Укрыв тела 12-го и 16-го с головой простынями, 23-ий вызывает охранника под предлогом приступа «душиловки». Тот приходит, освещает больного светом карманного фонаря и осматривает его, как это положено по Уставу, с дистанции два метра. Он знает нравы буйных карцерных заключенных и все время держит оружие наготове — соответственно, и 23-ий не пытается напасть на него.
Не обнаружив ничего серьезного, охранник уходит.
Подследственный ждет минут сорок и звонит опять — на этот раз охранник начинает колебаться: может, все-таки, вызвать доктора? Пистолет он убирает в кобуру: если 23-ий и пытается сделать что-то предосудительное, то это симуляция, а не нападение на охрану. Кончик носа у 23-го, однако, здорового розового цвета, и охранник уходит обратно на свой пост.
Еще через час подследственный вызывает его в третий раз: «Ну, если у этого симулянта опять розовый нос — морду разобью!» — раздраженно думает охранник и, не доставая пистолета, входит в карцер. Однако на сей раз «симулянт» не лежит в своей койке, а стоит сбоку от дверного проема с ножом в руке — один взмах, и горло охранника рассечено точным ударом. Шатаясь и прикрывая ужасную рану руками, несчастный выбегает обратно в коридор и пытается закричать, однако из перерезанного дыхательного горла вырывается только хрип. 23-ий настигает его, хватает сзади за волосы и, отогнув голову назад, наносит второй удар. Охранник проходит на заплетающихся ногах еще несколько метров и падает на пол — он мертв.
23-ий быстро достает из его кобуры пистолет и прячет тело в подвернувшийся поблизости стенной шкаф (чтобы убрать из пределов видимости второго охранника) — а потом возвращается бегом в карцер. Отдышавшись и успокоившись (если это слово применимо к параноику), подследственный крадется с пистолетом в руке к главному посту. К счастью для себя он остается незамеченным до самого последнего момента (внимание второго охранника поглощено порнографическим журналом) и получает возможность выстрелить с близкого расстояния. Затем 23-ий разбивает вдребезги телефонный аппарат — из чувства разрушения? или чтоб никто не мог поднять тревогу? Я думаю, что ответить на этот вопрос не сможет сейчас и он сам.
Дальнейшие события некоторое время развиваются по сценарию, описанному подследственным, однако главным действующим лицом является не трусливый и туповатый 24-ый, а он сам. Сначала — визит к господину Наставнику: взлом, убийство. Сейф, конечно же, заперт, но шифр 23-ий обнаруживает на первой странице записной книжки покойного (ох, уж эти наставники … говорено ж сотни раз: держите комбинацию к сейфу в памяти!). 23-ий оставляет записную книжку (со своими отпечатками пальцев) на столе, вооружается автоматом и навещает своих друзей-сокамерников. Выстрелы, фонтаны крови, крики ужаса музыкой льются в безумную душу убийцы. Вскоре, однако, 23-ий обнаруживает, что в камере нет новичка … где может быть этот несчастный? Ну конечно же — в изоляторе. Последнего свидетеля произошедшего необходимо уничтожить — и 23-ий направляется туда, даже не пополнив запаса патронов. Он полностью уверен в своих силах: у него есть нож, и вообще — чего бояться жалкого толстяка? Вот тут-то и произошла осечка: 24-ый слышит, как кто-то, пробуя разные ключи, возится с замком, и чует неладное. Он встает сбоку от двери, а когда подследственный входит, — новичок отталкивает его в сторону и выбегает в коридор.
Погоня, однако, была недолгой: где уж грузному 24-му убежать от поджарого подследственного … Увидев, что его догоняют, новичок сворачивает в поисках защиты на территорию Потока, но безо всякой для себя пользы … и через несколько секунд он безжалостно зарезан.
Зачем подследственный пошел после этого на квартиру Наставника и запасся там патронами, я вам сказать не могу — оказывать сопротивление аресту он, вроде бы, не собирался. Да и очередь, которую он выпустил из автомата, была явно нацелена в стену.
Скептик сел, удовлетворенно откинулся на спинку стула и, после точно рассчитанной паузы, великодушным голосом добавил:
— — При определении меры наказания, я буду настойчиво просить трибунал принять во внимание факт несопротивления аресту — он характеризует подследственного с самой положительной стороны.
Стало тихо.
Франц почувствовал, что все взгляды сфокусировались на нем, и непроизвольно откашлялся.
— — Ваша версия, господин Следователь, содержит с десяток мелких несоответствий и натяжек. — он старался говорить ровным и нехриплым голосом, — К примеру, почему 24-ый, убегая от меня, пробежал мимо апартаментов Наставника и ринулся на территорию Потока? Ведь защиту разумно искать у представителя власти, а не у других заключенных …
Скептик вскинулся, но Франц продолжал, не давая ему вставить слово:
— — Или: зачем я, по-вашему, запихал труп зарезанного охранника в стенной шкаф? Да если б я хотел убрать его из коридора, то не проще ли было отнести тело в карцер и свалить там на пол?
И опять Скептик попытался перебить, но Франц гневно повернулся к нему:
— — Дайте мне договорить до конца, господин Следователь!
Отшатнувшись, Скептик умолк.
Франц несколько раз глубоко вздохнул, собираясь с мыслями и силами. От того, что он скажет теперь, зависело мнение Добряка — единственного следователя, которого можно было склонить на свою сторону.
— — Я мог бы привести вам еще несколько таких же несоответствий, но от несоответствий вы всегда отговоритесь. — Франц вытер пот со лба. — Однако, помимо мелких натяжек, ваша версия содержит и одно явное противоречие, которое перечеркивает ее правдоподобие целиком.
Все три следователя подались вперед — Франц чувствовал тяжесть их взглядов кожей лба.
— — Вы нашли отпечатки моих пальцев по всему этажу: на ноже, на винтовке, на записной книжке Наставника, на дверях в карцер и жилую камеру, в апартаментах Наставника, на дверцах сейфа и стенного шкафа с трупом зарезанного охранника … Однако в одном месте, где, согласно только что высказанной версии, я должен был оставить их наверняка, — вы ничего обнаружить не могли.
Выдержав паузу, Франц сказал, тщательно выговаривая каждую букву:
— — На двери изолятора отпечатков моих пальцев нет.
Несколько секунд в комнате продержалась пугающе абсолютная тишина, а затем Добряк рассмеялся с облегчением обретенной определенности.
— — Это решает дело, — сказал он Скептику, и, повернувшись к Францу, добавил, — но не в вашу пользу, подследственный. — Франц с удивлением привстал, но Добряк, не обращая внимания, продолжал, — В описи изъятых у вас предметов упомянуты … — он взял со стола какую-то бумажку, — «… два куска льняной материи, оторванных от одной из простынь в карцере и использованных, видимо, для обматывания ладоней.» — Добряк поднял глаза, — Для того, чтобы сбить следствие с толку, вы просто носили часть времени самодельные перчатки.
— — Какие перчатки?! — оторопел Франц, — А-а, эти … Да я ж не для того их вовсе оторвал … Я просто …
Но его уже никто не слушал.
Встав и громко переговариваясь между собой, следователи собирали со своих столов бумаги: «А ничего себе допрос получился, интересный …» — неожиданно добродушным тоном сказал Злыдень; «Ничего. — согласился Скептик, — Это потому, что подследственный попался сообразительный.» Стенографистка хлопотливо собрала свои манатки и вышла из комнаты.
Франц понял, что проиграл. Ч-черт! Как он мог забыть об этих «перчатках» …
— — Что будет дальше? — хрипло спросил он.
— — А вы что, не знаете? — доброжелательно прогудел Злыдень, — Для получения личного признания вы передаетесь в межсекторную службу безопасности … — он махнул рукой в сторону мужчины и женщины, все еще сидевших у задней стены.
— — Какого еще личного признания? — не понял Франц.
— — Прямых улик в этом деле нет … так что-то ж надо будет в трибунал представить. — охотно пояснил Злыдень, — Обычная процедура … вы разве не проходили на теоретических?
— — Что вы, коллега, — вмешался Добряк, — «Основы правовых» у нас запланированы лишь на следующий семестр.