Я настороженно, не спуская глаз с ближайших «статуй», шагнул внутрь, за границу, отделяющую территорию ущелья от всего остального мира. Ничего не изменилось. Никакого паралича. Люди, стоявшие каждый в своей позе, так и остались недвижимы, никто не пошевелился. Я, по-прежнему собранный, сделал ещё шаг, прислушиваясь к малейшему шороху, готовый в любую секунду пулей выскочить обратно. Но нет, ничего. Тишина, нарушаемая только капающей где-то водой. Похоже, всё было в порядке.

Осмелев, я подошёл к одному из них и принялся его рассматривать. Ничего необычного, за что цеплялся бы взгляд: невысокий парень лет тридцати, одетый так, что запросто затерялся бы в любой толпе. Я не удивился бы, встретив его где-нибудь на станции метро, а здесь, на его месте, легко мог представить Курильщика или Счетовода. Я взял незнакомца за запястье и попробовал разогнуть его руку. Не сдвинулась ни на миллиметр, как у настоящей статуи, хотя под пальцами и чувствовалась плоть. Даже у трупа мышцы не бывают так напряжены. Да, всё было в порядке, но по спине у меня всё равно бежали мурашки. Лучше будет как можно быстрее покинуть это место.

Обогнув фигуру, я направился вглубь галереи, огибая всё новые и новые «статуи», расположенные во всевозможных причудливых позах. Начни они вдруг шевелиться и говорить, как если бы кто-то снял с паузы фильм, это выглядело бы настолько естественно, что сейчас, в замершем состоянии, они, наоборот, вызывали только мороз, крадущийся по коже. Тем более, кроме них здесь было пусто. Никакой мебели, никакого мусора. Только застывшие люди, заключённые между голыми скалами.

Гнетущее ощущение меня не покидало, и я торопился изо всех сил, но при этом словно с места не сдвигался: тянущимся вдаль сводам, нависающим над головой, казалось, конца и края не было, выход всё не появлялся. Я старался не вглядываться в окружающие меня лица, боясь, что какое-нибудь из них вот-вот повернётся ко мне, всё с той же идиотской улыбкой, что на нём застыла, и… И что тогда произойдёт, моя фантазия рисовать услужливо отказывалась.

Порой они стояли так тесно, что приходилось пролезать под чьими-нибудь раскинутыми в стороны руками или протискиваться, прижавшись спиной к стенке, и я вздрагивал каждый раз, когда задевал кого-нибудь из них, как будто дотрагивался до чего-то мерзкого. И чем дальше я продвигался, тем чаще это случалось: похоже, в глубине ущелья их собралось гораздо больше, чем возле входа.

Я пытался не обращать на подобные мысли внимания, но получалось не слишком-то хорошо. И, возможно, именно это в результате меня спасло.

В очередной раз проталкиваясь вдоль стены и оказавшись практически нос к носу с одной из «статуй» — высокой худой девушкой — я заметил, что её глаза следят за мной. В темноте я бы этого даже не рассмотрел, но вплотную к ней видел всё отчётливо — зрачки медленно, но неотрывно шарили по моему лицу. Живые и влажные.

От неожиданности я вскрикнул и замер, но затем понял, что кроме её глаз, ничего так и не движется, и позволил себе задержаться на пару секунд. О чём, впрочем, сразу же пожалел: до этого я был зажат между ней и скалой, но не настолько крепко, чтобы застрять. Сейчас же я почувствовал, как давление с её стороны увеличивается. Она прижимала меня к стене — всё ещё медленно, со скоростью ожившей статуи, но всё же ощутимо. Трудно не ощутить, когда тебя буквально вдавливает в стену нечто твёрдое, как камень.

Я дёрнулся вбок, освобождаясь, и, хоть и не с первой попытки, сумел вырваться. Отпрянул от неё, споткнувшись, и, чтобы не упасть, схватился за первое, что попалось под руку, но сразу же выпустил, осознав, что это чьё-то плечо.

Я уставился на девушку. Во тьме она, как и другие, выглядела обычным силуэтом. И теперь этот силуэт двигался. Заторможено, как минутная — или даже часовая — стрелка, но всё же двигался. И не просто двигался, а поворачивался ко мне. Я судорожно обернулся к остальным — и увидел, что они делают то же самое. Каждый из них мучительно медленно, словно через силу, оборачивался в мою сторону.

Задыхаясь в поднятой пыли, я бросился дальше по галерее — пока ловушка не захлопнулась окончательно. Эти… люди, кем бы они ни были, теперь зашевелились, все до единого. Не знаю, не разыгралось ли у меня от испуга воображение, но мне почудилось, что с каждым мигом их скорость возрастает, а продираться сквозь переплетения их конечностей становится всё сложнее, как будто они намеренно смыкают ряды. Там, где только что стояло двое, сейчас приближалось ещё четверо. Некоторые из них сходились таким образом, чтобы зажать меня с двух сторон — так же, как первая девушка вжимала меня в стену. Порой я успевал почувствовать пальцы, цепляющиеся за одежду, но всё же мне всякий раз удавалось из них выскальзывать…

Я снова споткнулся, на этот раз о чью-то нарочно выставленную ступню, и растянулся на земле. Забарахтался, пытаясь перевернуться на спину и одновременно оказаться подальше от сгрудившихся надо мной «статуй». Они же, точно почуяв мою беспомощность, ещё ускорились, и, хотя они всё равно смотрелись, как актёры в замедленном кино, внутри у меня похолодело от ужаса. Я проскользнул между их ног, отполз на четвереньках на пару метров и только после этого позволил себе подняться и, не оглядываясь, продолжить бегство.

Они действительно двигались всё быстрее и теснее, загоняя меня в тупик. Мне уже не всегда удавалось пройти там, куда я бросался поначалу, и приходилось отчаянно искать обходные пути. Иногда я даже возвращался на несколько шагов обратно, чтобы найти другой маршрут — рискуя при этом быть схваченным. Это скопление тел превратилось в настоящий лабиринт, живой и постоянно движущийся, меняющийся. Я всё чаще ощущал прикосновение чьих-нибудь цепких пальцев, а один раз они и вовсе умудрились оторвать от моего рукава крупный лоскут.

Я опять упал и вскрикнул, когда какой-то толстяк почти достал меня, оттолкнулся от него ногами и перекатился в сторону. Затем, не тратя время на то, чтобы встать, пополз вперёд. Я, правда, уже перестал понимать, где «вперёд» находится, и хотел просто выбраться отсюда. Я по-прежнему не видел выхода, но теперь, вдобавок к темноте и длине ущелья, мне в этом мешали наседающие отовсюду «статуи», старающиеся схватить и раздавить меня. Этого было достаточно для окончательной потери ориентации в пространстве.

Что-то тяжёлое ударило меня сверху по затылку, но я не останавливался. Когда где-то впереди, за толпой, появился просвет, я почувствовал второе дыхание. Уже не пальцы, но чьи-то руки держали меня и тянули назад, и всё труднее становилось вырываться из их хватки. И всё же у меня получалось. Ещё чуть-чуть, последний рывок. Я истошно закричал, выбираясь из чьих-то объятий, чувствуя, как у них в руках остаются новые лоскуты ткани, а вместе с ней и кожи. Последние метры… И…

И толпа выплюнула меня. Я растянулся на земле, затем, опомнившись, перевернулся на спину и принялся отползать назад, подальше от преследователей, снова превратившихся в сборище застывших во времени фигур. Они стояли у самого выхода, все до единого вперившись каменными глазами в меня. Даже отсюда это смотрелось пугающе настолько, что я на всякий случай предпочёл отползти ещё дальше. Лишь убедившись, что они уже не двинутся, я опять распластался в пыли, пытаясь отдышаться. Задетые участки на спине и плечах саднили, дыхание сбивалось.

Отдышавшись, я поднялся на ноги. Мне пришлось ещё несколько секунд посмотреть на ущелье, успокаивая нервы, и только после этого я вспомнил о том, что неплохо бы отряхнуть одежду. Точнее, то, что от неё осталось. Затем я, не переставая краем глаза следить за ущельем, развернулся и окинул взглядом то, что лежало передо мной.

Передо мной раскинулась та самая равнина, которую я видел сверху. При этом она лежала чуть выше, чем пройденное только что ущелье: к ней вела небольшая поднимающаяся кверху тропинка, оканчивающаяся скалами, расположенными в виде некоего подобия ворот.

Я, взглянув туда, наверх, и сглотнул ком, вставший в горле. Что ж, вот и настало окончание моего пути. Чтобы окончательно убедиться, я в последний раз, достал из кармана компас и, откинув крышку, посмотрел на стрелку.