Родители парня пошли со мной без нареканий. Не без страха, по правде сказать. Но и не совсем уж и трусили. Всё же шли с Ловчим. Да и явно радели за то, чтобы их сын и вправду обрёл покой. Отчего-то мне не казалось, что они были причастны к появлению упыря в селе. Пока мы беседовали, я успел их как следует рассмотреть. Отец Деяна был слишком пьян, чтобы быстро передвигаться и уж тем более бегать к могиле сына и копать там. У матери одежда была чистой. На обуви следов свежей земли я не видел. Да и варгин исподтишка обнюхал их, пока мы шли обратно до кладбища. Кот не учуял ничего подозрительного, иначе бы дал мне знать.

Ночь вошла в силу, когда мы добрались до нужной могилы.

Кузнец, завидев темнеющую, рыхлую почву над местом упокоения сына, гневно засопел. Его жена прижалась к нему. Тихо заплакала. Страшно хоронить единственное дитя. А помыслить о том, что оно, возможно, сделалось кровожадной нежитью и должно быть предано огню, ещё страшнее.

Мы принялись ждать. Родители не сводили взоров с могилы Деяна. Мы же с Котом то и дело озирались по сторонам, зорко выискивая непрошеных гостей.

Время шло.

Но упырь не просыпался, даже когда перевалило за полночь.

А потом со стороны села раздались крики. Истошно вопила женщина.

Я сорвался с места и побежал туда. Кузнец с женой заторопились следом, но им было сложно поспеть, поэтому они довольно быстро отстали.

Пожар я заметил издали и сразу понял, что именно горит. Жадный пламень пожирал трактир. Гудящее пламя рвалось вверх и уже облизывало крышу.

Вокруг носились люди с вёдрами. Но заливали они не трактир, который было уже не спасти, а соседние дома, дабы огонь не перекинулся. В спешке разломали плетень и оттащили его в сторону. Селяне делали всё порывисто, суматошно, но вполне слажено. Немудрено. Судьба всего их добра и жилищ зависела от их действий. Замешкайся — и всё Берёзовое сгорит дотла.

Внутри трактира снова закричала женщина. И на сей раз я узнал голос Белавы.

Оттолкнув кого-то из местных, я рванул к двери. Высадил её плечом с разбегу. И оказался внутри пылающей домны.

Меня обдало жаром. Но я даже лицо заслонить не успел.

Картина, представшая предо мной, удивила и в то же время расставила по своим местам всё случившееся.

Посреди объятого пламенем помещения на полу распростёрся Найдён. Он лежал недвижимым трупом, раскинувшим руки, и глядел в потолок невидящим, остекленевшим взором. На лице его застыло удивление. Из разорванного горла хлестала кровь, унося из тела остатки жизни.

А к этому алому источнику с жадным чавканьем припал его сын, Тихон. Мальчонка в залитой кровью рубахе сидел у отца на груди и вгрызался в родительскую шею огромной клыкастой пастью. Лицо ребёнка растеряло всю детскую пухлость и нежность. Оно сделалось мертвенно-бледной образиной искорёженной нечисти, с трупной серостью рыхлой кожи, белыми ввалившимися глазёнками и невыносимым духом разложения.

Белава скорчилась тут же подле одного из столов и кричала. Завидев меня на пороге, она, кажется, совсем обезумела. Поняла, что деяние её раскрылось. В отчаянном порыве женщина рванулась к сыну. Схватила упырёныша поперёк туловища и попыталась оттащить от бездыханного мужа.

Но тогда упырь бросился на неё.

Моя рука стремительно выхватила меч из ножен. Сверкнула верная сталь. Одно отточенное движение. И голова нежити отделилась от тела.

Я швырнул её в огонь, а следом — холодную тушку.

А затем подхватил на руки раненую Белаву и потащил на улицу, задыхаясь от дыма и жара.

Тёплая кровь текла из разорванной шеи женщины. Я уложил её на траву в стороне от пожарища. Под напуганными взглядами селян.

Жена убитого трактирщика захлёбывалась собственной кровью. Она дрожащей рукой скользнула по моему лицу, размазывая алые брызги, и с трудом вымолвила:

— На… дворе… под… крыль… цом…

Глаза Белавы вытаращились. Она сипло попыталась вдохнуть. Раз. Другой. Но уже не могла. Выгнулась в спине, принялась хватать руками траву подле себя. Задёргала ногами. А потом вдруг обмякла. Затихла, вперив невидящий взор в ночное небо.

Пламя с рёвом поглотило крышу трактира. Сомкнулось в вышине.

Я оставил тело Белавы на примятой траве, в окружении оторопевших селян, а сам опрометью кинулся на задний двор.

Обогнул горящее здание. Ту половину дома огонь ещё не успел захватить, поэтому я без труда подобрался к порогу задней двери.

— Лех, осторожней! — раздался голос варгина.

Кот выскользнул из-за угла. Остановился в нескольких шагах от меня. Он боялся огня, как и любая нежить. Но ради меня полез бы и в пекло. Вот и сейчас в его отважных янтарных глазах отражалось ревущее пламя пополам с первозданным ужасом.

— Близко не подходи, — велел я, падая на колени пред покосившимся порогом.

Вцепился. Рванул старые доски, что было мочи. Выдрал вместе со свежими гвоздями. И обнаружил там маленькую разрытую могилку, а в ней — детскую рубашонку и пучки трав.

— Лех, крыша! — Кот метался в нескольких шагах от меня, со страхом глядя вверх.

Сверху посыпалась горящая труха. По крыше пламя перебралось до задней части дома.

Из-за угла показались мужики с полными вёдрами. Видимо, немного пришли в себя после случившегося, и вновь принялись тушить и заливать, дабы огонь не захватил другие постройки.

Я же выудил из могилки детские тряпки и травы и поспешил убраться, пока новая порция горящей трухи не засыпала меня сверху.

Поняв, что в огонь я нырять не собираюсь, мой верный друг воспользовался всеобщей суетой и скрылся в ближайших кустах.

Мне предстояло возвратиться к телу Белавы, которая всё ещё лежала пред горящим трактиром в окружении местных. Были здесь и кузнец с женой. И даже родители Ярины. Самой девушки видно не было. Скорее всего, родители оставили её приглядывать за младшими. Оно и к лучшему. Не на что ей тут смотреть.

— Её укусил упырь, — переведя дух, сказал я. — Тело несчастной нужно предать огню. И кол в сердце вбить не забудьте, — я поморщился, глядя на обступивших меня людей. — Да вы и сами всё знаете. Все на тёмной магии помешались.

Я показал зажатую в руках рубашонку и травы.

— Что это? — не понял кузнец.

— С помощью таких вот трав можно призвать душу умершего обратно в тело. Но после траву надлежит сжечь, чтоб дух ушёл, — я подошёл ближе к горящему трактиру и бросил в жадный пламень травы, завёрнутые в детские одёжки, а затем возвратился к селянам и продолжил: — Белава сделала такую ловушку для духа собственного сына, который, судя по всему, болезнь всё же не пережил. Не смогла отпустить дитя. С горем не совладала. Настолько, что закопала мальчонку под порогом собственного дома вместе с ведьмовскими травами. А он вылез. Сделался упырём. Начал убивать.

Люди зароптали.

— Белаве становилось всё трудней с ним справляться, — я бросил взгляд на распростёртую женщину. — Чтобы её тайну не выдали, она убила бабку Умилу и зарыла в топкую землю на берегу. С ног сбилась в попытках контролировать Тихона. А когда в село пришёл я, попыталась подставить Деяна и Ярину. Пока я ходил к Ярине, даже на погост сбегала, — мой взор остановился на перепачканном землёй подоле её платья. — Силилась изобразить раскопанную могилу. А потом бросилась назад в таверну. Да опоздала.

— Так это всё из-за неё, — различил я в общем ропоте глас матери Ярины.

— Вы все ходили к бабке-ведьме, — я устало потёр шею, чувствуя на затылке жар горящего здания. — Все пользовались её чёрными чарами.

— Но упыря сотворила она, — промолвил кто-то из мужчин.

Люди. Они не меняются. Будто так важно найти козла отпущения. Свалить всё на кого-то, лишь бы себя обелить. Пусть это и не решит ровным счётом ничего.

— Нет смысла искать паршивую овцу, если вся отара такая! — громко и зло сказал я, обводя взглядом оторопевших селян. — Одного виноватого нет. Вы! Все вы пропитались чёрной магией. Искали лёгких путей для решения своих бед, но лишь осквернили себя и жилища свои. Да так, что от нечисти вас самих отличить стало невозможно! — я крепко зажмурился. — Стоит глаза закрыть. Пустить в ход навыки Ловчего, и вместо людей я чую нечисть!