Фотографы просто наводнили газеты его снимками. Его показывали садящимся в седло и соскакивающим с него. «Под ним каждый конь кажется маленьким», — гласили подписи. Его снимали идущим по улице, возвышающимся над Питом Ленгом и комментировали: «А между тем Ленг шести футов роста». Приводили размеры размаха его плеч, величину рук, точный вес.

За несколько дней о его физических данных стало так же хорошо известно, как о параметрах международного чемпиона по боксу. Снимки его красивой головы постоянно появлялись рядом с фотографиями Беатрис Вилтон, что создавало одновременно и гармонию и контраст, позволив некоторым журналистам окрестить их «львом и пантерой». Разумеется, репортеры углубились в прошлое «этого человека из прерий» и накопали там достаточно, чтобы загрузить свои пишущие машинки и телеграфные провода. С их легкой руки Шерри предстал перед читателями героем многих схваток, от руки которого погибло немало людей. Подробно расписывались каждая его драка и любое ранение.

Писали также, что он энергичный адвокат девушки, и гадали: а может быть, он значит для нее больше? Строили предположения: не пойдет ли этот здоровяк на отчаянный поступок даже с риском для своей собственной жизни, если вдруг ее приговорят?

В отношении Лю Шерри была применена вся терминология из литературы о Диком Западе. Его называли и «отчаянным», и «бандитом с револьвером», и «убийцей», и «разбойником». Не ограничиваясь этим, придумывали новые эпитеты.

Малыш Лю пытался не замечать всей шумихи вокруг себя, но это ему не удавалось. Клейрок просто засыпали экземплярами газет из восточных штатов, содержащих про него статьи и заметки. Местные газеты тоже раздували дело Беатрис Вилтон, как могли. «Бьюгл» выступала на ее стороне, поэтому для нее Лю Шерри был великодушным героем. Другая газета, «Морнинг Бласт», вела кампанию против девушки, соответственно и Лю Шерри представляла злодеем.

Однажды он зашел к ее издателю. При виде его сотрудники разбежались, с треском захлопывая двери. Многие подвернули ноги, бросившись кто вверх, кто вниз по лестнице. Малыш Лю вошел в кабинет издателя и увидел маленького косоглазого человечка с черными нарукавниками на рубашке, как у продавца в бакалейной лавке, который воззрился на него снизу вверх из-под зеленого затеняющего козырька.

— Что вам здесь понадобилось, Шерри? — удивился он.

— Хочу, чтобы вы прекратили этот вздор, — ответил тот.

— Вот как?! — воскликнул издатель. — А вы можете объяснить мне, почему я должен прекратить это?

— Ради здравого смысла и приличия, хотя бы поэтому, — заявил Малыш Лю.

— Здравый смысл и приличия — вещи хорошие, — согласился издатель, — но не могли бы вы назвать такое время, когда они воздействовали на рост тиража? На прошлой неделе я в три раза увеличил тираж моей газеты, сделав ее самой массовой во всем графстве. И хочу сохранить такой тираж — до тех пор, пока Лю Шерри будет давать мне хороший материал, как вы делаете сегодня!

И тут в углах кабинета откуда-то появились два фотографа, защелкали фотокамерами. Выругавшись, Малыш Лю повернулся и опрометью бросился вон.

Он отправился к шерифу и строго потребовал, чтобы прекратили его обзывать.

— Я человек миролюбивый, — заявил ему Шерри. — А они выставляют меня мошенником и вообще никудышным артистом.

— Успокойтесь, успокойтесь! — утихомирил его Герберт Мун. — Еще через несколько дней вы получите представление о том, что значит выставлять свою кандидатуру на выборах!

Пусть преступность нарастает, а глупых поступков становится все больше, пресса все равно должна остаться свободной. Когда до Шерри, наконец, дошел смысл этого лозунга и он понял, что изменить ничего невозможно, заскрежетал зубами и не стал больше протестовать. Но однажды, когда кинооператор направил на него камеру со слишком близкого расстояния, схватил этот тяжелый и дорогостоящий аппарат и швырнул им в него. Человек и камера покатились в пыли, а Малыш стоял и смотрел на них.

— В следующий раз отхлещу вас арапником! — пригрозил он неудачливому киношнику. — А если и это не поможет, пущу в ход кулаки.

Кинооператор испугался до смерти, но это происшествие не помешало другим фотографам с такой же поспешностью, как и прежде, делать его снимки. Более того, оно лишь подлило масла в огонь. «Мне придется пустить в ход кулаки!» — стояла подпись под очередной фотографией, запечатлевшей огромные ручищи Малыша.

Шерри стал проявлять большую осторожность, когда увидел, какой поток гласности несется на него день за днем.

— Это закончится неприятностью, — заверил он своего друга Ленга. — Если молодые ослы заявятся сюда, чтобы очередной раз очернить мое доброе имя, я позабочусь о коротком заголовке для каждого, кто захочет меня приложить! Да и пуля вдогонку тоже не помешает!

— Точно, — согласился Ленг. — Теперь всякий раз, когда ты пойдешь в город, я буду тебя сопровождать. Позабочусь, чтобы на тебя не напали из-за спины. Я думаю так же, как и ты. Чем больше говорят о человеке, тем скорее он приближается к своему последнему снимку! По-моему, газеты просто несносны. Ты видел статейку, которую они напечатали обо мне? О моем разбитом сердце из-за давно бросившей меня возлюбленной и о другой чепухе, от чтения которой поползут мурашки по спине?

Здоровяк широко ухмыльнулся.

— Я почти поверил в то, что ты отправил их по верному следу, — проворчал Пит. — Ладно, пошли! Сегодня мы должны закончить осмотр дома.

Они обшарили его сверху донизу, естественно, больше всего внимания уделив комнате Оливера Вилтона.

— Конечно, он превратил ее в своего рода сейф, напихав туда таких вещей, которые стоят того, чтобы ими поживиться! — заметил Шерри.

И они два дня прокопались там, обследуя каждую трещину, простукивая каждый дюйм на стенах.

Но ничего не нашли.

Потом спустились ниже, осматривая другие комнаты дома. Им никто не мешал. Прислугу отпустили в соответствии с пожеланием Леймана. Сам доктор изредка появлялся в доме на холме, чтобы взять книги или бумаги для Беатрис. Кроме него, больше никто туда не поднимался. Сначала доктора разбирало любопытство, зачем бывшие охранники задержались в доме. Но когда они недвусмысленно уклонились от его расспросов, не стал настаивать на ответах. Только один раз он заметил Шерри:

— Не думаете ли вы, мой друг, что оказываете Беатрис добрую услугу, пытаясь связать ее имя со всеми вашими прежними приключениями?

— Неужели я вываливаю ее в грязи? — резко парировал Малыш.

— Ладно, ладно! — успокаивающе и вполне добродушно произнес доктор. — Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Знаю, что вы, ребята, не сделаете для нее ничего плохого, но дело в том, что вы порождаете массу толков, а чем больше болтовни, тем хуже для Беатрис. Ведь открыто говорят, что я нанял вас; чтобы в крайнем случае нарушить закон. Конечно, это отрицательно скажется на настроении адвокатов, которые будут ее защищать.

— Вы хотите, чтобы я убрался отсюда? — прямо задал вопрос Шерри.

— Вот именно, — подтвердил Лейман, который отличался откровенностью.

— Если бы я смог это сделать, то так бы и поступил, — признался Малыш. — Но дело в том, что я должен остаться. Не могу оторваться отсюда. Пытался уже, но это противно моей натуре.

Доктор не стал больше продолжать эту тему. Питу он казался агрессивным человеком. А Шерри, наоборот, нравилась хладнокровность его рассуждений, которая так тревожила Ленга. Каким бы ни оказался Лейман — человек он был стоящий.

В тот день никто их не потревожил, даже он. Они еще раз осмотрели все, начиная с верхней части дома, оставив напоследок подвал. С ним Пит и Малыш связывали самые большие надежды после того, как разочаровались в комнате Вилтона, поэтому приступили к его обследованию с особой тщательностью. Под домом построили большое помещение из дерева, два огромных хранилища для продуктовых припасов, а в передней части дома, где склон позволял вставить окна, — две небольшие комнатки, несомненно предназначенные для слуг, но так и оставшиеся необжитыми. Окна никогда не открывались, о чем говорила засохшая в пазах краска.