— Хорошо ты его угостила, — усмехнулся Стас.

— Некрасиво плеваться в присутствии дамы, — вздёрнула нос эстонка.

В это время в проёме арки появились две фигуры — мужская и женская, опер узнал ротмистра и Галину.

— Что, мы что-то интересное пропустили? — поинтересовался Всеволод, подходя ближе.

— Не умеет себя вести в присутствии благородной дамы, — щеголяя своим жёстким акцентом, усмехнулась Инга.

Стас заметил, как оглядели друг друга дамы. Словно две кошки. Не те, что украшают собой пуфики, а две видавших виды бродячих мурки, познавшие на своём веку всё — и собак, и озверевших крыс, и живодёров… И, если сейчас затянуты обе в шелка, это совершенно не значит, что они что-то забыли.

— Галя, поймай извозчика, — распорядился Стас, со всеми предосторожностями помогая Владимиру встать с земли.

Под другую руку подхватил его Всеволод.

— Что, сукин кот? — тихо спросил опер. — Помогли тебе твои ляхи?

— Куда меня? — спокойно спросил Коренев. — В тюрьму?

— С такой аттестацией? — ухмыльнулся Стас. — Тебя туда не возьмут. Сейчас поедем на квартиру, там будем разговаривать. Честно, как бывшему коллеге говорю — шансы твои ничтожны, но надежда есть. Дохлая, но тут уж тебе карты в руки.

Они прошли под арку и сели в пролётку с закрытым верхом.

Разговор происходил на той же квартире, где они прятали Сосо. Теперь уже Сталина, он уже «засветил» в «Правде» этот псевдоним. Полина открыла им дверь и молча пошла на кухню готовить кофе.

— Присаживайся, Володя, — спокойно сказал Стас. — Давай так — чтобы не тянуть кота за все подробности, я тебе расскажу, что знаю, а где не знаю, попрошу дополнить.

— А смысл? — пожал плечами сыщик. — В живых вам меня, при любом раскладе, оставлять нельзя, я же понимаю, не мальчик.

— А если не мальчик, то должен понимать, — жёстко сказал Исаев. — Ну, прикинь сам, сколько ты в наших руках промолчать сможешь?

— М-да, звучит убедительно, знаешь ли, — почесал висок Владимир. — Ладно, валяй, рассказывай.

Стас посмотрел на него внимательно. Неправильно он как-то себя ведёт. Понятно, никто и не ждал, что он на брюхе ползать будет, но всё равно, слишком уж он спокоен. Словно у него ампула во рту или хороший козырь в рукаве.

— Знаешь, — вдруг задумчиво произнёс пленник. — Я вот подумал — действительно, чего кота за хвост тянуть. Позвоните Петру Аркадьевичу.

— Это ещё зачем? — нахмурился Исаев.

— Я на него работаю, — спокойно пояснил Владимир. — Австрийцам я тебя сдал по его приказу. С письма копию снять тоже для него. Звоните. А то и в самом деле пришибёте, как предателя, кричи вам потом с неба…

Они переглянулись. Коренев улыбался, как ни в чём не бывало.

— Ну, что вы замерли? Здесь же есть телефон, давайте, я ему позвоню. Ну, вы же не дети, знаете, что такое разведка. Это же грязь, грязь и ещё раз грязь. Давайте.

Он встал со стула и тут же ствол парабеллума упёрся ему в живот.

— Сидеть смирно, — тихо сказал Стас. — С чего ты взял, что можешь тут разгуливать? Вот, так.

Владимир пожал плечами, но послушно плюхнулся задом на стул.

— Как знаешь. Ну, позвони сам, чего ты боишься? Узнать, что он тобой манипулировал? Брось, ты же не институтка. Все мы друг другом манипулируем, работа такая.

Стас задумчиво смотрел на бывшего коллегу, а в душе ухмылялся. Этот приём старые уголовники называют «предъявить туза». На вопрос «а где ты был в ночь с пятого на шестое?» урка, не моргнув глазом, отвечает: «Спал с дочерью мэра». И настаивает, прекрасно понимая, что опровергнуть это не в силах простого опера. Но здесь-то история совсем другая. Он и не такой вопрос Столыпину задать может. И всё-таки тут что-то не так. Его сыщицкое нутро вопило о том, что Коренев врёт, а разум здраво вещал, что в таком вранье нет никакого смысла. И ведь видно, что он не боится разоблачения, это-то Стас мог определить.

Не спуская взгляд с Владимира, он подошёл к телефону. Сняв трубку, назвал номер квартиры Столыпина.

Трубку взяла Наташа.

— Алло.

— Наташа, здравствуйте, это Станислав. Петра Аркадьевича, будьте добры.

В трубке послышались рыдания.

— Что?!

— Папу убили, — глухо сказала она.

— Где и когда?

— Ещё не знаю точно.

— Как так?

— Позвонили из жандармского управления. Сказали, что уточнят, а потом перезвонят ещё раз.

«Странно, — подумал Стас. — На фига тогда первый раз звонили? Что-то тут не так».

По собственному опыту он знал, что никто и никогда не рвётся уведомлять родственников пострадавшего. Неприятное это дело, скажем прямо. А тут позвонили, ещё толком не владея информацией, да ещё перезвонить пообещали. Садисты они там, что ли? Или.

— Станислав, вы приедете?

— Подождите, Наташа. Я вам сейчас перезвоню.

Он нажал рукой на рычаг.

— Всеволод, можешь к себе в управление позвонить по старой памяти?

Тот шагнул вперёд.

— Могу, конечно. Что спросить?

— Спроси — были ли сегодня взрывы, пострадал ли кто-нибудь из известных лиц?

— Понял.

Исаев назвал номер.

— Здравствуйте, Ники. Как это вас угораздило в дежурные попасть?

Он задал ещё пару ничего не значащих вопросов. Слушая вполуха, опер не спускал глаз с Коренева. А ведь, определённо, напрягся, сучий потрох! Это уже вселяет надежду.

— Слушайте, Ники, по старой дружбе, терактов сегодня много было? Ах, ни одного? Да не волнуйтесь, я плюю через плечо, тьфу-тьфу-тьфу. Спасибо, друг мой, я ваш должник. Всего доброго.

Всеволод повесил трубку и отрицательно покачал головой.

— Всё вы продумали, — глядя на поникшего Коренева, процедил Стас. — Но наспех, всё наспех. Мы же не институтки, ты правильно сказал. А вот слёзы его дочери, это будет отдельный счёт.

Сняв трубку, он вызвал квартиру Столыпина.

— Наташа, я проверил в жандармерии. Вам никто не звонил. И терактов в Питере сегодня не было. Да, вот так. Какой-то мерзавец гнусно пошутил. Позвоните папе на службу, он, наверное, снова допоздна засиделся.

Говоря это, он метнул значительный взгляд на Владимира. Тот опустил глаза.

— Да, я приеду сегодня, как только освобожусь.

Повесив трубку, он повернулся к пленнику.

— Кстати, вы меня пытаетесь второй раз на тот же крючок насадить. Убогая у вас фантазия.

Коренев молча пожал плечами. Стас повернулся к девушкам.

— Спасибо вам большое. А теперь домой, поздно уже.

— Ну, конечно! — скорчила гримаску Полина. — Мавры сделали своё дело, мавры могут убираться.

Всеволод, лихо щёлкнув каблуками, учтиво склонил голову.

— Ну, что вы, Полина! Всего лишь бережём ваши хрупкие нервы.

— Это у нас-то хрупкие? — хмыкнула, обернувшись в дверях, Галина.

Инга, как и положено терминатору, вышла молча.

Когда за дамами закрылась дверь, Стас повернулся к Вдадимиру.

— Ну, соловей ты наш хитромудрый, пора запевать. Самое время.

— Да чего тут рассказывать! — глаза Коренева загорелись, как у сумасшедшего. — Я никому не продался и ни на кого не работаю! Я просто против уголовных методов в работе. Я сдал тебя австрийской полиции, потому что я полицейский, а ты — убийца! И не надо это высокими целями оправдывать!

— Молодец! — искренне похвалил его Стас. — Ну, правда, молодец, хоть и сукин сын, конечно.

— Профессионал, — усмехнулся стоящий рядом Всеволод.

— Ну, ладно, — резко сменил тон опер. — Всё это лирика. Забастовку на прииске ты из тех же соображений организовал? Твой контакт с Ренье зафиксирован моими людьми. Он, кстати, раскололся, как сухое полено. Ну, что, будешь петь или начать кишки на кулак мотать?

Владимир резко выдохнул, словно перед прыжком в воду, и стал рассказывать. История была столь же проста, сколь и банальна. Он всегда очень любил артисток. А артистки всегда очень любили деньги и дорогие подарки. И частенько это входило в противоречие с жалованьем. И так, прямо скажем, не министерским[43]. В общем, однажды он не удержался и взял. И дело-то было столь же никчёмным, сколь соблазнительна была предложенная сумма. Это уже потом он понял, что всё было подстроено. Взял он, взяли и его. За яйца. И он начал работать. А платили много. Вот, собственно, и всё.