Неожиданно улыбка сползла с лица Лаодонии, и она круглыми глазами уставилась на шею Ссадаши. Не успел тот озадачиться, как женщина с полузадушенным писком прыгнула к мужу и вцепилась к него.

Ссадаши с руганью запихнул выглянувшего ужа за воротник, и Шаш, ругаясь, вымелся из комнаты вместе с женой. К явному сожалению дяди. Тот надеялся ещё немного потрепать нервы мальчишке, но ладно, успеется. Он и так уж знатно раззадорил и его, и императора.

Не вслушиваясь в укоры Вааша и Дела, наагалей вытащил из кармана помятый лист бумаги и уставился на изображение, выполненное чёрной тушью.

Он вспомнил, где видел лысого и бородатого Орясу, когда, возвращаясь во дворец, прошёл мимо деревянного щита с объявлениями о разыскиваемых вольных. На рисунке Оряса выглядел очень и очень узнаваемо, то-то Ссадаши сразу его признал.

«Разыскивается вор и душегуб, завзятый злодей, насильник, тать пошиба громадного главарь Охрѝбленных вольных Рясий Трупожор».

Изображённому вольному только вилки в кулаке не хватало. Судя по названию шайки, вольные из оборотней с севера Давридании.

«За навод на место схрона полагается награда в сто золотых. За пленённого и живого — две тысячи золотом. За мёртвого — тысяча золотом. С любыми вестями о злодеюке идти к Ма̀ке Сирѐску в управу городской стражи».

Ещё ниже размашисто и коряво было дописано:

«Нет тела — нет денег!»

— Эй, что у тебя там? — насторожился Дел, а Вааш по-простому вырвал лист у Ссадаши из рук.

— Денежку заработать не хочешь? — ласково улыбнулся наагалей. — Только нам тело этого мужичка нужно…

— Думаю, через пару дней и твоё сгодится, — пророчески заявил Дел.

[1]Паттер — главный жреческий чин на территории песчаных волков. Вся власть у песчаных волков сосредоточенна в руках жрецов.

[2]Реххерр — идёт отсылка к мистическому Духу-Пауку, который хотел сплести самую красивую паутину в мире. Но каждый раз возвращаясь к своему творению, он находил недостатки и наплетал новые кружева. Здесь имеется ввиду, что враньё Ссадаши бесконечно, как работа Реххерра, и каждый раз обрастает новыми «кружевами».

[3]Дивовинками называют в народе варлийских оборотней. Ну право дивно выглядят!

Солнце едва встало над горизонтом и высветлило небо, но птицы уже вовсю заливались щебетом и купались в покрытой росой листве. Дейна замерла посреди мощёной тропы и глубоко вдохнула свежий прохладный утренний воздух. В горле приятно защекотало, словно девушка сделала глоток воды, и она вздохнула ещё раз, глубоко и с большим наслаждением, впитывая в себя рассветное спокойствие. Жизнь вокруг уже не спала, но и не суетилась хлопотливо.

Влажная прохлада, пахнущая землёй и зеленью, взбодрила хранительницу. Поспать той не удалось, и женщина чувствовала себя отяжелевшей от ночного бдения. Увы, Дерри паршиво восприняла приказ императора, но заливаться слезами обиды, как поступили бы многие другие благовоспитанные девицы, не захотела. Вместо этого принцесса с яростными криками всю ночь разносила спальню и потрошила хорошенькие шёлковые подушки. Когда Дейна уходила, перья покрывали пол свежевыпавшим снегом.

Присев на корточки, женщина ладонями провела по сырой траве, смыкая их чашей, и, поднеся к лицу, с удовольствием слизнула холодненькие капли росы. Когда она была маленькой, дядя говорил, что роса — это эликсир, который пробуждает мир ото сна. И если выпить её, то сон отступит. Дейна уже давно выросла из сказок, но отяжелевшему телу вдруг стало легче, взор прояснился, и женщина, поднявшись, решительно продолжила путь.

У дворцовых стен женщина свернула к казарме стражи и, не постучавшись, распахнула дверь. Полуголые мужчины, недавно сменившиеся и готовящиеся ко сну, повернулись к ней и тут же заулыбались.

— Дейна, ты к нам? — полуголый верзила с бритым черепом с явным расположением «подмигнул» хранительнице грудной мышцей.

— Нет, — спокойно отозвалась та, без смущения осматриваясь. — Дядька Ѝзен где?

— Он только что ушёл на Косую башню, — недовольно отозвался уже успевший завалиться спать молодчик. — Его смена.

Хранительница кивнула и уже хотела уходить, но бритоголовый окликнул её:

— Уходишь? А, мож, по чарочке с нами? В кости перекинемся…

Товарищи посмотрели на него почти с ненавистью. После ночного дежурства хотелось отоспаться, а не слушать, как кто-то глушит дрянное пойло. Да и в кости вдвоём играть нет никакого интереса, значит, им отдохнуть точно не дадут. Тем более играть с Дейной! Можно сразу ей деньги всучить и пойти дрыхнуть. Везло девке так, словно она каждую ночь с Духами за лапы здоровалась!

— Тебя господин Горх ищет, — тяжело обронила Дейна и вышла.

Бритый застыл, а затем затейливо выругался.

— А чё ты к ней лез? — тут же отозвался один из товарищей тоном «сам виноват».

— Правда ищет или брешет? — повернулся к нему бритый.

— А мне почём знать? Она ж врёт и правду бает с одной рожей.

— Видать, прознала, что ты пред Горхом вину имеешь.

— Чё ржёшь?! — окрысился бритый, с досадой оглаживая голову.

Соврала, не соврала? Тёмные поймут эту бабу!

— Слышали, на днях спровадила одного из этих финтифлюшников обдирать цветы с любимого прудика принцессы? — припомнил лежащий страж.

— Да я сам видел и слышал, как она с такой же вот рожей, заверяла его, что принцесса-де уснуть не может, если рядом лилии эти не стоят, — бритый досадливо сплюнул. — Не пойду к Горху! Как есть соврала!

— Ага, Ва̀шка тож так думал, и Горх его потом едва ли не с потрохами сожрал.

Бритый опять засомневался. Судьба Вашки не прельщала. Взбелённый Горх сослал незадачливого подчинённого в городские стражники. Лучше бы уж сожрал!

— Вот же пакостная баба! — он всё же начал одеваться.

— Ну а чего ты к ней полез? — повторил вопрос товарищ. — Сам знаешь какова! Она Хвѐшку два дня назад с третьего этажа швырнула. Но он-то оборотень, на все четыре лапы приземлился и потрусил дальше, а ты костей после не соберёшь.

Бритый только фыркнул и громыхнул дверью, выходя.

Косая башня — одна стена у неё была выше другой, из-за чего она действительно выглядела кривой — возвышалась над западной стеной. Самая тонкая из башен она предназначалась не для караула, а для сигнального колокола. Наверху всегда кто-то дежурил и в случае опасности — ну, там пожар во дворце — бил в колокол.

На верхней площадке под остроконечной крышей, поддерживаемой четырьмя столбами, лежала каменная плита серого цвета. С одной стороны она была выше, чем с другой, и по линии её поверхности можно было горизонт выверять. Выше, в трёх локтях над плитой, висел громадный чугунный колокол, украшенный затейливой вязью. Несмотря на то, что гигант казался недвижимым, в сильный ветер он раскачивался как маятник и вместе с ним дрожала вся башня. Из-за этого его даже лишили «голоса», чтобы попусту не беспокоил трезвоном, и часовые обычно сами подвешивали чугунную болванку язычка на крюк, если всё же требовалось всполошить дворец.

На плите, свернув ноги кренделем, сидел сухощавый мужчина с длинными редкими белёсыми волосами, собранными в куколь на затылке. Длинноватое лицо с острым подбородком выглядело усталым, но всё же казалось, что мужчина не старше самой Дейны.

— Доброе утро, дядя Изен.

Мужчина не спешил открывать глаза, но Дейна была уверена, что он уже давно заметил её. Наконец он приподнял веки, и вокруг глаз тут же расползлись лучи морщинок, а уголки губ залегли в складках.

— Дейна, — неожиданно старческий голос заставил женщину вздрогнуть. А вроде бы столько раз слышала. — Чего это ты меня, старика, ищешь?

— Спросить хочу, — прямо сказала та. — Ты давно здесь служишь, многое знаешь, многое видел.

— Ну, всякое случалось, — скромно отозвался Изен, начавший службу ещё при прошлом императоре.