Он посмотрел на нее, а взгляд, наверное, был очень выразительным, потому что она тут же посерьезнела.

– Магия ничего не даст, – сказала она, – когда применены защитные чары. Шантаж и подкуп – хорошие методы, но в отношении такого труса и прохвоста, как ксендз Фелициан. Но ты не волнуйся. Есть другие методы. Мы едем, как ты заметил, Яворским трактом. В Яворе мы навестим одну особу, которая обычно бывает хорошо проинформированной, попробуем сделать так, чтобы она захотела поделиться информацией. Но это уже завтра. Главное, чтобы мы прибыли на место утром, а я не хочу ночевать в Яворе, там слишком шпики шарят по постоялым дворам. Остановимся на ночлег в Рогожнице, «Под аистом», там безопасно, а блохи представлены в разумном и приемлемом количестве. Попридержи коня. Я должна тебя предупредить. И предостеречь.

– Слушаю.

– Мы притворяемся двумя путешествующими семинаристами, такие не вызывают ни подозрений, ни даже заинтересованности. Если ведут себя нормально. Как пристало семинаристам.

– То есть?

– На постоялом дворе они всегда берут одну комнату с одной кроватью. Тут дело в экономии денег. Как правило.

– Понимаю. А от чего ты меня хотела предостеречь?

Рикса громко засмеялась.

Хозяин двора «Под аистом», не моргнув глазом, без тени сомнения принял их за двух семинаристов, что еще больше утвердило Рейневана во мнении, что Рикса использовала камуфлирующие чары и эмпатичную магию, она наверняка также располагала амулетами типа Панталеона. Без каких-либо возражений со стороны хозяина и за невысокую цену «семинаристы» получили в распоряжение комнатушку, расположенную в мансарде и оснащенную одним табуретом и одной кроватью. Рикса без церемоний стянула курточку и сапоги, испробовала сенник и рухнула в него спиной, жестом показывая Рейневану место возле себя.

Они лежали неподвижно. В стене тикал шашель. В потолке шуршали и скреблись мыши. Рикса Картафила де Фонсека громко кашлянула.

– Это опасно, – отозвалась она, глядя в потолок. – Две особы разного пола в одном ложе. Велика угроза греха. И еще больше – нежелательной беременности. Хорошо, что нас это не касается. Мы в безопасности. Нас охраняет закон.

– Не понял.

– Если еврея застукают на грехе с христианкой, ему отрезают одно место и выковыривают один глаз. Христианин, который занимается сексом с еврейкой, рискует более серьезными последствиями. Ему грозит обвинение в bestialitas[986], в распутстве contra naturam[987]. А за что-то подобное костер обеспечен.

– Хм.

– Что – хм? Боишься?

– Нет.

– Смелый парень. А может, это не смелость, а неосознанность опасности? Ты же со мной не знаком, не знаешь, с кем тебе пришлось ложе делить. А я страшная женщина. У меня это в крови.

– Что у тебя в крови?

– Евреи виновны в смерти Спасителя, я верно говорю? Справедливо и естественно, чтобы виновные в смерти Спасителя всегда и вовеки носили клеймо своей низости.

– А конкретно?

– В моих жилах, милый мальчик, течет кровь многих поколений избранного народа. Мой предок Леви, когда Иисуса вели на Голгофу, плюнул на него, с тех пор все левиты непрерывно харкают, но не могут избавиться от мокроты в горле. Евреи из родственного мне племени Гада возложили на Иисуса терновый венец, поэтому каждый год на их головах появляются смердящие кровоизлияния, которые можно излечить, только намазав христианской кровью. И наконец, самое страшное: племя Нафтале выковало гвозди для распятия, а по совету еврейки по имени Вентрия, определенно моей пращурки, затупило их концы, чтобы доставить Иисусу больше страданий. За эту подлость у женщин из рода Нафтале по достижению ими тридцатитрехлетнего возраста, когда спят, во рту заводятся живые черви[988]. Но ты не бойся, парень, спи спокойно. Мне всего лишь двадцать.

– Я должен бояться? – Рейневан с серьезной миной включился в игру. – Я? Я еще лучше. Я – чернокнижник, знаю artes prohibitae[989]. У меня это в крови, я весь насквозь пропитан черной магией. Когда писаю, над струей мочи появляется радуга.

– Хм! Ты должен мне показать.

– Кроме того, – гордо заявил он, – я гусит. По праздникам хожу полностью голым и не могу дождаться дня, когда жены станут общими. Я также, предостерегаю, кацер[990]. Знаешь ли ты, милая девочка, откуда это название? Оно происходит, как учит Аланус аб Инсулис, от кота[991]. На наших тайных кацерских собраниях сатана является нам в виде черного котища, которому мы, еретики и гуситы задираем хвост и поочередно целуем его в его котячью жопу.

– Возможно, что, – так же серьезно добавила Рикса, – то, что вы целуете, это еврейская жопа. Ибо еврей, как учит Петр Блуаский, идя путями дьявола, своего отца, часто принимает уродливые образы.

– Да. Ты права. Это возможно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Рейневан. Приятных снов.

На следующий день они добрались до Явора. Рикса знала дорогу, вела безошибочно, было видно, что она чувствует себя как дома.

– Ты чувствуешь себя как дома?

– Я и есть дома, – ответила тем же тоном она. – Это улочка Речная. Тут проживает особа, которую мы навестим.

– Это та особа, которая хорошо проинформирована? – догадался Рейневан. – Кто такой? Чем занимается?

– Майзл Нахман бен Гамалиэль. Занимается тем, что одалживает деньги под проценты.

– Ростовщик?

– Нет. Финансист.

Дом на Речной был видный, но строгий, лишенный всяких украшений, напоминал небольшую крепость. Доступ защищала стена, а широкий арочный навес укрывал кованые ворота, оснащенные латунной колотушкой и малюсеньким окошечком. Рикса схватилась за колотушку и энергично заколотила. Через минуту окошко отворилось.

– Ну? – послышалось изнутри.

– Шалом, – поздоровалась Рикса. – Путешественник по делу к многоуважаемому Майзлу Нахману бен Гамалиэлю.

– Нету.

– Я Рикса Картафила де Фонсека! – В голосе девушки неожиданно появились угрожающие нотки. – Передай это раввину, слуга. Если его нет, пусть он мне об этом сам скажет.

Снова пришлось ждать несколько минут.

– Ну?

– Ребе Майзл Нахман бен Гамалиэль?

– Не знаю такого. И нет его дома.

– Мы не займем много времени, ребе. Впусти нас, пожалуйста. Нам нужна только информация.

– Ну? А что вам еще нужно? Может, наличных? Может, жена должна вам приготовить gefilte fisz[992]? Может, хотите выспаться и опочить? Идите вон, гои.

– Ребе…

– Не идут? Хотят, чтобы их благословили? Шмуль! Принеси гаковницу!

– Ребе Майзл. – Рикса понизила голос, приближая сжатый кулак к окошку. – С гаковницей советую быть осторожно. Я Рикса Картафила де Фонсека. Я ношу перстень цадика Халафты.

– Ой-вэй! – донеслось изнутри. – А я царь Соломон. И у меня есть перстень для запечатывания джиннов в кувшинах. Идите вон, провокаторы.

– Не называй меня провокаторкой, ребе, – зашипела девушка. – Я Рикса Картафила де Фонсека. Не верю, чтобы ты не слышал обо мне.

– Ну? Может, слышал, может, не слышал, – ответил чуть мягче голос из-за ворот. – Время такое, что нельзя верить ни глазам, ни ушам. Чего уж говорить про слухи. Вы идите в город. Вы увидите, что там готовится. Вы посудите: разве может в такое время еврей открывать двери? Хоть бы еврей что-то о ком-то и слышал? Нет, девушка с перстнем цадика Халафты. Неумно открывать дверь, если снаружи одно зло. Идите и увидите. Сами убедитесь. Ой, если б у вас была дверь, вы бы тоже не открыли.

Улицы Явора казались странно обезлюдевшими. И тихими. В воздухе, кроме привычного смрада гнили и падали, висело что-то неописуемо злое, что-то, что поднимало волосы дыбом на голове и ползало мурашками по спине. Что-то, что заставило большинство жителей города предусмотрительно остаться дома.