Через час после рассвета ригелиан выгнали во двор, барак за бараком, группами по пятьдесят человек, вместо обычной нескончаемой колонны. Их пересчитали по пятьдесят, что было не сложно. Но даже столь простая арифметика отказала, когда в одном из бараков обнаружилось всего двенадцать человек, причем все как один слабые, болезненные, раненые — словом, ни на что не годные.

Разъяренные охранники ворвались в барак, чтобы выволочь тридцать восемь недостающих. Но их там не оказалось. Дверь была в целости и сохранности, оконная решетка невредима. Охранники долго метались в панике, пока кто-то из них не приметил, что одна из плит в полу чуть-чуть сдвинута. Они подняли ее и обнаружили глубокую яму, от которой отходил туннель. Один из охранников весьма неохотно спустился в яму, залез в туннель и вскоре благополучно выбрался наружу, на порядочном рас-стоя нии от стены. Стоит ли говорить, что туннель оказался пуст.

Завыли сирены, по всей тюрьме затопали сапоги охранников, офицеры заорали противоречащие друг другу приказы. Словом, вся тюрьма превратилась в дурдом. Ригелиане получили сполна за то, что сорвали вчерашнюю перекличку и тем самым дали беглецам дневную фору. Заработали сапоги и ружейные приклады. Изувеченных и потерявших сознание оттаскивали в сторону.

Всю ответственность за побег свалили на старосту из провинившегося барака — высокого хромою ригелианина. Его схватили, допросили, приговорили, поставили к стенке и расстреляли. Лиминг этого не видел, зато отлично слышал хриплые выкрики: «На караул... целься... огонь!» — и последовавший за ними залп.

Он, как памятник, расхаживал взад-вперед по камере, сжимая кулаки. Живот скрутило, как буд то там угнездился змеиный выводок. Про себя он крепко ругался. Его разбирало одно желание, одна пламенная мечта: свернуть шею какой-нибудь занга-станской шишке. Глазок открылся и тут же захлопнулся: плюнуть надзирателю в глаз Лиминг не успел.

Суматоха не утихала. Распалившиеся охранники обыскали все бараки подряд, проверяя двери, решетки, полы, даже потолки. Офицеры выкрикивали кровожадные угрозы в адрес мрачно сбившихся в кучки ригелиан, если они мешкали, выполняя приказ.

На закате солдаты наружной охраны приволокли семерых измученных, вывалянных в грязи беглецов. Прием их ждал короткий и суровый: «На караул... целься... огонь!» Лиминг бешено забарабанил в дверь, но глазок не открылся и никто не подал голоса. Через два часа он сделал из оставшейся проволоки последнюю спираль. Полночи он провел, во всю глотку выкрикивая в нее страшные угрозы. Никакой реакции.

В середине следующего дня им овладела глубокая безысходность. Он прикинул, что у ригелиан на подготовку побега ушел почти год. И вот результат: восемь трупов и тридцать один человек пока не пойманы. Если им удастся держаться вместе и не растерять друг друга, то тридцать один человек — достаточная команда, чтобы захватить любой корабль вплоть до истребителя. Но, полагаясь на собственный опыт, он знал, что их шансы на успех ничтожны.

Ведь такой крупный побег переполошил всю планету. Теперь в каждом космопорте выставят сильную вооруженную охрану и не снимут до тех пор, пока не поймают последнего из них. При удаче беглецы смогут продержаться на свободе довольно долго. Но все равно они привязаны к планете и в итоге обречены на поимку и последующую расправу.

А пока их товарищи расхлебывают кашу, которую они заварили, да и его собственные планы оказались под угрозой. Нет, он ничуть не против побега. Пусть им повезет. Вот только случился бы он месяца на два раньше или позже.

Лиминг мрачно заканчивал обед, когда за ним явились четверо охранников.

— Вас срочно требует комендант.

Вид у них был злой и подавленный. У одного на чешуйчатой башке красовалась повязка, у другого глаз совсем заплыл.

«Не могли выбрать лучшего времени»,— подумал Лиминг. Ведь комендант взовьется, как ракета, при первом же намеке на любое возражение. Попробуй поспорить с начальственным олухом, доведенным до белого каления,— одни эмоции, никакой логики, слова не даст сказать. Весь вымотаешься, пока чего-нибудь добьешься.

Четверка повела его по коридору — двое спереди, двое позади. Левой, правой, левой, правой, бух, бух, бух — это наводило на мысли о церемониальном шествии на гильотину. Казалось, за углом, в треугольном дворике, поджидают священник, топор на веревке, плетеная корзина да деревянный ящик.

Все вместе они ввалились в ту же комнату, что и в прошлый раз. Комендант сидел за столом, но младших офицеров поблизости не наблюдалось. Кроме коменданта, в комнате был только пожилой господин в штатском, занимавший кресло по правую руку. Когда пленник вошел, старикан устремил на него острый, пронзительный, изучающий взгляд.

— Это Падлам,— представил его комендант с таким неожиданным радушием, что Лиминг даже опешил. Потом добавил с оттенком благоговения: — Его направил к нам сам Зангаста.

— Психиатр, полагаю? — предположил Лиминг, подозревая ловушку.

— Ничего подобного,— спокойно ответил Падлам.— Меня в основном интересуют различные аспекты симбиоза.

Волосы у Лиминга так и зашевелились. Ему вовсе не улыбалось, чтобы его допрашивал ученый. У таких типов, как правило, цепкий, совсем не военный ум и скверная привычка испортить хорошую байку, обнаружив в ней противоречия.

«Определенно, этот безобидный на вид старикашка и есть главная угроза»,— решил он.

— Падлам хотел бы задать вам несколько вопросов,— сообщил комендант,— но это потом.— На лице его появилось самодовольное выражение.— Для начала я хочу сказать, что очень обязан вам за сведения, которые вы сообщили в нашей прошлой беседе.

— Вы имеете в виду, что они сослужили вам пользу? — спросил Лиминг, с трудом веря собственным ушам.

— Весьма существенную, в свете серьезного и в высшей степени глупого побега. Все охранники, отвечавшие за четырнадцатый барак, будут переброшены в районы боевых действий, где их отправят в космопорты, которым угрожает нападение. Впредь неповадно будет так грубо пренебрегать своими обязанностями.— Он задумчиво взглянул на собеседника и продолжал: — Меня ожидала бы такая же участь, не посчитай Зангаста побег пустяком по сравнению с теми важными данными, которые я получил от вас.

Несмотря на изумление, Лиминг не преминул этим воспользоваться.

— Когда я к вам обратился, вы лично распорядились, чтобы меня кормили получше. Вы, разумеется, ожидали ответного подарка?

— Подарка? — Комендант опешил.— Я ни о чем таком не думал.

— Тем лучше,— одобрительно заметил Лиминг, восхищенный великодушием тюремщика.— Благое дело — благо вдвойне, если оно не сопряжено ни с какими скрытыми мотивами. Юстас это непременно учтет.

— Вы хотите сказать,— вставил Паллам,— что его нравственные принципы идентичны вашим?

Черт бы побрал этого типа! Однако он не дремлет. Теперь держи ухо востро!

— В некотором отношении сходны, но не идентичны.

— Каково же самое важное отличие?

— Видите ли,— сказал Лиминг, стараясь выиграть время,— это трудно сформулировать.— Он потер лоб, а в голове его в это время бешено роились мысли.— Я бы сказал, что у нас разный подход к вопросу о мести.

— Тогда объясните разницу,— потребовал Паллам, устремляясь по следу, как голодная ищейка.

— С моей точки зрения,— признался Лиминг, мысленно посылая собеседника ко всем чертям,— он слишком склонен к садизму.

Неплохо, теперь он сумеет оправдаться, если к нему начнут приставать со всевозможными претензиями.

— В каком смысле? — не отставал Паллам.

— Я предпочитаю действовать сразу, не откладывая дела в долгий ящик. Он же норовит продлить мучения жертвы.

— Продолжайте,— настаивал Паллам, проявляя невыносимое занудство.

— Если бы мы с вами были смертельными врагами и если бы у меня, в отличие от вас, было ружье, я бы выстрелил и убил вас. Если же Юстас приговорит вас к смерти, он поведет дело медленно, не торопясь.

— Опишите его метод.

— Для начала он даст вам почувствовать, что вы обречены. А потом и пальцем не пошевельнет до тех пор, пока вы полностью не поверите, что все это только иллюзия, что вам ничего не грозит. Тут он напомнит о себе легким ударом. Когда возникшие страхи и опасения улягутся, он снова ударит, уже посильнее. И так далее, и так далее, по нарастающей — причем столько раз, сколько нужно.