Она могла бы нанести ответный выпад, опустошить колчан словесных стрел, которые, несомненно, в очередной раз отскочили бы от непроницаемой брони варварства. — Ты будешь нежен как пустынный медведь, разумеется. Боюсь, я никогда не оправлюсь…

— У меня есть такие стороны, Ведьма, которых ты еще не видела.

Она фыркнула.

— Ты всегда боишься попасть врасплох, не так ли?

Забавный вопрос. Фактически не вопрос, а тугой узел. Ей он не понравился. Ей не хочется его развязывать… — Когда-то я была цивилизованной. Жила в отличном городе, городе с подземной канализацией, малазанскими акведуками и горячей водой в трубах. С промежутками между стенами домов, с закрытыми садиками, с вентиляцией, проводящей холодный воздух во все помещения. Отличное мыло для стирки. Птички в клетках. Охлажденное вино и всяческие сладости.

— Птицы поют о несвободе, Семар Дев. Мыло сварено тощими работягами, они кашляют и потирают морщинистые обожженные руки. За стенами твоих прохладных домов и садов бродят беспризорные дети. Прокаженных гонят за черту города, и каждый шаг приветствуется градом камней. Люди воруют, чтобы есть, и когда их ловят — отрубают руки. Твой город отнимает воду у ферм, и скотина гибнет.

Она сверкнула глазами: — Хороший способ испортить настроение, Карса.

— Это было настроение?

— Что, слишком тонко?

Он пренебрежительно взмахнул рукой: — Вырази желания яснее.

— Я как раз выражала, безмозглый бхедрин. Всего лишь немного… уюта. И всё. Даже иллюзия помогла бы.

Скиталец вернулся к костру. — К нам гость, — сказал он.

Семар Дев встала и начала озираться, однако всю равнину поглотила тьма. Она обернулась с вопросом на устах… и увидела, как Карса выпрямился и смотрит на небо, на юго-восток. И там, на темной синеве… к ним скользит дракон.

— Хуже мошек, — пробормотал Скиталец.

— На нас сейчас нападут?

Он пожал плечами.

— Разве не надо хотя бы рассыпаться?

Ни один из воинов не отозвался; миг спустя Семар Дев подняла руки и вновь уселась у костра. Нет, она не будет паниковать. Ни из-за двух ходячих извращений, своих спутников, ни из-за дракона. Отлично. Пусть проглотит в единый кус, а не в три. Она подобрала ком кизяка и швырнула в огонь. «Мошки? А, поняла. Мы здесь словно маяк, мы живой вызов пустоте здешней земли. И пусть. Хлоп-хлоп крылышками, бестия, только не жди искрометной беседы».

Громадные крылья загрохотали в воздухе, когда дракон замедлил скорость; примерно в сотне шагов он почти беззвучно коснулся грунта. Глаза Семар Дев сузились. — Эта штука даже не живая.

— Точно, — в унисон произнесли Карса Орлонг и Скиталец.

— И значит, ей здесь не место.

— Тоже верно, — сказал Скиталец.

Дракон, казалось, вглядывается в них сквозь полутьму. Затем — мгновенное помутнение, существо начало меняться, пока они не увидели на месте дракона высокую тощую фигуру неопределенного пола. Кожа серая словно паутина и пепел, длинные бледные волосы спутались космами. На теле обрывки кольчуги; с перевязи справа свисают пустые, поломанные ножны. Брюки цвета лесной глины, сделанные из какой-то толстой кожи с чешуйками, сразу под коленями заправлены в серые сапоги. Глазницы пусты и темны.

Выходец приближался с демонстративной осторожностью, словно дикий зверь. Он замер за пределами круга света, сложил ладони домиком перед лицом и низко поклонился, сказав на языке Угарата: — Ведьма, привет тебе.

Семар Дев вскочила. Она была удивлена, даже потрясена. Что за странный вид вежливости — приветствовать ее первой? Неужели тварь привыкла игнорировать Властителей, словно они ничем не отличаются от телохранителей?

Ее необыкновенные спутники не издали не звука.

— И я тебя приветствую, — сказала она наконец.

— Я Тулас Отсеченный. С трудом припоминаю, когда последний раз странствовал по этому миру. Если вообще странствовал. Я забыл даже причину своей гибели, что, как ты можешь представить, меня тревожит.

— Да уж, могу, Тулас Отсеченный. Я Семар Дев…

— Да, та, что разговаривает с духами, с сонными «я» камней и ручьев, перекрестков и священных путей. Жрица Бёрн…

— Ошибочный титул, Тулас Отсеченный.

— Неужели? Но ты же ведьма?

— Да, однако…

— Ты не касаешься садков, не призываешь чуждые силы в свой мир. Твои союзники — земля, небо, вода и камень. Ты жрица Бёрн, избранная среди тех, о ком она видит сны. Есть и другие, но тебя, Семар Дев, она видит во снах очень часто.

— Как ты смог узнать?

Тулас помедлил и ответил: — Во снах таится смерть.

— Ты Тисте Эдур, — заявил Карса Орлонг, оскалив зубы и хватаясь за меч.

— И не только, — сказал Скиталец. — Он из слуг самого Худа.

Семар Дев развернулась к спутникам: — О, хватит! Поглядеть на вас двоих! За неделю никого не убили. Бедняжки, как вас не разорвало! Решили покрошить его на мелкие полоски? Хорошо. А почему бы сначала не сразиться за право первой драки?

Глаза Скитальца чуть расширились — единственный ответ на ее взрыв.

Безрадостная ухмылка Карсы стала еще шире. — Тогда спроси его, чего ему нужно.

— Я сделаю это, Карса Орлонг… в тот день, когда начну исполнять твои приказы!

Тулас Отсеченный даже отступил на шаг: — Кажется, мне не рады. Тогда позвольте уйти.

Онако Семар Дев гордо распрямила спину, сказав: — Я приветствую тебя, Тулас Отсеченный, даже если они не хотят. Если они решат напасть, я стану на пути. Предлагаю все права гостя. В конце концов, это мой треклятый костер, и если идиотам не нравится — пусть зажгут новый. Лучше в лиге или двух отсюда!

— Ты права, — сказал Скиталец. — Извини. Привет тебе, Тулас Отсеченный.

Карса пожал плечами. — Полагаю, — сказал он, — я убил достаточно Эдур. А этот к тому же уже мертв. Но все-таки хотелось бы узнать, чего ему нужно.

Тулас Отсеченный пугливо двинулся к ним — хотя такая осторожность выглядела весьма неуместно для трупа, к тому же способного в любой миг перетечь в форму дракона. — У меня нет срочных дел, Тартено Тоблакай. Я слишком долго познавал одиночество и был бы рад найти иную компанию, нежели компанию самого себя.

— Тогда присоединяйся, — ответил Карса и присел у костра. — В конце концов, — добавил он, — однажды и я могу утомиться от компании самого себя.

— Готов побиться о заклад, еще нескоро, — сказал Тисте Эдур.

Скиталец хохотнул и, казалось, застыдился своего порыва.

Семар Дев не спеша уселась. Она обдумывала слова Отсеченного. «Во снах таится смерть». «Что же», заподозрила она, «он может быть прав. Но почему я так… встревожена? Что он пытается мне сказать?»

— Худ отпустил тебя? — спросил Скиталец. — Или утратил бдительность?

— Утратил бдительность? — Тисте Эдур, казалось, вспоминает слово. — Нет, не думаю. Скорее мне выпал случай. Я решил не терять его.

— И сейчас, — сказал Скиталец, внимательно всматриваясь в сухое, оживленное лишь игрой отсветов пламени лицо, — летаешь туда и сюда, ищешь… чего?

— Инстинкт может проложить дорогу, — сказал Тулас Отсеченный, — когда разум не знает цели. — Он воздел руки и, казалось, просительно оглядел их всех. — Я подумал о том, чтобы вновь увидеть в себе жизнь. Не знаю, возможно ли такое. Семар Дев, такое возможно? Может ли она увидеть меня во сне ожившим?

— Увидеть… что? Не знаю. Если хочешь, зови меня жрицей — но я не поклоняюсь Бёрн, так что хорошей жрицей меня назвать нельзя, не так ли? Но… если ее сны видят смерть, то видят и жизнь.

— Путь от одного к другому обычно ведет в одном направлении, — заметил Скиталец. — Худ придет за тобой, Тулас Отсеченный. Рано или поздно, но он призовет тебя к себе.

С первый раз Семар ощутила, что Тисте Эдур говорит уклончиво. — Думаю, время еще есть, — сказал он. — Семар Дев, Спящая Богиня больна.

Она вздрогнула. — Знаю.

— Болезнь нужно изгнать, иначе она умрет.

— Полагаю, так.

— Ты будешь сражаться за нее?

— Я не жрица, чтоб тебя! — Она увидела на лицах Скитальца и Карсы удивление и заставила себя отойти от границ кипящего гнева. — Не знаю, с чего и начинать, Тулас Отсеченный.