Она замолчала в легкой нерешительности. Хуго удивленно посмотрел на нее.

– Слушай, подруга, мы живем свободно, у нас нет каких-то страшных запретов.

– …То, – сказала она, – хочется посидеть у вас в круге и послушать вечерние песни.

– Пожалуйста, конечно, приходи! – удивленно сказал он, – Могла бы и не спрашивать.

– Вот, это классно! – Ригдис хлопнула в ладоши и повернулась к Корвину, – Кэп, у тебя никаких планов на вечер нет? В смысле, если бы ты пошел со мной...

– Aita pe-a, – ответил штаб-капитан.

– Вот это кавайно, – одобрил Хуго, и проглотил последнюю ложку супа, – приходите в кампус, когда стемнеет. Ориентир – радужные светильники. Где радуга, там и круг.

…

С тем зоотехник Хуго и откланялся. До темноты оставалось около получаса. Корвин и Ригдис еще успели застать возвращение трех «Черных Акул» с фирменным аккуратным чемоданчиком инструментов (явно позаимствованным на время с яхтенной верфи), и несколько хаотичное, но толковое начало кампании по реконструкции ограды. Трудные подростки с островов Чуук умели не только балбесничать, но и работать, хотя, конечно, балбесничать у них получалось лучше. Естественная специфика переходного возраста. Понимая эту специфику, Корвин перед походом на вечеринку в стойбище неохиппи, убедительно попросил Эрлкег и Лирлав присматривать за юниорами. Мало ли что…

…И, в компании Ригдис, двинулся в этот самый поход. Идти было всего ничего: около километра по тропинке, протоптанной вдоль призрачной границы между клочковатыми кустарниковыми джунглями на берегу и мангровыми джунглями, растущими уже не на берегу, а на мелководье. Три сотни молодых германских неохиппи прилетели на Косраэ полста дней назад, 25 мая, чтобы тут основать «Всесезонную Хиппи-Коммуну», или «Экваториальную Шамбалу», или, если сокращенно – «ЭкваШа» (как это назвалось в сетевых хиппи-форумах). А остальные хабитанты Косраэ, называли хиппи-коммуну просто «Стойбище» – за культурно-экономическое сходство с деревней первобытной эпохи. Именно культурно-экономическое (а не технологическое!). Если смотреть на технологии, то ЭкваШа была скорее пост-апокалиптической деревней.

Именно об этом термине «пост-апокалиптическая технология» спросила Ригдис. Для разговора по дороге в темноте, когда узкая тропинка освещается лишь фонариками (точнее, люминофорами, размещенными в центре налобной повязки – хатимаки) тема апокалипсиса и пост-апокалипсиса очень даже годится.

– Кэп, ведь пост-апокалипсис, это из фантастики про мир после ядерной войны, да?

– Не обязательно, – возразил он, – может быть не ядерная война, а любая глобальная катастрофа. Первым романом жанра «постапокалипсис» считается «Алая чума» Джека Лондона, так любимого тобой в детстве. Вещь напечатана в 1912 году, когда Резерфорд только предложил первую модель атомного ядра. До атомной бомбы было, как до Луны под парусом. Поэтому, сабж у автора открывается пандемией какой-то «Алой чумы».

– Когда ты успел так изучить Джека Лондона? – быстро спросила она.

– Ну… – штаб-капитан пожал плечами, – …Мне надо понимать, что увлекало в детстве участников моего экипажа. Я ознакомился в общих чертах. Короче: не так важно, чем открывается сабдж. Важно, что выходит по итогу. Например: планета стала пустыней. Другой вариант: планета стала почти сплошным океаном. Все в таком роде.

– Ясно. А почему уклад неохиппи называют пост-апокалиптическим? Какая связь?

– Так исторически сложилось. Движение хиппи началось с Вьетнамской войны, которая изнутри выглядела, как вполне качественный апокалипсис. Многие солдаты вернулись домой в США, и привезли это ощущение с собой, вот тут…

Корвин выразительно постучал кулаком по своей макушке. Ригдис кивнула.

– Я в курсе. «Вьетнамский синдром», это хорошо известная тема.

– Так вот, – продолжил он, – солдаты привезли домой это ощущение, которое совпало с выкладками ряда философов. Общая суть такова: общество больно шизофренией. Его идеалы и ценности, его образ жизни отвратительны. Оно движется к саморазрушению. Людям лучше отгородиться, и найти себя среди идеалов природы. Будьте как цветы…

– Странная позиция, – прокомментировала Ригдис, – если в доме пожар, надо бороться с пламенем, а не булькать слюнями, рассуждая о том, как хреново устроен мир!

– Ничего странного, – возразил он, – для тех ранних идеологов хиппи, развитие Первой Холодной войны выглядело фатальным, как оледенение, погубившее динозавров. Но прошло полвека, а термоядерный апокалипсис не случился. И, новые идеологи хиппи скорректировали учение. Они объявили угрозой не войну, и не разрушение экологии, а унифицирующее давление властей, под влиянием которого человечество деградирует эмоционально и интеллектуально. Апокалипсис теперь стал определяться, как «новое средневековье». Культ Формальной Успешности сделает с современной цивилизацией примерно то же, что сделал Культ Формальной Святости с античной цивилизацией. И, следовательно, людям, опять же лучше отгородиться от гибнущего общества, чтобы в природном оазисе, недоступном для новой инквизиции, найти себя и свои идеалы. На гармоничных идеалах неохиппи вырастет пост-апокалиптическое будущее.

– Вроде не так уж глупо, – оценила Ригдис.

– Может быть, – сказал Корвин, – но, по-моему, важнее то, что движение неохиппи стало генератором просюмерских схем, или хиппи-машин, как выражается магистр Као-Ми.

Ригдис громко вздохнула.

– Если бы я еще знала, что такое «просюмерская схема или хиппи-машина»…

– Я к этому перехожу. Известно натуральное хозяйство. Это схема, когда продукция производится для удовлетворения потребностей самих производителей. С развитием общественного разделения труда натуральное хозяйство вытесняется другой схемой: товарным хозяйством. Это когда продукция производится для продажи на «большом маркете», а товары для потребления покупаются там же. Этой схемой порожден весь империализм с огромными предприятиями, урбанизацией, финансистами и партийной олигархией. Но, по принципу спирального развития, на новой технологической волне товарное хозяйство будет вытеснено неонатуральным хозяйством. Вот это и названо «просюмерской схемой». Prosumer, это акроним от слов Producer и Consumer.

– Как город-деревня в Li-Re, секте Джо-Джима? – спросила Ригдис.

– Откуда ты знаешь учение секты Liberty-Religion?

– От Улата Махно, конечно. Он же последовать Li-Re. Так это то, или нет?

Корвин задумчиво хмыкнул, и после некоторой паузы ответил.

– В общем-то, да, но не совсем. Для секты Li-Re отказ от «большого маркета» был не экономическим, а религиозным выбором. Согласно Джо-Джиму, разделение труда и товарное хозяйство порождает отчуждение людей от труда и друг от друга, отнимает у труда духовный смысл, заставляет людей производить ненужные вещи, и потреблять ненужные вещи, создает перенаселенные мегаполисы, в которых люди ненавидят друг друга, короче, «большой маркет», это сатанинское дело, типа того.

– Кэп, а у хиппи разве не так, если отвлечься от конкретного сатаны?

– У хиппи – так, но у неохиппи учение ближе к экономике. Так, они вычислили «цену маркетингового трения». И оказалось, что она увеличивает цену товара на порядок!

– Похоже на правду, – заметила кйоккенмоддингер, – если отбросить цены кредитов и лицензий, цену рекламы, и цену чиновничьего аппарата, то, наверное, так и получится.

– E! – сказал Корвин, – так у нас цены выходят впятеро ниже «цивилизованных цен» на сопоставимые товары, хотя маркет частично сохранен, мы же не коммунисты.

Ригдис тронула его за плечо.

– Кэп, ты считаешь, что коммунизм это плохая система?

– Ну, лично мне она не нравится. Так вот, о втором достижении неохиппи. Они нашли несколько путей, как резко сократить число ступеней производства. Это и есть хиппи-машины. Похожей темой занимались стимпанки, но без четко поставленной цели.