Жак, Хуэйфэнь, Натэниел и Амелия.

Накануне в Академии состоялась церемония вручения дипломов. Прошла она торжественнее прочих, учитывая события закончившегося семестра.

Кадеты все как один — серьезные, прямые, в молчании встретили коммандера Гамаша, вошедшего в аудиторию и в одиночестве проследовавшего на кафедру.

Держась за трибуну, он оглядел кадетов, облачённых в парадную форму. Выпускников, готовых начать службу, и тех, кто вернётся в Академию на следующий год.

Форма была отлично отглажена, остры складки, начищены до блеска пуговицы, юные лица свежи и ясны.

Он молчал, все ждали. Призрак трагедии наполнил пространство между ними, погрузив во тьму прошлое, затуманив настоящее, заслонив светлое будущее.

И тут Гамаш просиял улыбкой.

Он улыбался и улыбался.

Ему в ответ улыбнулся один, двое, потом улыбки появились на каждом лице. Улыбками они светили друг другу — коммандер и его кадеты. Пока тьма не была изгнана.

Затем Гамаш заговорил:

— Вещь крепче там, где эту вещь сломали, — произнес коммандер Гамаш глубоким, спокойным и уверенным голосом. Слова эти достигли каждого уха — кадетов, их семей, их друзей. И заполнили собой пустоту.

Потом он рассказал о произошедшем — о разрушительных событиях и исцелении.

Свою речь он закончил так:

— Все мы повреждены, покрыты рубцами, несовершенны. Все мы совершаем ошибки. Делаем вещи, о которых впоследствии сильно пожалеем. Нас искушают, и иногда мы поддаемся искушению. Не потому что мы дурны или слабы, просто потому что мы люди. Мы кучка ущербных. Но знайте одно.

Он помолчал немного в полной тишине, а огромная аудитория замерев ждала продолжения.

— Всегда есть дорога обратно. Если у нас хватит мужества найти её и пойти по ней. Я прошу прощения. Я был неправ. Я не знаю. — Он снова сделал паузу. — Мне нужна помощь. Это указатели правильного направления.

Он снова улыбнулся, морщинки залегли глубже, глаза засияли.

— Вы необыкновенные и я очень горжусь всеми и каждым из вас по отдельности. Почту за честь, если мне доведется служить вместе с вами.

Повисла тишина, прервавшаяся аплодисментами. Весёлыми, громкими, радостными. В воздух полетели кепки, за ними последовали дружеские объятия, А Арман Гамаш стоял на трибуне и улыбался.

Под своими креслами выпускники обнаружили по скромному, упакованному в оберточную бумагу, свертку. Внутри две книги — Марк Аврелий «Медитации» и Рут Зардо «Я чувствую себя ОТЛИЧНО». Подарки от коммандера Гамаша и его супруги.

После церемонии кадеты потянулись к Гамашу — каждому не терпелось представить коммандеру своих родителей.

Рядом с Гамашем, всматриваясь в толпу, стоял верный Жан-Ги. Наконец он их заметил. Они прокладывали путь к Гамашу.

Бовуар шагнул было навстречу, но на его плечо тут же легла рука.

— Уверены? — спросил Жан-Ги.

— Уверен.

На самом деле Гамаш не выглядел уверенно. Он побледнел, потом на щеках вспыхнул лихорадочный румянец, словно его тело объявило само себе гражданскую войну.

Двое мужчин наблюдали, как Амелия Шоке пробирается сквозь толпу.

— Я могу их отвлечь, — шепотом предложил Жан-Ги. — Только слово скажите.

Но Гамаш молчал, широко распахнув глаза. Бовуар заметил тремор в его правой руке.

— Коммандер Гамаш, — проговорила Амелия. — Позвольте представить вам моего отца.

Человек был чуть старше Гамаша, лет на десять.

Месье Шоке несколько мгновений разглядывал коммандера, затем протянул ему руку.

— Вы перевернули жизнь моей дочери. Вернули её домой, к семье. Merci.

Последовала краткая пауза, пока Гамаш рассматривал протянутую ему руку, потом заглянул в глаза мужчине.

— Не за что, сэр, — ответил он и пожал руку месье Шоке.

Теперь настал черед Армана Гамаша стоять рядом с Жаном-Ги. Анни и Рейн-Мари расположились по другую сторону купели, между ними стоял священник.

Роль священника исполнял Габри, специально помазанный по такому случаю. Самим собой.

Облачённый в свою хоровую мантию, он держал в руках ребенка Анни и Жана-Ги.

— О, только не это! — послышалась молитва Оливье. — Дорогой Господь, не позволяй ему подняв дитя, запеть «Circle of Life». Пожалуйста!

Ребенок заорал в руках Габри.

— Это ещё ничего, — шептал Жан-Ги Арману. — Слышали бы вы его ночью.

— Да я и слушал. Всю ночь.

Жан-Ги гордо улыбнулся.

Габри воздел руки с малышом вверх, словно предлагал того собранию. — Воспоём!

— О нет, — выдохнул Оливье.

И Габри своим густым тенором затянул: «Круговорот жизни!» — и был тут же подхвачен хором прихожан, в том числе, сильным глубоким вокалом Оливье.

Жан-Ги посмотрел на своего сына и снова ощутил приступ любви, делающий его слабым и сильным одновременно. Он взглянул на тестя и заметил, что Арман перестал петь и просто смотрит, разинув рот, прямо перед собой.

— Что такое? — шепотом спросил Жан-Ги, проследив за его взглядом, направленным в заднюю часть часовни. — Кадеты?

Арман покачал головой.

— Non. Потом расскажу.

— Кто предстоит здесь за это дитя? — вопросил Габри, когда песня закончилась. Со своих мест поднялись Оливье и Клара.

— Не понимаю, почему они не предложили мне? — раздался ворчливый голос.

— Может потому что ты не вынесла бы такого долгого «предстояния», — ответила Мирна.

— Это тебя я не выношу, — буркнула Рут, с трудом поднимаясь.

Мирна собиралась упросить Рут снова сесть, но что-то в старой женщине её остановило. Поэтесса стояла, прямая и высокая, решительно смотрела вперёд. Даже Роза исполнилась достоинства, насколько это возможно утке.

Мирна тоже поднялась.

Затем месье Беливо, бакалейщик, поднялся на ноги. Как и Сара, хозяйка пекарни. Как и Доминик, и Марк, как и Святой Мудила. Поднялись и Билли Уильямс, и Жиль Сандон, и Изабель Лакост, и Адам Коэн, и Иветт Николь, и чета Брюнелей.

Жак и Хуэйфэнь, Натэниел и Амелия выступили вперёд.

Все собрание поднялось.

Жан-Ги взял своего крошку-сына на руки и развернул его личиком к мужчинам, женщинам и детям, пожелавшим стать его крёстными.

И тогда он прошептал сыну:

— Стань храбрым человеком в храброй стране, Оноре.

— На что вы там смотрели? — спросил Жан-Ги у Армана, когда они стояли на деревенском лугу и угощались гамбургерами, которые Оливье готовил на устроенном тут же огромном гриле.

Там же установили длинный стол с салатами, свежими булками и сыром. На другом краю луга стоял такой же стол со всеми видами тортов, пирогов и прочей выпечки. Пряниками, шоколадными печеньями, конфетами. И ребятишками.

Малышка Зора, взволнованная, подбежала к ногам деда, и, врезавшись в его колени, шлепнулась на траву. И тут же, задрав мордашку, с удивлением посмотрела на Гамаша.

Тот вручил свою тарелку Жану-Ги, поднял внучку на руки, поцеловал в щёчку. Её слезы тут же высохли, она засмеялась и снова умчалась прочь.

Бар устроили на крыльце Рут, сама хозяйка сидела в кресле-качалке, с Розой на коленях и тростью, которую держала на манер дробовика. Четверо кадетов, выпивая пиво, были увлечены беседой.

— О чём разговор? — поинтересовалась Клара, наливая себе джин-тоник.

— Рут сказала, что хочет название для своего коттеджа, — объяснил Натэниел. — Она попросила меня придумать какое-нибудь.

— Неужели? — спросила Мирна. — Попросила тебя?

— Ну, вернее, приказала, — сознался юноша. — И предупредила, чтобы я не облажался.

— И что ты придумал? — спросила Клара.

— Мы оставили два варианта, — сказала Хуэйфэнь. — Выбираем между «Коттеджем Роз»,-она показала на розовые кусты вокруг крыльца, — и «Ямой Отчаянья».

— Рискните, — смеясь, подбодрила их Клара. Они с Мирной пересекли пыльную дорожку и присоединились к Рейн-Мари и Анни. Та держала Оноре на руках и болтала с Габри.

— Прекрасная церемония, mon beau, — сказала Анни, поцеловав Габри в щёку.