И он начал танцевать. Сначала медленно и осторожно, но потом все быстрее и быстрее. Холли кружился по сцене, а зрители смотрели на него, разинув рты.

Она уже видела такой танец. Или похожий. Корделия вспомнила. Виунгар. Она видела танец юноши-аборигена, глубоко в Сновидении, далеко в пустыне, в сердце Австралии. Это был танец шамана.

Холли ухмылялся все шире. Прыгал и кружился. У «Орущего» Джея Хокинса и Джеймса Брауна не вышло бы лучше. А потом Холли прыгнул вперед, в искрящуюся серебристую сеть.

Закружился, и его правая рука оторвалась, в запястье. Хлынул алый дым. Среди зрителей кто-то ахнул.

Холли продолжил танец. Другая рука. Правая рука, по локоть. Левая нога, по колено. Алый дым изогнутыми струями разлетался в стороны, будто пламя с огненного колеса.

Корделия осознала, что к ней обращаются.

– Может, рекламную паузу дать? – напряженно спросила женщина-оператор.

И Корделии вдруг все стало ясно.

– Нет, – сказала она. – Нет. Оставьте. Транслируйте все.

Бадди Холли кружился внутри сплетения искр. Полностью распался на части. Толпа сначала зашепталась, потом послышались крики.

– Господь всемогущий, прямо как с Малышом Динозавром, – услышала Корделия голос Полли Реттиг.

– Нет, – вслух сказала Корделия в ответ. – Это шоу. Смерть и воскрешение. Это просто… просто шутка. Зрелище.

–  Зрелище? – переспросила Реттиг. – Он… убивает себя.

– Я так не думаю, – сказала Корделия. – Он преображается, но не умирает. Шаманские штучки.

От Бадди Холли остался лишь торс, лишенный рук и ног. Он выкатился на сцену. Остальные части тела лежали вповалку. Подымались клубы алого дыма. В разные стороны били потоки искр.

Зрители смотрели, не понимая, как на это реагировать.

Кучка рук и ног зашевелилась. Кости начали заново соединяться в суставах. Мышцы и связки снова обматывали их. Руки и ноги снова обтянула кожа, и они снова приросли к телу.

Бадди Холли стоял перед ними целый и невредимый. Он, правда, был уже не совсем прежним. Этот Бадди Холли был более подтянут, исчезли пояс жира на талии и мешки под глазами. Его волосы снова стали черными и сверкающими, без седины. Кожа стала гладкой, без единой морщины.

Зрители начали аплодировать. Радостные крики становились все громче, давая выход напряжению, в котором люди только что пребывали.

– Такое охренительное шоу раз в жизни увидишь, – сказал кто-то позади Корделии.

Гитара тоже вновь стала единым целым. Холли с легкостью поднял «Телекастер» и свободно держал его в руке. Он получил то, что хотел, подумала Корделия.

– Он стал шаманом, – сказала она вслух.

– Бадди Холли и «Шаманы», – сказал голос позади нее. – Зашибательское имечко. После всего этого оно будет раскупаться, как нижнее белье «Фаун Холл». Господи, этот Холли может хоть в президенты баллотироваться.

Корделия обернулась и увидела, что все это говорил человек из ICM. Она холодно на него посмотрела и снова повернулась к сцене. Новое существо, которым стал Бадди Холли, ободряюще улыбнулось ей.

А потом он поднес руку к струнам гитары, и они задрожали, будто входя в резонанс с сердцами всех зрителей.

Звук, поняла Корделия. Спусковой механизм для перехода в состояние повышенного осознания. Вот где сила рок-н-ролла. И Бадди Холли, возродившийся человеком силы, стоял перед ошеломленными слушателями и играл «Любовь не исчезнет», лучше, чем когда-либо в своей жизни.

Это дурное предзнаменование, подумала Корделия.

Выскользнув в переулок из задней двери «Дома смеха», Джек почувствовал, что болен и телом, и душой. Надо мне было остаться, подождать, когда Бадди выйдет на бис, подумал он. Но Бадди и так отлично справился.

Раздался скрежет, когда что-то нечеловечески огромное двинулось по асфальту. Джек резко остановился. Тень, темнее тьмы в переулке, упала на него.

– Я прикинул, что вечеринка партии педиков, такая, как эта, привлечет сюда всех моих маленьких друзей, – сказал Дубина. – Но даже не надеялся, что первым из этих ублюдков окажешься ты.

Безо всякого намека его огромная правая рука полетела вперед, ударив Джека в голову и припечатав к кирпичной стене дома.

Джек почувствовал, как что-то сломалось, кость или хрящ. Он не знал. Все, что он знал, это то, что свет, каким бы тусклым он здесь ни был, меркнет в его глазах. Он желал уйти в темноту, но не сейчас и не таким способом. Попытался сопротивляться. Чувствовал, как Дубина поднял его и крепко обхватил. А потом выдернул ремень и стащил брюки.

– У меня есть небольшая штука для тебя, Джек, напоследок. Которая тебе понравится. Уверен, твоя племянница Корделия в нее вцепится, когда я до нее доберусь.

Джек с трудом пытался окончательно прийти в себя. А потом почувствовал, что сунул Дубина ему промеж ягодиц. Внутрь него. Давя и разрывая. Ничто еще не делало ему так больно. Ничто!

– Маленькую девочку я оставлю на потом, – сказал Дубина.

Боже, подумал Джек, сквозь мучительную боль. Корделия.

– Оставь ее в покое, ублюдок крысы, свинья!

– Палки и камни, – сказал Дубина и визгливо хихикнул, – но лишь Фэтмэн может причинить мне боль…

Он толкнул, и Джек закричал.

Где же другой, в отчаянии подумал Джек. Мысли спутались от немыслимой боли. Ты мне нужен. Я должен превратиться. Еще раз. Просто, чтобы убить этого сукина сына.

И он почувствовал, как превращение началось. А еще почувствовал, что умирает.

Хорошо, подумал он. Хорошо для обоих. И сюрприз для Дубины.

Джек почувствовал, как увеличиваются зубы и вытягивается челюсть.

Чума, или зубы, ты умрешь, сукин сын.

Ярость заставила его остаться живым еще ненадолго.

Вонищенка, мысленно крикнул он в темноту. Услышь меня! Спаси Корделию.

Маленькую девочку я оставлю на потом, вспомнил он угрозу Дубины. Все заколыхалось и провалилось в пустоту. И стихло.

Мертвый человек нырнул во тьму.

Смена с семи до полуночи заканчивалась. Следующая смена, с полуночи до пяти утра, готовилась выступить на патрулирование на улицы Джокертауна из «Кристального дворца». Звучали кашель, покрякивание, редкие смешки, пока они выстраивались вдоль длинных столов на козлах, ожидая, пока их накроют. Хирам Уорчестер, невероятно громадный и невероятно элегантный владелец «Козырных тузов», внимательно следил за тем, как подают еду. Он выразил свою поддержку делу таким способом, и вечно усталые патрульные Джокертауна были очень благодарны ему за это.

Тахион уселся за стол, положив на соседний стул обутую в сапог ногу, и принюхался. Цыплята в вине, кок о вин. Заметил, как Саша остановился, чтобы поговорить с Хирамом.

Дородный туз кивнул в сторону одного из кабинетов, и они отошли в сторону. Видимо, какое-то дело, подумал Тахион. В «Кристальном дворце» все делами занимаются.

Дверь во «Дворец» распахнулась, и вошел Мистер Замогильный, оглядываясь по сторонам. Он принес с собой неописуемый запах, и, казалось, могильный холод распространялся во все стороны от его рослой худощавой фигуры. Из-под смехотворной мягкой шляпы с загнутыми полями виднелась маска черепа, ухмыляющаяся и отделанная белыми и черными перьями. Среди собравшихся джокеров послышалась приглушенная ругань. Трудновато будет затолкать в себя даже деликатесы Хирама, когда Мистер Замогильный наполнил зал столь тошнотворной вонью.

Тахион уже собирался было соскользнуть со стульев и присоединиться к построившимся, прижимая к носу надушенный платок, как вдруг окаменел, услышав нахальный голос Проныры Даунса.

– О нет, док, не сейчас. Пора дать интервью.

– Почему именно я, Проныра?

– Потому, что ты у меня в долгу, за тот случай контроля сознания, на прошлой неделе. Некрасиво, Тах, некрасиво.

– Проныра, не будь ты таким чертовски докучливым и неразборчивым…