— Дядя Вася! — позвала Стрекоза-Вика.

— Ась? — из дверей выглянула седоватая борода, поверх которой блестели два грачиных глаза.

— Дядя Вася, здравствуйте, — пропела Птичка-Ника. — Как здоровье ваше?

— А, это вы, стрекозки., - разулыбался «певец». — Старика пришли.

Договорить он не успел. Входная дверь распахнулась, и вошёл рослый полицейский. Стас поглядел на погоны — зелёный, как у старшины, только лычка серая.

«Вроде, околоточный надзиратель.», — припомнил он, вспоминая то, что успел прочесть в кабинете Кошко.

— Здравствуйте, кто заведует данным помещением?

— Я, господин околоточный, — вытянулся «во фрунт» дядя Вася. — Столяр Василий Куценко, мещанин.

— А вы, молодые люди? — околоточный повернулся к Стасу.

— Барышни мне рекомендовали дядю Васю, как искусного столяра, — не моргнув глазом, ответил Стас. — Хочу этажерку под книги заказать.

— Ясно, — кивнул тот. — Однако, прошу здесь долго не задерживаться. Проводится важное мероприятие.

— Да, мы, уже, почти договорились, — улыбнулся опер, — сейчас уйдём.

— Скажите, милейший, — потеряв к ним интерес, околоточный снова повернулся к столяру. — Отсюда можно пройти внутрь Оперы?

— Никак нет, — «поедая глазами» начальство, отчеканил дядя Вася. — Так, что, помещение замкнутое.

— А эта куда ведёт? — заглянув в столярку, показал надзиратель, показывая на запертую дверь.

— Так, что, не извольте беспокоиться, — засуетился столяр. — Это кладовка наша.

— Откройте.

Убедившись, что кладовка не имеет выхода, он снова повернулся к Стасу.

— Извинения прошу, служба. Позвольте взглянуть на ваши документы.

Внимательно посмотрев паспорт, он поднял на опера внимательный взгляд.

— Где остановиться изволили?

— В «Эрмитаже».

— С какой целью в город пожаловали?

— Коммерческие дела.

— Всего хорошего, — вернув паспорт, околоточный вышел.

— Беспокоится начальство, — ехидно хихикнул дядя Вася. — Так, что-с, молодой человек, этажерку заказывать будем?

— Ну, дя-а-дя Вася, — капризно протянула Ника. — Этот молодой человек — наш друг. Проведи его сегодня вечером к нам, пожалуйста.

— Не-не-не, сегодня и не просите, — замотал головой столяр. — Видите, что сегодня творится, прямо, Содом и Гоморра.

Стрекоза-Вика, за спиной подруги, обозначила хорошо знакомый оперу жест, потерев большой палец об указательный. Стас понятливо кивнул и, расстегнув пальто, достал из кармана портмоне.

Хорошо, что он, завтракая в ресторане, разменял одну из четвертных банкнот. Ради такого дела, как бы, и не жалко, но столяр, получив такую сумму, точно, заподозрил бы неладное.

Порывшись в отделении для монет, он извлёк на свет Божий серебряный рубль и протянул его столяру.

— Выпейте, уважаемый, за здоровье нашего государя Императора.

— Ну, разве, что, за Императора., - пробурчал и, помявшись чуток, уцапал-таки, монету. — Вы, ваша милость, подходите, эдак, за полчаса до начала, я вас проведу.

Помахав девицам рукой на прощание, Стас проследил, как они вошли в здание Оперы, присел на скамеечку и полез в карман за папиросами. «Уинстона», к которому он привык, здесь, конечно, не было. Но «Тройка», которую он купил в ресторане, оказалась штукой вполне приличной.

— Итак, всё, как обычно, — усмехнулся он, глядя на стайку горластых воробьёв, затеявших разборки над оброненной горбушкой хлеба. — Имея нужное знакомство, проникнуть на объект труда не составит.

Он раскрыл коробку, отмечая, краем глаза, что какая-то фигура, покружив по площадке перед входом, направляется к нему.

— Простите, не разодолжите папиросой?

Стас поднёс горящую спичку к папиросе, выдохнул дым и полез в карман.

— Сделайте одолжение, — и отметил с внутренней усмешкой, что, оказавшись здесь, стал выражаться как-то старомодно, атмосфера так действует, что ли.

Протягивая раскрытую коробку, он взглянул на просителя. Видел он уже это лицо, точно! Лично не встречал, но, такое чувство, словно только вчера, разглядывал его в свежей ориентировке. В документах, которые он перелопатил у Кошко? Не факт, но возможно. Размышляя, он не забывал, краем глаза, отслеживать перемещения «объекта». А тот, собственно, никаких особых телодвижений не совершал. Отошёл и присел на другую скамейку.

В это время к нему подошёл какой-то, хорошо одетый, господин. Трудно сказать, почему, но Стасу показалось, что, более всего, он похож на чиновника. Спроси — почему, он бы не ответил.

«Интуиция, Ватсон.».

Безмятежно выпуская дым вверх, Стас, искоса, наблюдал за «объектом» и его визави. Они продолжали сидеть, о чём-то тихо переговариваясь, а опер, любуясь вычурным зданием Оперы, размышлял — удастся ли Аркадию Францевичу добиться толку от главы местных жандармов. При этом он, не забывая о шушукающейся парочке, мысленно, чисто по привычке, составлял словесный портрет «усатого»: высокий, лицо европейского типа, волос русый с сильной рыжиной, носит усы, держится прямо, как военный.

Стоп! Вот оно! Так держатся люди, постоянно носящие форму. Полицейский? Жандарм? Военный? Нет, полицейского, пожалуй, следует отбросить — они умеют цивильное носить — работа обязывает.

В это время «военный» поднялся и, небрежно кивнув, пошёл прочь.

— Александр Иванович! — окликнул его «объект».

От Стаса не ускользнуло, как Александр Иванович, непроизвольно, стрельнул глазами по сторонам.

«Ага, узнанным ты быть не хочешь! — хохотнул про себя Стас, — Спасибо, господин „стрелок“! Вот, потрафил, так, потрафил!»

Собеседник двумя быстрыми шагами, вернулся к «объекту». Видно было, что он что-то ему выговаривает. Тот, слушая его, смотрел почтительно, но его губы непроизвольно кривились, выдавая презрение к собеседнику.

«Куратор от жандармерии?» — продолжал «прокачивать» Александра Ивановича опер.

Упомянутый собеседник, меж тем, попрощавшись, направился прочь. Заметив, как профессионально он оглянулся, Стас отказался от мысли последовать за ним и, ещё более, склонился к мысли, что имеет дело с жандармом.

Аркадий Францевич Кошко, меж тем, возвращался от начальника Киевского жандармского отделения. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри всё бурлило, как в Везувии. Нет, Кулябко, конечно, был вежлив и предупредителен. Ещё бы! Начальник отделения города не может «через губу» разговаривать с главой департамента государства. Но! Службы разные, это во-первых. Во-вторых, жандармерия, как ни крути, стоит повыше полиции.

— Проходите, пожалуйста, господин статский советник. Чем могу быть полезен? — Кулябко был вежлив, но, не более того.

— Господин полковник, мне поступила важная информация, которую я считаю необходимым довести до вашего сведения.

— Слушаю вас.

Кошко вздохнул.

— У меня есть все основания считать, что ваш агент Богров Дмитрий ведёт с вами двойную игру.

— Это какая-то ошибка, — сделал «морду чайником» жандарм, — и, вообще, я не могу обсуждать агентурные вопросы с кем бы то ни было. Это строжайше запрещено циркулярами и вам об этом превосходно известно.

— Если мне известно о самом факте агентурного контакта, то смешно ссылаться на секретные циркуляры, — не удержался от лёгкой колкости Аркадий Францевич, — Богров сообщил вам о женщине, которая готовит террористический акт. Смею вас заверить, это только легенда. Никакой женщины не существует. Богров лично собирается стрелять в премьер-министра Столыпина.

К чести (или наоборот) Кулябко, на его лице не дрогнула ни одна жилка. Разве, что, лицо его стало донельзя официальным.

— Мне ничего не известно ни о каком Богрове, — отчеканил полковник, — мне ничего не известно ни о каком покушении. Я не могу обсуждать вопросы секретной работы с посторонними. Даже с вами, уважаемый господин Кошко.

— Хорошо, — кивнул Аркадий Францевич, — у меня к вам только одна просьба. Распорядитесь выписать пропуска в Оперу. Для меня и моего помощника.