Этот мастер, как подумал про себя Горлас, умрет не позднее чем через три года. — Есть проблемы с заключенными?

— Не, почти все скоро мрут, так что нет проблем. Заставляем их работать в самых гиблых жилах. По большей мышьяк их губит — мы ж тут и золото берем, понимайте. В прошлом году профит триста процентов. Даж на мою долю, верно, можно нехилый дом купить.

Горлас поглядел на мерзкое существо: — Ты женат?

Кашель, плевок. — Нет еще. — Он улыбнулся. — Но богатей чего не купит, верно?

— В качестве доброго почина партнерства, которое, нет сомнений, будет плодотворным, — сказал Горлас, — вступив в доходы предприятия, я готов финансировать тебе покупку имения. В рассрочку, под низкий процент…

— Точно? Ну, благородный господин, это было бы хорошо. Да-с, очень хорошо. Мы все для вас сделаем.

«Когда ты откинешься без наследников, будет у меня еще один особняк в районе Имений». — Рад помочь, — широко улыбнулся он. — Те, что преуспели в жизни, должны помогать друг другу.

— Я так же насчет этого думаю. В точности.

Дым и вонь, голоса сквозь пыль, ревущие и тужащиеся в перегруженных повозках волы. Горлас Видикас и умирающий мастер смотрели на эту картину, очень довольные собой.

Харлло выскользнул из трещины, вытянув перед собой фонарь — и ощутил хватку мозолистой ладони. отобрав фонарь, Бейниск вытащил Харлло, держа на удивление мягко — но это же Бейниск, мудрый ветеран семнадцати лет, у него половина лица покрыта рубцами, сквозь которые сияют синие глаза, каким-то чудом избежавшие повреждения. Ухмыляясь, он поставил Харлло на ноги.

— Ну, крот?

— Железо, чистое и холодное. На три моих руки толщиной.

— Воздух?

— Ну, я же здесь…

Бейниск со смехом шлепнул его по спине: — Заслужил полдник. Иди назад, на Утесы.

Харлло нахмурился: — Можно, останусь здесь?

— Веназ снова досаждает?

— Хулиганы меня не любят, — сказал Харлло.

— Потому что ты умный. Слушай, я его один раз предупредил. Я всегда предупреждаю всего один раз, так что он понимает и не будет к тебе лезть. Кроты нам нужны довольными и целыми. Закон лагеря. Я в ответе за Утесы, верно?

Харлло кивнул. — Но ведь тебя там не будет? Не сегодня.

— Веназ сегодня на кухне. Все будет хорошо.

Еще раз кивнув, Харлло поднял небольшой мешок с инструментами (на этот раз он был чуть тяжелее обычного) и полез в недра горы. Ему нравились тоннели, по крайней мере те, в которых гнилой воздух не першит в горле. В окружении прочного камня он чувствовал себя защищенным, в безопасности; особенно ему полюбились узкие разломы, в которые может пролезть только он — или немногие, похожие на него, все еще молодые и без переломов. Сам он пока что сломал один палец — и то на правой руке, которой он держит фонарь и больше ничего особенного не делает. Он может подтянуться на левой руке, а тело всегда скользкое, потное, несмотря на сырость и холод пещер.

Он любит исследовать места, в которых еще не был. Или затаскивать толстую змею — рукав насоса в ледяные водоемы, потом кричать рабочим, что можно качать, и в уютном мерцании фонарей следить, как опускается уровень воды. Иногда ему удается замечать странные наросты на камнях, а иногда ловить в узких углублениях слепых рыб, которых он жует и глотает, приобщаясь таким образом к миру подземелья. Как и этим рыбам, иногда ему не требуются глаза — хватает ловких пальцев, вкуса и запаха воздуха, камней, отзвуков капающей воды и щелканья суетливых белых тараканов.

Рано утром его послали в расселину — привязали веревки к лодыжкам и опустили словно груз — вниз, вниз, три и четыре узла на веревке — пока вытянутые руки не ощутили теплоту сухого камня; здесь, на такой глубине, воздух бывает горячим и сернистым, зажженный фонарь ярко светится в потоках свежего воздуха. В желтом свете он встал, начал оглядываться и заметил сидящий у стены, шагах в тридцати, труп. Иссушенный, со сморщенным лицом и запавшими в орбиты глазами. Обе ноги были раздроблены, вероятно, от падения, и осколки костей пробили сухую кожу.

Рядом с недвижной фигурой лежали меха; на расстоянии протянутой руки виднелся гнилой мешок, прорванный и показавший содержимое — два оленьих рога, костяной скребок и каменный молоток. Шахтер, понял Харлло. Как он сам. Шахтер далеких, далеких дней.

Еще один шаг, глаза широко раскрылись, взирая на инструменты, которые можно… и тут труп заговорил.

— Не стесняйся, щенок.

Харлло отскочил. Сердце забухало в груди. — Демон!

— Скорее покровитель шахтеров. Не демон, щенок, не демон.

Светильник выпал из руки испуганного мальчика. Голос мертвеца был звучным, ритм его походил на биение волн о песчаный пляж. Черная тьма возвращала громкое эхо.

— Я Дев'ат Анан Тол из клана Иринтал Имассов, живших на берегах Джагра Тил, пока не пришел Тиран Раэст и не поработил нас. Он послал нас в скалы, где все погибли. Но, как видишь, не я. В отличие от родичей, я не умер.

Харлло шарил дрожащей рукой, отыскивая фонарь. Вернул промасленный фитиль в круглую колбу, три раза качнул насосик емкости с медленно расходующимся голубым газом — и пламя вспыхнуло. — Да уж, ловкий трюк. Почему ты не умер?

— У меня было достаточно времени, чтобы решить этот вопрос, щенок. Я нашел лишь одно объяснение своему состоянию. Ритуал Телланна.

— Который сделал злых Т’лан Имассов! Я слышал о них от Дяди Грантла! Немертвые воины в Черном Коралле — Грантл видел их самолично! И они преклонили колени и вся их боль была взята одним человеком, и он умер, потому что принял боли слишком много, и они построили курган и он еще там и Грантл сказал, что он плакал, но я не верю, потому что Грантл большой и самый лучший воин в мире и ничто вообще его плакать не заставит!

От Дев’ада Анан Тола не доносилось ни звука. — Ты еще здесь?

— Щенок, возьми мои инструменты. Первые, сделанные моей рукой. Я был Изобретателем. В моем уме идеи множились с такой быстротой, что я жил в вечной лихорадке. Иногда, по ночам, я почти сходил с ума. Так много мыслей, так много задумок — мой клан меня боялся, Гадающие меня боялись, сам Раэст меня боялся — потому и бросил сюда. Чтобы я умер. И мои идеи со мной.

— Нужно о тебе рассказать? Они могут решить, что тебя надо вытащить. Снова увидишь мир.

— Мир? Тонкий огонек в твоей руке рассказал мне о вашем мире больше, чем я могу понять. Солнце… о, солнце… думаю, оно может меня уничтожить. Но увидеть его снова…

— Теперь у нас металлические штучки есть. Железные.

— Небесный камень. Да, я многое заметил в тоннелях. Джагуты использовали магию, чтобы добывать и обрабатывать его — но нам подобное запрещалось видеть. Но даже тогда я думал, что железо можно изготовлять без всякой магии. Посредством жара. Собрать, придать форму, выковать полезные орудия. Раэст все еще правит?

— Никогда не слышал ни о каком Раэсте, — сказал Харлло. — Бейниск правит Утесами и Мастер правит шахтой, а в городе есть совет знатных, а в далеких землях есть короли и королевы, императоры и императрицы.

— И Т’лан Имассы, стоящие на коленях.

Харлло оглянулся на штрек — он уже слышал едва доносящиеся сюда голоса. — Хотят поднимать меня. Что рассказать об этом месте?

— Плохой камень, белая пыль, которая вредит людям. Дурной воздух.

— Тогда никто больше сюда не придет.

— Верно.

— Но тогда ты снова останешься один.

— Да. Тогда скажи, что здесь обитает призрак. Покажи волшебные инструменты этого призрака.

— Скажу. Слушай, я, может быть, смогу еще раз сюда пролезть.

— Щенок, это было бы очень хорошо.

— Что-нибудь принести?

— Да.

— Что?

— Лубки.

Итак, Харлло ползет к свету дня, и в тяжелом мешке звякают инструменты трупа. Рога и кость окаменели и больно впиваются в ногу.

Если Веназ их заметит, то может отобрать. Харлло понимает, что нужно быть осторожным. Спрятать где-нибудь. Там, где никто не станет ходить и искать вещи.

Еще надо многое обдумать. И найти эти «лубки». Чем бы они ни были.