Тут Коль и толстяк вошли обратно. Лица были смущенными.

— Сальти, дорогая, — пропел толстяк, и одна из ведьм — служанок оглянулась. В таверне их было полдюжины, все сгрудились и тревожно молчали, прислушиваясь — так что в спину вышедшей на зов нервно уставились десять глаз. Она огибала ближайший столик, когда толстяк сказал: — Как может оказаться, Ханут Орр встретил преждевременную кончину. Увы Колю, мы подошли слишком поздно. Лучше позвать стражника..

Она состроила рожу: — Что? Туда? На клятые улицы? Звучит так, как будто туда выпустили десять тысяч волков, Крюпп!

— Сладчайшая Сальти, Крюпп уверяет, что опасности нет! Крюпп уверяет, да, и готов тепло приласкать сразу по триумфальном возвращении!

— О, как это возбуждает. — Она отвернулась и пошла к выходу. Громила оказался достаточно близко, чтобы расслышать бормотание: — И побуждает броситься в пасть первому же волку…

Стражник с любящим семейством и больным сердцем был на перекрестке улиц около стены, что неподалеку от «Гостиницы Феникса». Он с прирожденным усердием спешил на звуки разрушения на юге (пожары в районе Дару были вне его юрисдикции), когда услышал, будто его окликнули, и высоко поднял фонарь.

Молодая женщина яростно махала ему руками.

Он колебался. И вдруг задрожал: вой раздался так близко, что он почти ожидал увидеть за плечом демона.

Стражник подошел к женщине. — Ради милостей Худа! — крикнул он. — Спрячься!

Она повернулась и побежала ко входу в «Феникс». Он пошел следом; мгновенное движение в начале переулка чуть заставило его повернуться кругом, но, бросив взгляд в том направлении, он ничего не увидел, так что поспешил, отдуваясь, взойти по ступеням.

Через некоторое время, перемолвившись с советником Колем, он вышел вслед за ним и Крюппом в задний переулок. Все трое встали над телом другого советника — Ханута Орра.

Ребра стражника как будто сжало тисками. Он моргнул и осторожно присел, осматривая раны. Только два удара — непохоже на того — но ведь раны такие же… — Думаю, он убил снова, — пробормотал стражник. — Не так давно. Вы ничего не заметили?

Коль покачал головой.

Крюпп — человек, на которого стражник всегда смотрел косо, с обоснованными подозрениями — казалось, колеблется.

— Что такое? Да говори, проклятый вор.

— Вор? Ай, ай, какое оскорбление! Крюпп всего лишь обозревал своим острым глазом характер ран на шее и лбе убитого.

— Вот почему я знаю: это тот же человек, что убил десятки людей за последние месяцы. Какое-то иноземное оружие…

— Иноземное? Вовсе нет, склонен сказать Крюпп. Вовсе нет.

— Неужели? Выкладывай.

— Крюпп намекает, о самый бдительный и честный из Стражи, что ранения были причинены голыми руками. Костяшками пальцев, не более, не менее.

— Нет, чепуха. Я видывал следы кулаков…

— Но Крюпп не сказал «кулаками». Он выразился более точно. Костяшки… не продолжающиеся пальцами.

Стражник нахмурился и вновь поглядел на странные продолговатые вмятины на лбу советника. И резко выпрямился: — Костяшки… без пальцев. Но… я знаю такого человека!

— Неужели? — просиял Крюпп. — Тогда лучше поспеши, друг, и будь осторожен в сию ночь ночей, ох будь.

— Что? Чего нужно бояться — о чем ты?

— Бойся Сбора, Друг. Бойся Сбора Дани. Иди скорее — мы занесем тело бедняги внутрь, дожидаться утра, когда необходимые формальности будут… э… формализованы. Какое множество бед этой ночью! Иди, друг, охоться за немезидой! Самая ночь для таких дел.

Все пульсировало в глазах стражника, боль навалилась на грудь, на голову. Ему трудно стало даже думать. Но… да, он знает этого человека. Как там его имя?

Он еще вспомнит, пока спешит вдоль по улице, на другую улицу более широкую, но так же странно пустую. Имя еще придет, но он знает, где дом ублюдка, и разве этого недостаточно? Вполне достаточно.

Судорожный пульс сотрясал мозг в черепной коробке. Вспышки оранжевого света, мазки обжигающего лицо тепла — о боги, ему совсем, совсем дурно. Там, где он живет, есть один старый лекарь — завтра нужно нанести ему визит. Копья мучительной боли пронизали руку и ногу, но он не захотел остановиться, даже ради отдыха.

Он нашел убийцу. Ничто не остановит его.

И он брел вперед, пошатываясь как безумный.

Газ подошел к двери, отворил и вошел, оглядываясь. Глупая баба еще не разожгла очаг — да где она вообще, чтоб ее? Он прошел комнату — всего три широких шага — и пинком открыл заднюю дверь.

Да, точно, он была там — стояла к нему спиной и лицом к кругу плоских камней, на выведение которого потратила много дней и ночей. Она будто разум потеряла, и поглядеть в глаза… ладно, у них сейчас слишком много забот.

— Зорди!

Она сказала, даже не повернувшись: — Иди сюда, муженек.

— Зорди, я в беде. Надурил. Мы с тобой в беде… нужно подумать… надо уехать, бежать из города… надо бежать…

— Мы не бежим, — отозвалась она.

Он встал за спиной. — Слушай, глупая баба…

Она повернулась, небрежно подняла руку и чем-то холодным, острым чиркнула его по горлу. Газ выпучил глаза, поднял багровые обезображенные руки и почувствовал, как горячая кровь струится по шее. — Зорди? — Слова прозвучали бульканьем.

Газ упал на колени, а она обошла его и осторожным толчком послала уже падающее лицом вниз тело в круг плоских камней.

— Ты был хорошим солдатом, — сказала она. — Собрал так много жизней.

Ему было холодно, холодно как во льду. Он пытался встать, но силы не было, сил совсем не осталось.

— И я, — говорила она, — я тоже хороша. Сны… они сделали всё таким простым, таким очевидным. Я была хорошим каменщиком, муженек, я приготовила всё для… тебя. Для него.

Окруживший Газа лед вдруг проник внутрь, так глубоко, как это вообще возможно. Он ощутил что-то… что-то свое и только свое, то, что называется «я», и оно задергалось и закричало в ужасе и отчаянии, когда холод пожрал его, вгрызся в него, откусывая кусок за куском, и жизнь его исчезла — кусок за куском за…

Зорди бросила нож и отступила, когда Худ, Владыка Смерти, Высокий Король Дома Сраженных, Принимающий Павших начал телесно проявляться на каменном алтаре. Высокий, закутавшийся в гнилые одежды — зеленые, синие, черные. Лицо под капюшоном, но глаза — едва светящиеся вертикальные щелки в сердце темноты… и тусклый блеск пожелтевших клыков…

Худ стоял на забрызганном кровью дворике, в жалком саду района Гадроби, в городе Даруджистане. Не призрачной проекцией, не скрывшись за вуалями защитных чар, даже не в духовном теле.

Нет, это был сам Худ, бог.

Здесь и сейчас.

В простершемся во все стороны городе Гончие подняли оглушительный, устрашающий души вой.

Повелитель Смерти прибыл, чтобы пройтись по улицам Города Голубого Огня.

Стражник вошел на убогую улочку и встал перед покосившейся лачугой, домом серийного убийцы. Он едва видел сквозь пульсирующие волны темноты, казалось, накатывавшиеся со всех сторон, быстрее и быстрее — он будто стал свидетелем дикого, кошмарного сжатия времени — день спешил сменить ночь и ночь день, снова и снова. Его словно несло сквозь годы старости к роковому, последнему мгновению. Ревущий звук заполнил голову, распинающая боль возникла в груди и прожгла руки, шею. Челюсти сжались так сильно, что затрещали зубы; каждый вздох стал мукой.

Он сумел дойти до двери, прежде чем пасть на колени, согнуться и повалиться набок. Фонарь звякнул о камни. И вдруг он вместил в себя тысячу дум, все времена, им прожитые — в один миг, миг последнего вздоха. Столь многое стало ясным, простым, чистым, и чистота подняла его над плотью…

И он увидел, повиснув над телом, показавшуюся из дома убийцы фигуру. Измененное зрение открыло каждую подробность древнего нелюдского лица под капюшоном, глубокие морщины, измятую карту бессчетных столетий. Торчащие из нижней челюсти клыки, стертые и потрескавшиеся, с зазубренными концами. И глаза — такие холодные, такие… одержимые… Он сразу же узнал привидение.