Натэниел Смит посмотрел ему в глаза, вдохнул легкий аромат сандалового дерева и розовой воды, хотя никогда не умел различать нюансов. Аромат ему понравился. Он успокаивал. Как и эти глаза.

А потом вспомнил предупреждение профессора ЛеДюка насчет коммандера Гамаша.

А потом вспомнил мертвое тело ЛеДюка.

— Можно мне вернуться к себе в комнату? — спросил он по-французски. — Могу поискать карту, раз вы хотите.

Гамаш еще мгновение удерживал его взгляд, потом кивнул.

— Минуту.

Он поднял трубку и сделал звонок.

Вскоре в дверь постучали, за ней ожидал один из преподавателей.

— Пожалуйста, сопроводите кадета Смита в его комнату, потом проводите в столовую.

— Что мне сказать остальным? — уже у двери спросил Натэниел. — О профессоре ЛеДюке? Каждый захочет узнать.

— Расскажи им правду.

Дверь закрылась, Гамаш секунду смотрел на нее, потом перевел взгляд на карту в рамке.

Разводы бурого цвета могли быть грязью. А могли не быть. Старая и затрепанная. Тонкие контурные линии, как морщинки на прожившем жизнь лице. Реки и долины. Корова, пирамида и три крохотные сосны. И снеговик, победно воздевший руки. А может, он сдается.

Гамаш выдохнул неосознанно долго удерживаемый в легких воздух.

Карту спрятали с какой-то целью, говорит Рут. Замуровали в стену.

Гамаш взял свой кофе и подошёл к окну.

Он думал и думал, потом позвонил мэру и шефу полиции.

А потом оправился по пустынным коридорам обратно, к телу убитого Сержа ЛеДюка.

К этому времени они должны обнаружить то, что он увидел в прикроватной тумбочке ЛеДюка.

Копию карты.

Доктор Шерон Харрис за свою бытность коронёром видала вещи и похуже. Значительно хуже. Отвратительные, ужасающие вещи. И если уж говорить об телесных повреждениях, то данный случай был довольно скучен. Если не переворачивать тело и не замечать снесенного черепа. И если не поворачивать собственной головы в поисках останков его черепа.

Она, конечно же, голову повернула.

Доктор Харрис поднялась на ноги, стянула латексные печатки, отошла от тела Сержа ЛеДюка и присоединилась к Жану-Ги Бовуару и Изабель Лакост.

— Он был уже мертв, когда рухнул на пол. Предположительно, чуть раньше полуночи. Единственный выстрел в висок и больше никаких ран. Похоже на экспансивную пулю. Из тех, что называют пулеметными, по понятным причинам.

Им не нужно было снова обращаться к телу, чтобы понять причины.

— Пулю нашли? — спросила доктор Харрис.

— Нет, — ответил Бовуар, показывая на противоположную стену. — Все еще ищут.

Тут раздался стук в дверь и вошел Гамаш. Они с доктором Харрис поприветствовали друг друга как старые друзья, сотрудничавшие по многим делам в прошлом.

— Я как раз сообщила, что причина смерти не вызывает сомнения, — заявила она. — Его смерть была быстрой, можно сказать, милосердной.

— Выглядит так, словно профессор ЛеДюк просто стоял тут и ждал, когда всё произойдет, — заметила Изабель Лакост. — Ни следа борьбы. Что бы это значило?

— Может быть, он не верил, что убийца нажмет на курок? — предположила коронер.

— А может, думал, что пистолет не заряжен, — сказала Лакост. — Может, убийца не собирался стрелять в ЛеДюка, и бросился бежать, как только понял, что сделал.

Бовуар отошел к членам судебно-медицинской команды, желая отвлечься на время от всех «может быть» и поговорить о фактах.

Он знал, что мотив очень важен, но зачастую следователи и близко не подбирались к сути дела, никогда так и не узнав реальных причин, по которым отнималась жизнь. Причины эти глубоко скрыты и слишком сложны, даже сам убийца иногда их не понимает.

А вот хорошие, твердые улики? То, благодаря чему убийцу находят и ловят. Ложь и ДНК. Раскрытые секреты и обнаруженные отпечатки пальцев.

И все же, годы работы рядом с шефом-инспектором Гамашем приучили Бовуара признавать, что чувства играют не последнюю роль в формировании убийцы. И, возможно, играют роль в его поимке. Но не настолько важную, как факты.

К ним присоединилась Изабель Лакост, чтобы обсудить подвижки в этом деле с главой экспертной бригады, оставив коронера с коммандером возле тела.

Доктор Харрис переводила взгляд с Гамаша на жертву преступления и обратно. На лице ее появилась тень удивления, перешедшая в изумление.

— А вы не жаловали его, так ведь? — поинтересовалась она.

— Это так очевидно?

Она кивнула. Такой вывод она сделала не потому, что что-то отразилось на лице Гамаша. Как раз наоборот — его лицо не выражало никаких эмоций. Не доставало сочувствия.

— Я его оставил, — едва слышно произнес Гамаш. — А мог бы уволить.

— Так значит вы НЕ не любили его? — снова спросила Шерон Харрис, потеряв нить разговора. Но ей лучше, чем кому-либо, было известно, насколько эмоции не простая штука. Они замыкаются окружностями, идут волнами, прерываются в точках и ломаются треугольниками. Эмоции редко бывают прямолинейны.

Изо дня в день она расчленяла конечный результат некой неуправляемой эмоции.

Гамаш присел рядом с телом, и стал разглядывать рану на виске ЛеДюка. И гораздо большее по размерам выходное отверстие. Потом проследил взглядом за осколками черепной коробки, отлетевшими в другой край комнаты, где агенты прочесывали пространство в поисках пули.

— Нашёл!

Голос прозвучал не со стороны агентов Сюртэ, за которыми следил Гамаш. И найдена была не пуля.

Все повернулись к агенту, стоящей в дверях в спальню.

— В нижнем ящике, под одеждой, — сообщила она, сопроводив шефа-инспектора Лакост и остальных в спальню.

Там, под аккуратно сложенными чистыми рубашками находился кожаный футляр. Агент открыла футляр, внутри него обтянутая красным бархатом четко выделялась выемка. Контур револьвера. Там же обнаружилось место для глушителя и шести пуль. Гнёзда для пуль были пусты.

— Значит, револьвер принадлежит ему, — сказала Лакост, выпрямившись.

Все перевели взгляд с пустого футляра на дверь в гостиную, и каждый попытался понять, как револьвер переместился отсюда туда. Кто переместил его — ЛеДюк или убийца?

— Excusez-moi, — в комнату заглянул еще один агент и обратился к Гамашу: — Вы звонили шефу полиции Сент-Альфонса, сэр.

— И мэру, — кивнул Гамаш.

— Оба здесь, — сообщил агент. — Ожидают в вашем кабинете.

— Merci. Я буду там через несколько минут.

— Долбанный ЛеДюк, — буркнул Бовуар. — Держать заряженное оружие в своей комнате! Не запертое! В школе! Идиот.

— Либо ЛеДюк сам достал пистолет, либо это сделал убийца, — подытожила Лакост. — Отсюда делаем вывод, что убийца знал ЛеДюка достаточно хорошо, чтобы знать, где тот хранит оружие.

— Есть кое-что еще, что я хотел бы вам показать, — сказал коммандер Гамаш.

Амелия Шоке сидела за длинным столом, между ней и другими студентами по обе стороны стола стулья оставались не занятыми.

Их привели в столовую, для того чтобы провести досмотр в их комнатах. Её окружал гул разговоров, не стихающих после первого шквала новостей, и усиливающихся по мере распространения гипотез.

Слухи витали в воздухе,

Шею ища — где б повеситься.

Кадеты были потрясены. И взбудоражены. Некоторые были испуганы и пытались скрыть ужас за показной бравадой.

Время от времени кто-нибудь кидал взгляд в ее сторону. Она знала, о чём они думают — если убийца среди них, пусть это будет тот, кто необычнее всех.

Лёгкая мишень. Тот, за кого некому заступиться.

Амелия задрала рукава своей униформы выше локтя, демонстрируя всем татуировки и надписи, выгравированные на ее коже подобно родимым пятнам.

Их розовые чистые лица неодобрительно хмурились.

Она понимала, что подставляет шею.

Профессор ЛеДюк мёртв. Убит.

Она размышляла, сколько пройдет времени, прежде чем за ней придут.

— Можно присесть?

Подняв глаза, она увидела Натэниела, его нежную белую руку на спинке соседнего стула.