Зайти так далеко… казалось, все уже кончилось… Но Харлло не хотел плакать. Не хотел умолять о пощаде. Веназ намерен забить его до смерти. Вполне очевидно. Здесь нет готового заступиться Бейниска, нет законов лагеря. Харлло перестал быть кротом, и теперь от него никому нет пользы.

Люди вроде него, даже взрослые, умирают всегда. Умирают оттого, что их не замечают, оттого, что всем плевать на них. Он часто ходил по улицам Даруджистана и видел многое, успев понять: единственное, что отличает его от валяющихся в канавах тел, это семья. Семья, не любящая его, сколь бы усердно он не работал. Они родители Цапа, Цап появился потому, что они терлись друг о дружку, и ничто не разорвет эту связь.

Вот почему они позволяли Цапу «играть» с Харлло, и если в играх использовались кулаки и кое-кому было больно, то что же? Так всегда бывает. Вот почему они не пришли забрать его. Единственный человек, который пришел, Грантл, тот, что так часто смотрел на него сверху вниз печальными глазами, теперь мертв, и это утешает Харлло. Он будет рад попасть туда, где Грантл. Он возьмется за покрытую шрамами руку великана и наконец поймет, что оказался в безопасности.

— Достал! Достал!

Рука ухватила его за ворот, но соскользнула.

Харлло рванулся — может быть, это последний забег в его жизни… как можно быстрее…

Рука ухватила край курточки и Харлло споткнулся. Тогда тощая потная рука крепко обвила шею, подняв его в воздух.

Запястье оказалось напротив горла. Он не мог вдохнуть. Но теперь Харлло вдруг расхотелось умирать.

Он отбивался, но Веназ был слишком взрослым, слишком сильным.

Харлло повалили лицом вниз на каменистую дорогу, перевернули. Веназ уселся сверху и сдавил горло обеими руками.

Смотрящее на него лицо было озарено торжеством. Пот тек по щекам мутными струйками; он где-то рассадил скулу и вокруг раны собрались белые клубки пещерных червей — они отложат яйца, порез опухнет, а потом лопнет, личинки полезут наружу и получится шрам. Веназ на всю жизнь останется уродом.

— Достал достал достал, — визжал Веназ, сверкая глазами. — И теперь ты помрешь. Помрешь. Достал. Теперь помрешь.

Руки давили с бешеной силой.

Он бился, он царапался и пинался, но уже без надежды. Он ощутил, как опухает лицо, становится горячим. Накатывала красная тьма.

Затем что-то громко хрустнуло и Веназ отпрянул, выпустив шею. Руки сомкнулись на локтях Харлло, поволокли в сторону. Задыхаясь, он глядел в новое лицо — нового мальчишки — а тот перешагнул его, направившись к Веназу.

Веназ уже вскочил. Из носа текла кровь. — Ты кто, говно этакое…

Незнакомец бросился на Веназа. Оба упали.

Кашляя и захлебываясь слезами, Харлло ухитрился встать на четвереньки. Мальчишки были почти одного роста, оба вошли в возраст, в котором всякая драка грозит окончиться смертью. Они бились словно бешеные псы. Вцеплялись ногтями в лица, пытаясь нащупать глазницы или всунуть пальцы в рот, порвать щеки. Они кусались, царапались, били друг друга локтями и коленями, катались по обочине.

Что-то треснуло, словно зеленая ветка, и кто-то жутко завыл от боли.

Харлло встал на ноги и обнаружил в руках круглый булыжник.

Веназ сломал незнакомцу левую руку и оказался сверху; кулаки молотили словно ливень, а парень мог лишь защищаться здоровой рукой, и половина ударов достигали лица.

Харлло встал сзади Веназа. Поглядел вниз. Похоже, так же смотрел и незнакомец, когда Харлло лежал на земле и готовился умереть. Руки подняли камень и опустили на макушку Веназа.

Сотрясение заставило его расслабить руки; булыжник упал вбок. На черепе Веназа появилось небольшое углубление.

Веназ зашелся в приступе кашля — из горла его вырывались жуткие звуки, скорее подобающие зверю. Он оттолкнулся от противника и встал на ноги, зашатавшись. Повернулся и поглядел на Харлло. Он улыбался. Обломки зубов ярко блестели между кровавых потоков из сломанного носа. Глаза стали мутными, их тоже заливало кровью. Затем он потерял равновесие, пошатнулся в сторону, сошел с обочины и упал в заросшую канаву.

Харлло пошел посмотреть. Веназ все еще улыбался, лежа на спине, порезанные руки совершали нелепые круговые движения. Он успел обгадиться; вонь вынудила Харлло отвернуться, сделав шаг назад. Он отошел и присел около второго мальчика.

Тот сидел и качал сломанную руку. Волосы закрыли лицо.

— Привет, — сказал Харлло. — Ты кто?

Ханут Орр стоял в тенях позади «Феникса» и ждал, когда первый трусливый ублюдок вылетит через кухонную дверь. Его человек должен уже быть внутри, устроить панику. Значит, скоро.

Он присел, расслышав зловещий вой, пронесшийся по всему городу. На юге что-то загрохотало — довольно близко! — и он вышел на середину улочки. Какой-то прохожий торопливо шарахнулся в сторону, чтобы не столкнуться с ним.

— Смотри куда прешь, — бросил Ханут и обратил взор к щели между двумя домами — она внезапно озарилась красными и оранжевыми огнями.

Это оказалось последним, что он увидел.

Едва обойдя дурака, Газ вихрем развернулся; правая рука метнулась, с треском соприкоснувшись с шеей жертвы. Кость о кость, и трещали не костяшки — они давно пропитались солями, покрылись прочными мозолями. Нет, это трещала шея Ханута Орра.

Газ всадил костяшки левой руки в лоб падающего незнакомца. Голова откинулась, словно початок на сломанном стебле. Тело задергалось; голова застыла под неестественным углом.

Он поглядел вниз и застонал. Это не пьяница, притулившийся у стены гостиницы. Нужно было обратить внимание на тон человека, когда тот предостерегал его.

Это аристократ.

Газ понял, что дышит как загнанный пес. Сердце бешено застучало, тело окатила волна жара. Культяшки заныли.

— Зорди, — проскулил он, — Я попал, ох попал. Зордииии…

Он оглядел улочку из конца в конец — никого — и пошел прочь на негнущихся ногах, склонившись вперед. Обрубки пальцев охватили подбородок. Он идет домой. Да, ему нужно домой, он там и был всю ночь, да, всю ночь…

«Я попал, я попал, ох попал. Маги, некроманты, стража повсюду… слушайте, уже трубят тревогу… они меня уже нашли! Ох, беда, Зорди. Такая беда!»

Советник Коль оттолкнул его к бару, прижал к поцарапанной стойке. Спина подосланного Ханутом негодяя выгнулась дугой, и он застонал.

— Так он ждет? — спросил Коль, наклоняясь совсем близко. — Твой дерьморожий хозяин — он ждет снаружи?

Мужчина понимал, что такое верность, но понимал также, что верность не выдерживает состязания с необходимостью остаться в живых. Он с трудом кивнул и прохрипел: — Переулок. Он в переулке. А на главном входе еще один.

— И кого ты выискивал?

— Лю… больно!.. любого из вас. Нет, погодите. Ассасина с двумя ножами — того, что убил Горласа Видикаса…

Мужчина увидел, как широкое и странно вспухшее лицо Коля искажается гримасой. Придавивший его к стойке вес вдруг уменьшился.

— Миза, если он двинется, убей.

Женщина с абсурдной двуручной палицей подошла к ним. Глаза были пустыми, безжизненными. — Только дай повод, — сказала она.

Негодяй молча покачал головой и остался стоять, прижимаясь к краю стойки.

Он видел, как Коль, пошатываясь, подходит к невысокому толстяку в красном жилете. Они поговорили такими тихими голосами, что громила не сумел ничего разобрать. Потом Коль зашел за стойку и через мгновения показался с древним мечом, широкое лезвие которого вполне соответствовало размерам его рук. Коль вышел на кухню, вероятно, направившись к задней двери. Жирный тип пошел за ним.

Ну, Ханут Орр всегда был наглым тираном. Сейчас он получит чего просил и даже намного больше. Бывает.

Громила вдруг вспомнил, что ни слова не сказал о двоих, поджидающих около имения Коля. Что же, всё ещё может получиться. Надо только выбраться из треклятого бара прежде, чем Коль попадет в засаду у ворот.

В городе чертовский шум… ах да, последняя ночь Геддероны. Конечно, шумят. Черт подери, он и сам хотел бы там быть, пировать, танцевать, щупать теплую плоть, а может, и подраться пару раз. Но так, чтобы победить. Ничего подобного сегодняшней дряни…