— Что там происходило? — спросил Гамаш, боясь получить ответ, но понимая, что он должен, наконец, это услышать.

— Он доставал револьвер. Исполнял целый ритуал, клал револьвер на поднос с выгравированным девизом Сюртэ. Выбирал одного из нас, кто понесёт поднос в гостиную.

— Это была честь, — буркнул Натэниел.

— Но самая большая честь оказывалась кадетам, выбранным для несения другого подноса, — продолжала Хуэйфэнь. — На котором была пуля.

— Мы тянули жребий, — сказал Натэниел. — Побеждала длинная соломинка.

Он захихикал, а когда не смог успокоиться и остановить истерический смех, Амелия, чтобы поддержать, взяла его за руку.

— Я выигрывал, — сказал Натэниел едва слышно. — Три раза.

Он уселся прямо и с вызовом посмотрел в глаза Гамашу.

— Три раза мне приходилось заряжать барабан единственной пулей. И крутить его.

Когда Натэниел не смог продолжать, вступила Хуэйфэнь.

— И поднимать револьвер, — она приставила палец к виску.

Когда замолчала и она, начала Амелия.

— И нажимать на спусковой крючок, — тихо произнесла она.

— Три раза, — прошептал Натэниел.

— Дважды, — сказала Амелия. Она крепко сжала губы, задрав подбородок.

Хуэйфэнь и Жак промолчали, и Гамаш с ужасом понял, что те просто сбились со счету.

— Вы очень смелые, — сказал Гамаш, смотря в глаза, которых коснулось безумие.

— Был бы я смелым, — сказал Натэниел, — я бы отказался.

Гамаш яростно затряс головой.

— Non. У вас не было выбора. Сидя тут, в часовне, в безопасности, вы думаете, что выбор был. Но его не было. А трусом был именно Серж ЛеДюк.

— В тот последний раз, — зашептал Натэниел, глядя Гамашу в лицо широко распахнутыми глазами, — я молился, чтобы он наконец выстрелил. — Слёзы катились у него по щекам. Едва слышно он добавил: — Я обмочился.

Арман Гамаш поднялся, притянул парня к себе и крепко обнял.

Тот плакал. Сломленный, но теперь, может быть, исцеляющийся.

Позади Бовуара хлопнула дверь и тот, обернувшись, обнаружил входящего в церковь Поля Желину.

Офицер КККП сел рядом с Жаном-Ги.

— Он заставлял их играть в русскую рулетку? — сказал Желина.

— Мужик был чудовищем, — сказал Бовуар.

Желина кивнул.

— Да. Но в итоге кто-то его остановил. Теперь мы знаем, почему. Этого кусочка мозаики нам и не доставало — мотива. Серж ЛеДюк был убит единственным выстрелом в висок. И мы знаем, что убийца в этой комнате. Не важно, насколько всё хорошо обставлено, но это всё равно убийство.

Поль Желина потрудился принять пристойный вид человека, опечаленного перспективой ареста смельчака, победившего монстра.

— Это могла быть самозащита, — сказал Жан-Ги. — Или вообще несчастный случай. Может, ЛеДюк сам с собой такое сделал.

— Разве он похож на тех, кто мог воспользоваться таким шансом? Приставить револьвер к собственному виску и нажать на курок, как он проделывал с кадетами? Сыграть в русскую рулетку?

— Нет, — согласился Бовуар.

— Нет. На его руках нет следов пороха. Кто-то убил его. Тот, кто знал про револьвер и игру. Тот, кто хотел, чтобы всё прекратилось.

— Коммандер Гамаш не знал.

— Возможно, он как раз узнал той ночью, — сказал Желина. — И отправился туда, чтобы противостоять ЛеДюку. И убил его.

Желина поднялся, перекрестился, потом склонился и шепнул в ухо Бовуару:

— Из уважения к месье Гамашу, я не стану арестовывать его здесь и сейчас. Принимая во внимание, что мы в святилище. Но мы возвращаемся сегодня утром в Академию. Вам нужно подготовиться. Сначала я получу ордер. Потом приду за ним.

— Вы совершаете ошибку, — сказал Бовуар. — Он не убивал ЛеДюка.

— Разве он похож на человека, у которого на уме никогда не было убийства? — Желина махнул в сторону Гамаша, стоящего в передней части часовни, окруженного кадетами.

Потом офицер КККП выпрямился.

— Ваш тесть любит поэзию. Смерть Дюка романтическое событие, как вы считаете? Особенно в свете открывшихся обстоятельств. Пуля прошила ему мозг. «Спеши сюда и встретишься с судьбою».

Жану-Ги, наблюдавшему за Гамашем и кадетами, было слышно, как тихо щелкнула закрывшаяся дверь.

В том, что случилось, он не находил ничего романтического. Тем более в том, что должно было случиться дальше.

Коммандер Гамаш стоял у входа в аудиторию и слушал, как профессор Шарпантье завершает лекцию.

Его студенты-третьекурсники, уже получившие базовые знания, переходили на новый, критический уровень. Уровень передовой тактики.

Гамаш наблюдал, как Хуго Шарпантье, яростно потея, объяснял, что тактика не в том, чтобы занять лучшую позицию и подстрелить кого-то.

— Если вас вынудили искать лучшую позицию, значит, вы уже проиграли, — говорил он. — Успешный тактик редко попадает в подобную ситуацию. Всё дело в умении манипулировать, предвосхищать. В умении перехитрить противника. Видеть его шаги до того, как он совершит их. Контролировать его. Вести его, заставлять делать то, что нужно вам. Да так, чтобы он этого даже не понял. Кто бы ни был ваш противник — босс мафии, денежный воротила или серийный убийца.

Шарпантье развернулся к огромной доске и написал: «Ваш мозг — ваше оружие».

Обернувшись к аудитории, он продолжил:

— Любой идиот может научиться стрелять. Но для того, чтобы научиться использовать собственный ум, требуется настоящее умение, терпение и контроль.

Поднялась рука, и Шарпантье сказал:

— Да, кадет Монтрё.

— Значит, Дюка убил идиот?

— Хороший вопрос. А что думаешь ты?

— Думаю, что если в результате расследования никого не арестовали, то убийца не так уж глуп.

— Хорошая точка зрения, — сказал Шарпантье. — Я пытался научить вас быть офицерами Сюртэ, а не становиться киллерами. Убийцы, конечно же, вынуждены использовать какое-нибудь оружие. Но опять же, самые успешные начинают с мозгов.

— А по вашему мнению, профессор, убийца Сержа ЛеДюка использовал мозги?

Студенты обернулись на голос, раздавшийся с галёрки.

Хуго Шарпантье улыбнулся.

— Oui, коммандер. По моему мнению, всё началось с идеи, ставшей планом, перешедшим в действие. Было хорошо сработано.

— Хорошо?

— Не в юридическом или моральном смысле, конечно, — сказал Шарпантье. — Но критериям отвечает.

— Критериям чего? Хорошего тактика? — бросил через заполненную студентами аудиторию свой вопрос Гамаш.

— Великого тактика, — ответил Шарпантье.

— Основания?

— Простота самого преступления. Кажущаяся простота места преступления.

— Кажущаяся?

— Что ж, да. Если присмотреться как следует, серьёзность улик становится очевидной. Они тщательно размещены там слой за слоем.

— Они размещены, чтобы направить следствие по ложному пути?

— Именно! Направить. Подобно овчарке, щиплющей за пятки, шеф-инспектор.

— Коммандер, — поправил его Гамаш.

— В прошлом следователь убойного…- Шарпантье пропустил замечание мимо ушей.

— И великий тактик…- заключил Гамаш. — Нам надо поговорить. Можно?

Шарпантье бросил взгляд на часы над дверью.

— Завтра у вас практический тест, — напомнил он студентам, направляя свое кресло вдоль парт. — Вернёмся на фабрику. Если вам требуется прибегнуть к силе, вы должны уметь её контролировать. Используйте тактическое мышление, с акцентом на мышлении, даже если вокруг свистят пули. Как только вы впадёте в и панику, вы обречены. Вы мертвы. Контролируя себя, вы контролируете ситуацию. До сих пор, как ни странно мне это констатировать, вы каждый раз проигрывали. Каждый раз вас убивали. Мы должны исправить ошибки, совершенные при последней вашей попытке. У вас есть ещё один день, чтобы разработать план, который будет действенным. А теперь вперёд.

— Так точно, сэр! — прозвучало хором и по полу заскрипели отодвигаемые стулья.

Но кадетам не хотелось уходить. Они кружили рядом, в надежде расслышать хоть что-то из разговора между этими двумя.