— Ты снова замешался с этими типами, Торвальд Ном! Я лично закажу тебя Гильдии!
— Они всегда тебя любили.
— Торвальд…
— Знаю, любовь моя, знаю. Не беспокойся. Больше никаких схем с Леффом и Скорчем. Обещаю. Мы же теперь богаты, помнишь?
— Вся трудность со списком, — сказал Скорч, — в именах.
Лефф кивнул: — Точно, это трудность. Ты чертовски прав, Скорч. Все эти имена. Как думаешь, они же должны встречаться? Все акулы — ростовщики собираются в тесной дымной комнате, пышные женщины кидают им виноград в рот, а писец с чернильными губами строчит и строчит. Имена. Люди, потерявшие удачу, люди такие глупые, что подписывали не глядя, брали монету, не думая о грабительском проценте. Имена. У тебя в руках список дураков, Скорч. Бедных, тупых, безнадежных глупцов.
— А когда, — подхватил Скорч, — список кончается, уже готов новый для других безнадежно-тупых глупцов.
— Слушай, мы же теперь в пролете не останемся!
— Ну да? Мы в пролете, потому что Торвальд Ном испарился. У него есть мозги — признай, Лефф. Вот ты пытался изображать мозги, Лефф — и куда это привело? К списку с треклятыми именами.
Лефф воздел палец: — У нас есть Крюпп, и он нашел сразу шестерых.
— Вести о которых мы передали куда следует. Знаешь, что это означает? Головорезов, выламывающих ночью двери, несущих угрозы или что похуже. Люди из-за нас страдают, Лефф. Здорово страдают.
— Они страдают, потому что не платят. Или ты решил бежать? Говоря «бежать», я имею в виду — бежать из города за сотни лиг, в местечки, не имеющие связей с Даруджистаном. Вот они так не делают. Почему бы? Потому что все схвачены, пойманы в сети, не находят пути — у них есть родители и жены и дети и может быть это тяжело, зато по семейному. Сечешь, о чем я?
— Нет.
Лефф заморгал. — Я просто сказал…
— Они думают, что и нас поймали в сети? Разве что если мы решим плавать в Озере! Ведь на займах свет клином не сошелся? Есть еще шантаж, и у меня появилась парочка мыслишек…
— Хватит, Скорч. Не желаю даже слушать.
— Я только думал подкатиться к Тору, вот и все. Увидеть, что он замыслил.
— Это если Тор вообще покажется.
— Покажется, попомни меня. Он был нашим партнером. Был? И вернулся.
Тут разговор замер без видимой причины; они стояли и долго разглядывали друг дружку. Находились они снаружи «Гостиницы Феникса». Утро, самая хорошая пора для мыслей. Но утро быстро умирает, и к полудню они поймут, что снова уселись где-то, вялые как черепахи под градом, спорят ни о чем, бормочут нечто односложное и становятся все злее.
Без лишних слов они одновременно двинулись в «Феникс».
Ввалившись внутрь, огляделись — скорее ради порядка — и направились к столику Крюппа. Тот как раз воздел пухлые руки, пошевелил ладонями, словно двумя змеиными головами, и опустил их в одну из дюжины тарелок с выпечкой. Беспомощные сладости нанизывались на острые ногти и прямо-таки мелькали, попадая в рот Крюппа, глотавшего их без перерыва, рассыпавшего водопады крошек.
Несколько мгновений — и половины пищи как не бывало. Щеки Крюппа раздулись, измазанные джемом губы пытались сомкнуться; он одновременно жевал и глотал, останавливаясь лишь ради того, чтобы шумно вдохнуть через нос. Завидев, что подходят Скорч и Лефф, он молча повел рукой, приглашая садиться.
— В один прекрасный день ты взорвешься, Крюпп, — сказал Лефф.
Скорч смотрел с обычным своим выражением одурелого недоверия.
Крюпп наконец сумел проглотить все и вновь поднял руки, позволив им свободно парить. Глаза уставились на гостей. — Благие партнеры, разве утро не чудесное?
— Мы еще не решили, — ответил Лефф. — Мы всё ждем Торвальда — его посланец нашел нас и назначил встречу на пристанях. Уже второй вариант — похоже, он нам не доверяет. Скажу тебе, Крюпп, это тяжелый удар. На редкость тяжелый.
— Нет нужды столь высоко вздымать в небеса стяги воспаленного подозрения, о бегающеглазые друзья Крюппа. Знайте: печально известный и почти родной нам отпрыск Дома Ном верен слову, и Крюпп уверяет — с полной уверенностью — что из ужасного списка вскоре исчезнет первое имя!
— Первое? Как насчет шести…
— Вы не слышали? Ох, мамочки мои. Каждый из них уплыл за мгновение до появления ночных лупильщиков. Редкостнейшее невезение.
Скорч вцепился ногтями в лицо: — Боги, мы опять там, откуда начинали!
— Невозможно, Крюпп! Кто-то их предупредил!
Косматые брови Крюппа взлетели и зашевелились вразнобой. — Но точность ваших сведений никем не оспорена. Радуйтесь. Посему, вы преуспели в отработке сказанных шестерых, и составителям списка далеко до вашей скорости. Сколько же осталось? Двенадцать, верно? Конечно, не считая одурманенного Торвальда Нома.
— Он не обдурманен или как там, — сказал Скорч. — На самом деле вчера он выглядел вполне здоровым.
— Возможно, радостное воссоединение высосало из него все соки. Крюпп посчитал его одурманенным, поскольку бездумное и жалкое явление в этом заведении… ага, наконец он увидел нас!
Скорч и Лефф повернулись на стульях и увидели спешащего к ним Торвальда Нома. Широкая улыбка вызвала у них облегчение, но одновременно и беспокойство.
— Извиняюсь за опоздание, — сказал Торвальд, садясь на свободный стул. — Мне пришлось побриться, а потом старушка — парикмахерша бесплатно подрезала мне ногти — сказала, что без зарослей я оказался на удивление милым, и если это не хорошее начало дня, то что назвать хорошим? А ты — Крюпп. Должен быть им — кто еще в городе пытается есть носом, когда рот занят? Я Торвальд Ном.
— Садись, новообретенный друг. Крюпп слишком великодушен сегодня утром, чтобы заметить сомнительные похвалы его привычкам и привычкам его носовых ходов. Далее Крюпп наблюдает, что ты, некогда отчаявшийся бедняк, внезапно приобрел завидное богатство, став столь изысканно одетым и причесанным. Вскоре Скорч и Лефф с великим облегчением нанесут долгожданный визит Гаребу — ростовщику. И в тот день, смеет надеяться вышеназванный, Гареб редкостно размягчится при виде возвращенного долга.
Торвальд взирал на Крюппа с очевидным восхищением.
Левая рука Крюппа метнулась, пленила пышную булку (которая, вроде бы, попыталась сбежать?) и целиком затолкала в рот. Жуя, он лучился улыбкой.
— Деньги нашел? — спросил Лефф.
— Что? О. Вот, — он вытащил кошелек, — вся сумма. Крюпп свидетель, так что, Лефф, даже не пробуй. И ты тоже, Скорч. Идите прямиком к Гаребу. Заставьте дерьмеца подтвердить, что мы в расчете. Потом прямиком сюда, я куплю вам обед.
Скорч смотрел то на Торвальда, то на Крюппа, в конце концов спросив последнего: — Что ты там рассказывал про Гареба?
Крюпп проглотил, облизнулся и ответил: — Только то, что какой-то подлый грабитель вломился ночью в его особняк и утащил все состояние. Бедняга! Говорят также, что вор украл и намного большее — то есть честь его жены, или по меньшей мере ее непорочность, насколько неженатые люди могут судить о подобных вещах.
— Погоди, — сказал Лефф. — Вор переспал с женой Гареба? А где был он сам?
— Как понял Крюпп, на совещании ростовщиков, обговаривая важные вопросы и, без сомнения, пожирая гроздья винограда и всего прочего.
— Что же, тогда, — заметил Торвальд Ном, — он будет рад получить с меня долг.
— Воистину так! — снова просиял Крюпп.
Лефф взял мешочек с деньгами и поглядел внутрь. — Все тут?
— Все тут, — ответил Торвальд.
Лефф встал: — Давай покончим с этим, Скорч.
Когда парочка ушла, Торвальд Ном откинулся на спинку стула и улыбнулся Крюппу.
Тот ответил улыбкой.
Когда они покончили с улыбками, Крюпп взял еще одну булку и подержал перед губами, чтобы внимательнее разглядеть всю ее восхитительность, а может, чтобы немного помучить перед отправлением в зубастую, как у медведя, пасть. Попозировав так, он глянул на Торвальда Нома. — Наверху, достойный господин, ты найдешь, если можно так выразиться, знаменитого кузена. Как и ты, он внезапно вернулся в Даруджистан. Это никто иной, как Раллик, коего можно назвать черной овечкой Дома Ном, куда более черной, чем ты. Он воистину представляет черноту надира, Бездну, тогда как ты скорее походишь на черноту менее интенсивную, вроде угля. Итак, две овечки одного темного окраса в одной гостинице — ох, как Крюппу хочется стать свидетелем подобной встречи! — Тут он поднял предостерегающий палец. — Но слушай, милый друг Торвальд Ном! Возвращение Раллика — самая тайная тайна. Запечатай губы, ладно? Умоляю!
