Гитлеровцы стали угрожать переправе. Капитан Проценко[43] организовал взводом танков оборону моста.

У развилки дорог я во второй и последний раз встретил подполковника Кислицына. Он держал в руках карту, на которой были показаны позиции и районы обороны частям дивизии. Над ним кружился вражеский самолет. Летчик, видимо, заметил, что это не простой регулировщик, и начал пикировать на машины и на подполковника Кислицына. Но Кислицын продолжал свое дело. Многие боевые и специальные машины в район сбора шли без командиров — их командиры были убиты или ранены. Начальник штаба встречал прибывающие на дорогу машины, указывал направление и торопил проезжавших. Мне с трудом удалось доложить ему. Получив разрешение, я уехал. Через некоторое время узнал, что подполковник Кислицын тяжело ранен.

Штаб занимал свой район. Личный состав маскировал машины, рыл щели. Людей было мало, а обстановка требовала создания круговой обороны. Решительно действовал заместитель начальника разведки дивизии старший лейтенант Огородников[44]. Под огнем самолетов он организовал оборону силами личного состава общевойсковых подразделений, которые, потеряв свои части, уходили в тыл. Огородников сумел задержать их, успокоить.

Часам к девяти — одиннадцати главные силы дивизии заняли оборону, оседлав дорогу Брест — Кобрин.

Ночь мы использовали для совершенствования обороны и проведения разведки. Несколько смельчаков пробрались в Южный городок, узнали о судьбе оставшихся наших и о противнике.

23 июня утром я снова прибыл на НП командира дивизии в район Хмелево. Части готовились к нанесению контрудара. Наступило временное затишье, только со стороны Бреста доносился отдаленный гул разрывов да «юнкерсы» бомбили Кобрин и Жабинку.

Вскоре мы увидели легковую машину. Решили, что это машина заместителя командира дивизии по техчасти, и обрадовались — нашего полку прибыло! Но тут заметили, что машина замедляет движение. Что бы это значило? И словно в ответ на наше недоумение, из машины высунулась голова в каске, блеснул бинокль. Машина остановилась, а затем начала пятиться назад. Так это же немецкая разведка на нашей машине! Не знаю, кто первый опомнился, но тут же прогремел выстрел из танковой пушки. Он был метким. Снаряд, прошив верх машины, прошел между головами гитлеровцев и разорвался сзади нее. Немцы выскочили. Их было четверо. Помощник начальника политотдела по комсомолу Овчаренко во главе группы бойцов пленил гитлеровцев.

Вслед за разведкой перешла в атаку вражеская пехота, поддержанная артиллерией. По сигналу с НП наши части устремились в контратаку и уничтожили до батальона пехоты.

Правее нас действовала 30-я танковая дивизия нашего корпуса под командованием полковника С. И. Богданова. Генерал Пуганов послал меня узнать обстановку перед соседями. Нашел их в 5–6 километрах справа и сзади. Неся потери, дивизия отходила с боями. Разгоряченный, загорелый, полковник Богданов собирался менять НП, ознакомил меня со своим решением и, указав в сторону горящих танков, сказал:

— Смотри, что делается!..

Нашей дивизии, остававшейся на месте, грозило окружение. Примерно в 16–17 часов генерал Пуганов принял решение выводить людей и технику. Отход организовали в общем направлении на Березу.

Фашистские войска двигались по дорогам. Мы шли без дорог. Сначала днем и ночью, потом только ночью. Но мы не просто шли, лишь бы идти. У нас начали появляться немецкие автоматы. Мы нападали на вражеские заставы, на тылы, на разведчиков и дозорных. Мы были усталые, голодные, но сильные духом, верили, что победа будет на нашей стороне. Эта вера укреплялась поддержкой народа, которую мы испытывали все время. Как-то в одной из деревень, около Старобина, нас пригласили в дом, покормили, предупредили об опасности и провели в обход тропами. В этой семье было два или три сына. Хорошо помню, что сыновья собирались в партизаны, и родители их не отговаривали.

На двадцатый или двадцать первый день мы вышли к своим войскам. А 22 июля, ровно через месяц после начала войны, я вместе с полковником Кононовым и старшим лейтенантом Огородниковым прибыл в Москву за получением нового назначения.

Михаил Иванович Кудрявцев

(1910–1973)

В июне 1941 года — капитан, командир 1-го танкового батальона 44-го танкового полка 22-й танковой дивизии. Война застала в Южном городке Бреста.

15 июля 1941 года, будучи раненным, обессиленным, захвачен в плен. В 1944 году за антифашистскую пропаганду брошен в нюрнбергскую тюрьму, затем — в карательный лагерь Флоссенбург. Освобожден в 1945 году.

Награжден орденом Красного Знамени и несколькими медалями.

Член КПСС.

В послевоенные годы жил в Киеве.

Неспокойно было у меня на душе вечером в субботу, 21 июня. Мы знали о подозрительной возне немцев на границе, и перед сном меня волновали какие-то неясные предчувствия.

22 июня. Проснулся от грохота. Вскочил и глянул в окно. Все стало ясно. Уже горело бензохранилище, горели парки, где находилась вся техника. Рвались снаряды, и по всем направлениям слышалась сильная канонада.

Жена — Любовь Васильевна — оказалась рядом со мной. Помню, я сказал:

— Началось!

— Что началось?! — вся дрожа, спросила она.

— Война!

Тем временем я натянул обмундирование и стал искать пистолет: его не оказалось под рукой. Кто-то со стула, где он обычно лежал, переложил на стол. На поиски ушло 2–3 минуты, но мне показалось, что прошла целая вечность. Не простившись с женой, отцом, который у нас тогда гостил, и дочкой, я с пистолетом в руках выскочил на улицу.

Фашисты пытались артиллерийским огнем отсечь дома командного состава от парков с боевой техникой. Они поставили огневой вал перед домами. Невзирая на это, командиры все время бежали вперед. Перебегая от воронки к воронке, я преодолел заградительный огонь и прибежал в парк. Боевые экипажи, кто остался в живых, были уже на месте и выводили танки на сборные пункты: первый из них находился в районе танкодрома — стрельбище, второй — на шоссе между Брестом и Южным городком.

На ходу отдавая распоряжения, я успел заметить, что воентехник первого ранга П. А. Андреев ранен. Вся рука у него была в крови, но помочь ему ничем не мог: не было ни одной минуты свободного времени. Да и сам Андреев не стоял на месте. Несмотря на сильное ранение, он продолжал руководить выводом танков из парка. Это был боевой командир. Хорошую закалку получил в Испании и теперь в сложной обстановке не растерялся. В значительной степени благодаря его распорядительности нам удалось вывести 16 танков. К сожалению, какова его дальнейшая судьба, не знаю.

На сборном пункте кроме наших машин собрались танки и других батальонов. Здесь я встретил своего командира полка майора И. Д. Квасса. Экипажи накручивали пружины пулеметных дисков: по приказу в обычное время пружины должны были быть ослаблены. Этой работой руководили командиры рот Прохватилов[45] и Зотов. Меня позвал к себе майор Квасс:

— Капитан Кудрявцев!

— Есть!

— Приказываю батальон вывести на границу южнее крепости, уничтожить противника, прорвавшегося через государственную границу, тем самым прикрыть выход полка в район сосредоточения (село Хмелево, северо-восточнее Жабинки) и дать возможность эвакуировать семьи из Южного городка и крепости. Сборный пункт после боя вашему батальону — южная окраина деревни Вулька.

Начальник первой части штаба полка капитан Малинский Д. Л. уточнил все детали предстоящего боя. Его добрые советы вселили уверенность.

Это был первый боевой приказ. Повторив его, я начал действовать. Собрал командиров, отдал им приказ в том же духе, только конкретно поставил задачи командирам рот. К этому времени пружины на дисках были накручены и батальон приготовился к бою.