— Неплохая мысль, — кивнул Ян. — Надо ее хорошенько в голове повертеть.

И, хлопнув меня по плечу, магистр сказал:

— Ладно, иди отдыхать, трудяга ты наш, — и, улыбнувшись немножко издевательской улыбочкой, добавил. — Гордость школы, блин. Жеребец Даня!

— Да ну вас, — пробормотал я и отправился из кладовки прочь, к себе в комнату.

В харчевне между тем закатили настоящую пирушку. Сияющая от радости и красноносая от недавних слез Камилла сидела в окружении наших парней, и ее дочурка в белой жреческой рубахе без пояса переходила с рук на руки.

— Данечка, спасибо тебе! — воскликнула она, увидев меня. Подхватившись из-за стола, Камилла подбежала ко мне и крепко обняла.

— Ну-ну, — только и смог я сказать, легонько похлопав ее по плечику. — Все хорошо.

И, мягко отделавшись от объятий, побрел к себе, отмахнувшись от предложений выпить за удачный исход нашего дела.

У меня на пьянку просто не было сил.

С трудом поднявшись по ступеням, я добрел до своей комнаты, толкнул дверь — и увидел Нику, сидящую у меня на постели.

— Чего тебе? — спросил я, в буквальном смысле слова падая в кресло.

Она шустрой кошкой метнулась к моим ногам, и я даже не успел возразить, как Ника стащила с меня сапоги и принялась по-хозяйски расстегивать поясной ремень.

Я слипающимися глазами посмотрел на нее и проговорил, едва ворочая языком:

— Если у тебя в планах что-то еще, кроме моего раздевания, то я тебя разочарую.

— Ты не можешь, — с серьезным лицом откликнулась моя кошка. — Ты — мой хозяин. Ты не можешь разочаровать. Разозлить можешь. Обидеть можешь. Разочаровать — никогда.

— Хорошо, — кивнул я и отрубился.

Когда я проснулся на следующее утро, то поначалу не мог сообразить где я и что происходит.

Меня почему-то приплющило, что я сплю после большой пьянки в кресле какого-то отеля. И такое пронзительное, саднящее разочарование на меня накатило...

Пока дверь вдруг не приоткрылась, и я увидел кошачьи ушки Ники. Она принесла мне в комнату сыр, свежий душистый хлеб и кружку молока на завтрак.

— Господи, хорошо-то как, — облегченно вздохнул я, потягиваясь.

— Ты можешь дальше спать, — с улыбкой сказала Ника. — Тренировки с пандой не будет. Он еще болен из-за ранения.

После этих слов я, наоборот, окончательно проснулся.

— Та’ки? Как он там?

— Накровавил в овощной. Обожрался дурмана в харчевне. Навалил во дворе медвежью кучу. Все собаки в округе нас облаяли, — доложила обстановку моя верная кошка.

— Хреново ему? — обеспокоенно переспросил я.

— Нормально. Рана зажила. Спит на кухне. Ян приказал не будить и не трогать.

У меня отлегло от сердца.

— Понятно, — кивнул я, поднимаясь с кресла.

Взгляд упал на вычищенные сапоги у двери.

— Это... спасибо тебе за вчера, — искренне поблагодарил я Нику. Не знаю, каким было бы мое утро, если бы она начала вечером упрекать меня или ревновать. Но вместо всего этого моя строптивая кошка проявила такую терпимость и внимание, что я просто растаял.

Ника чуть зарделась, опустив голову.

— Хозяин любит меня просто так. Заботится обо мне. Даже когда от меня нет пользы, — проговорила она. — Я тоже буду просто так любить хозяина. Заботиться о нем.

Я с нежностью погладил ее бархатные ушки.

— Спасибо.

Ника смутилась еще сильней.

— Я пойду. Леандр ждет, — сказала она. Неловко развернувшись, вдруг запнулась, и я метнулся к ней, чтобы поддержать — уже привычным, отработанным на тренировках с Та’ки движением.

Ловко подхватив Нику, я изумленно замер, прислушиваясь к непривычным ощущениям внутри моего тела. Потому что в момент рывка из середины груди в ноги разошлось какое-то особенное, осязаемое тепло. Оно прокатилось до самых пяток, будто два шара.

Ника пролепетала что-то в знак признательности и шмыгнула из комнаты, бесшумно затворив за собой дверь, а я стоял озадаченный, все еще прислушиваясь к растаявшему внутри меня теплу.

Сосредоточившись, я смог осознанно вызвать это чувство сначала в одной руке, потом в другой.

Отступив к центру комнаты, взял в руки меч и направил свое тепло в ладонь. Вес меча мгновенно уменьшился. Я сделал несколько медленных взмахов клинком, стараясь усилить чувство тепла в руке, а потом чуть разжал пальцы, как это делала на тренировке Майя.

Меч с грохотом брякнулся на пол.

Да, что-то я делал не так... Хотя стоп, ведь перемещать вещи на расстоянии — это особенность магии нашей командирши.

А какая же тогда есть особенность у меня?

Я снова поднял оружие, встал в позицию, сосредоточился на горячем шарике у меня в ладони и ка-аак махнул...

Моя рука покрылась бурой шерстью. Меч рванулся в сторону с такой силой, что уже не я его держал, а скорее — он меня. Запнувшись, я пролетел полкомнаты, как на крыльях, пока клинок не врезался в шкаф, мягко погрузившись лезвием в дерево.

— Вот это да!.. — ошеломленно выдохнул я.

Шерсть на руке с отчетливым шуршанием начала съеживаться и таять.

Ну что, Даня.

Жизнь-то налаживается!

Теперь ты — оборотень.

— Кажется, кто-то открыл для себя осознанную инспираторику? — насмешливо проговорил мой мертвый друг, чью черепушку Ника водрузила вчера на свое место на столе рядом с часами.

— Кажется, да, — с улыбкой подтвердил я. — Так вот как это делается!..

— На самом деле, это делается по-разному, — с ворчливостью старого препода принялся поучать меня Лёха.

— Твой наставник Та’ки, к примеру, владеет навыком инстинктивной инспираторики, и вполне успешно обучает этому мастерству тебя.

— А что круче — инстинктивная или осознанная?

— Это как спросить, что лучше — шуба или купальный костюм, — фыркнул Лёха. — Все зависит от целей и обстоятельств. Осознанная требует сосредоточенности и времени, но позволяет делать множество любопытных и полезных вещей. Инстинктивная — молниеносная и естественная, как дыхание. И, к слову, мало кто ею владеет по-настоящему.

— Как интересно! — выдохнул я. — Жизнь с магией, однако, отличается от жизни обрезка!

Лёха скрипуче рассмеялся.

— Это ты еще не понял, как глазами пользоваться...

— А как ими можно пользоваться?

— Предположительно — смотреть, мой юный друг, — насмешливо отозвался Лёха.

— Спасибо, без тебя бы не догадался, — огрызнулся я.

И, сосредоточившись, попытался направить уже знакомое теплое ощущение к глазным яблокам, но, похоже, перестарался. Голова внезапно закружилась, виски напряженно запульсировали, а из глаз хлынули непроизвольные слезы, как от лука.

— Вот это меня накрыло, однако, — ругнулся я, на ощупь отыскивая кресло, чтобы присесть.

— К такому действию надо привыкнуть, — снисходительно пояснил некромант. — Потом ты научишься с легкостью его повторять, причем именно в той степени, какая тебе нужна. Но поначалу, конечно, это блюдо легко пересолить...

— У меня перед глазами сейчас почему-то все зеленое и на желудке скверно, — признался я, вытирая глаза краем рубашки. — Кажется, я здорово перестарался и что-то пошло не так...

— Да нет, для такого глубокого уровня просмотра все более чем нормально, — заявил череп. — Ведь тут повсюду аура Та’ки. Он же бог-покровитель этого места. Но если сделать просмотр более поверхностным, мир будет раскрашен мягче, зелень исчезнет и тошнота тоже пройдет. Попробуй.

Дождавшись, когда неприятные ощущения отступят, я снова направил теплую волну в голову, но уже не с таким первозданным рвением. Сохраняя легкое ощущение тепла в глазах, я осмотрелся и поначалу даже разочарованно присвистнул, поскольку ничего интересно не заметил. Вообще. Просто моя обычная комната, обычные предметы...

Тут мой взгляд упал на Лёху, и я понял, что все не так просто.

Череп будто горел высоким черным пламенем. Это чем-то напоминало визуальный эффект от гнева Януса, когда над его головой вздымался черным дым.