Цепи и кандалы звенят на боках сожженного фургона. Они пусты, разумеется. И все же Семар Дев понимала, что выжившие в этом месте остались рабами. Они прикованы к Карсе Орлонгу, освободителю, прикованы к очередному эпизоду его мрачной истории. «Он дает нам свободу и порабощает нас. Ох, какая ирония. Главная прелесть в том, что он вовсе не желает этого; нет, каждый и всякий раз он хочет прямо противоположного. Проклятый дурак».

— Многие взяли лошадей и нагрузили добычей, — сказал Скиталец, вернувшись к коню. — Один след ведет на север. Он почти незаметен. Думаю, он принадлежит твоему другу.

«Моему другу…»

— Сейчас он недалеко и все еще идет пешком. Мы должны нагнать его сегодня.

Она кивнула.

Скиталец поглядел на нее. Потом вспрыгнул на коня, взял удила. — Семар Дев, я не могу понять, что тут случилось.

— Тут случился он.

— Он никого не убил. Судя по твоим рассказам, я ожидал увидеть нечто совсем иное. Похоже, он просто пришел к ним и сказал: «Все кончено». — Скиталец нахмурился, вопросительно глядя на нее. — Как такое может быть?

Она покачала головой.

Он хмыкнул и развернул коня. — Бесчинствам скатанди пришел конец.

— Это точно.

— Мой страх перед твоим приятелем становится еще сильнее. Я все менее хочу его встретить.

— Но ведь это тебя не остановит да? Если он несет меч Императора…

Он не ответил. Не было нужды.

Они перешли в галоп. Двинулись на север.

Сухой и теплый ветер налетал с запада. Немногочисленные облака проносились над головами, тонкие и рваные. Вороны или ястребы кружили вверху, словно точки; Семар Дев подумала о мухах, собравшихся на трупе земли.

И сплюнула, избавляя рот от вкуса пепла.

Вскоре они нашли маленькую стоянку. Трое мужчин, две беременных женщины. В их взглядах страх боролся с усталой покорностью. Когда Семар и Скиталец подъехали ближе, мужчины не сбежали, проявив неожиданную смелость — женщины слишком отягощены, чтобы бежать, потому мужчины остались, и если это означает смерть, будь что будет. Подобные детали всегда наводили на Семар смирение. — Вы следуете за Тоблакаем, — сказал Скиталец, слезая с седла. Люди промолчали. Скиталец повернулся и позвал Семар Дев. Ощутив любопытство, она спешилась. — Ты не осмотришь женщин? — произнес он тихо.

— Хорошо, — согласилась она. Воин из Даль Хона отвел троих мужчин в сторону. Заинтересованная Семар подошла к женщинам. Отметила, что обе почти на сносях и к тому же… не вполне принадлежат к роду людскому. Пугливые глаза цвета жухлой травы, какая-то звериная осторожность и покорность — она не сразу ее осознала, но теперь поняла, что это фатализм жертв, добычи, тех, на кого вечно охотятся. Да, такой взор может быть у антилопы, горло которой сжал челюстями леопард.

Такой образ заставил ее встревожиться. — Я ведьма, — сказала Семар. — Кудесница.

Женщины молча сидели на траве.

Семар подошла ближе и присела напротив. Лица обеих женщин несли животные черты, словно они представляли иную ветвь развития человечества. Темная кожа, выступающие лбы, широкие полногубые рты — наверное, они очень выразительны, когда не сомкнуты в тревоге. Обе женщины казались здоровыми и упитанными. Обе были наделены той странной «завершенностью», что свойственна лишь беременным. В них все обращено внутрь. В менее великодушном настроении она могла бы назвать это скрытностью, но сейчас неподходящий момент. Аура этих полуживотных заставляла их казаться природными существами, созданными лишь ради деторождения.

Эта мысль заставила ведьму рассердиться.

Выпрямившись, она отошла к Скитальцу и мужчинам. — С ними все в порядке.

Он поднял брови, расслышав ее тон, но промолчал.

— Итак, что за тайны они раскрыли?

— Меч, который он несет, сделан из кремня или обсидиана. Он каменный.

— Значит, он отверг Увечного Бога. Я не удивлена. Он никогда не делает то, чего от него ждут. Никогда. Думаю, это часть заветов его треклятой религии. И что теперь, Скиталец?

Тот вздохнул: — Мы все равно его догоним. — Мимолетная улыбка… — С меньшим трепетом.

— Но риск… ссоры остается.

Они пошли к лошадям.

Король скатанди умирал, — объяснял Скиталец, пока они отъезжали от стоянки. — Он передал королевство твоему приятелю. А тот распылил его, освободил рабов, разогнал солдат. Себе не взял ничего. Совсем ничего.

Она хмыкнула.

Скиталец помолчал. — Такой человек… да, мне очень любопытно будет встретить его.

— Не воображай объятий и поцелуев.

— Он не рад будет увидеть тебя?

— Понятия не имею. Хотя я приведу коня, а это чего-то стоит.

— А он знает о твоих чувствах?

Семар метнула на воина быстрый взгляд и фыркнула: — Он может думать, будто знает — только я сама не знаю, какие чувства испытываю, так что он может и ошибиться. Чем мы ближе, тем сильнее я волнуюсь. Понимаю, как это смешно.

— Похоже осмотр тех женщин испортил тебе настроение. Почему?

— Не понимаю, чего ты хотел от меня. Они беременны, трудом их последнее время не перегружали. Я сама не ожидала такого здоровья. Ни к чем было осматривать и ощупывать. Обе родят; дети выживут или умрут, как и матери. Так в жизни бывает.

— Извини, Семар Дев. Я не должен тобою командовать. На твоем месте я тоже рассердился бы.

Именно это ее рассердило? Может быть. Скорее же собственная молчаливая покорность, голубиное облегчение, с которым она приняла роль подчиненной. «Как с Карсой Орлонгом. Ох, похоже, я беду по зыбкому песку над бездонной ямой. Семар Дев открывает свою тайную слабость. Было плохое настроение? Поглядите на меня сейчас!»

Талант или чувствительность — что-то — подсказало Скитальцу прекратить расспросы. Они скакали, копыта лошадей гремели по затвердевшей земле. Ветер был теплым и сухим словно песок. В низине слева стояли шесть длиннорогих антилоп, следя за их продвижением. На спинах сидели птицы с длинными клювами и оперением в точности того же оттенка, что шерсть зверей. — Везде одно и то же, — буркнула она.

— Семар Дев? О чем ты?

Она пожала плечами. — О том, как животные сотворены под стать окружающему. Я думала: если трава вдруг станет красной как кровь, скоро ли антилопы получат красный рисунок на боках? Ты полагаешь, что по-другому быть не может — но ты ошибаешься. Погляди на те цветы — их яркие краски привлекают определенных насекомых. Если определенные насекомые не прилетят собирать нектар, цветы погибнут. Значит, чем ярче, тем лучше. Растения и животные — все перетекает, целое неразделимо и зависимо от частей. Только это и остается неизменным.

— Верно, все меняется.

— Эти женщины…

— Гандару. Родичи киндару и синбарлов. Так объясняли мужчины.

— Не совсем люди.

— Да.

— Но, тем не менее, они верны себе.

— Думаю, что так, Семар Дев.

— Они разбили мое сердце, Скиталец. Против нас у них ни единого шанса.

Он поглядел искоса. — Странное допущение.

— Неужели?

— Мы едем к Тартено Тоблакаю. Его племя изолировано где-то на севере Генабакиса. Ты рассказывала, что Карса Орлонг намерен принести гибель всем «детишкам» мира — то есть, говоря иными словами, нам. Я видел страх в твоих лазах. Так скажи, против Карсы и его рода есть ли хоть шанс у НАС?

— Разумеется, есть — ведь мы станем отбиваться. А на что способны мягкосердечные гандару? Ни на что. Они умеют прятаться, а когда их все же находят, то убивают или беру в рабство. Эти женщины, наверное, были изнасилованы. Использованы. Стали сосудами мужского семени.

— Если не упоминать насилие, любые звери, на которых мы охотимся, имеют такой же скудный выбор. Прятаться или умирать.

— Пока не остается места, где можно спрятаться.

— Но когда умрут животные, умрем и мы.

Она грубо захохотала.: — Думай как хочешь, Скиталец. Но мы так просто не сдадимся. Мы заполним пустыри скотом, козами и овцами. Или взроем землю плугом, посадим растения. Нас не остановить ничем.

— Может, Карсой Орлонгом?

Да, в этом, может, и скрыта истина. Карса Орлонг предрекает время гибели и разрушения. И она желает ему всяческой удачи…