— Неплохо подмечено, мистер Мейсон, совсем неплохо. Должен признаться, я обдумывал ваш вопрос и потому медлил с ответом. Мне так и не удалось принять решение — стоит ли ответить на этот вопрос сейчас, или подождать, пока мне его задаст полиция.

— Существует ли особая причина, по которой вы не желаете отвечать?

— Себе я задал такой же вопрос.

— Вам есть что скрывать?

— Конечно, нет.

— Так в чем же причина?

— Вы не справедливы ко мне, мистер Мейсон. Мне нечего скрывать. На все ваши вопросы я отвечал подробно и честно.

— Когда состоялся ваш последний разговор с Фолкнером.

— Вашей проницательности можно позавидовать, мистер Мейсон. Он состоялся вчера.

— В какое время?

— Вас интересует время нашего разговора при личной встрече?

— Меня интересует время вашего разговора при личной встрече и время вашего разговора по телефону.

— Что заставило вас подумать, что был разговор по телефону?

— То, что вы установили различие между разговором при личной встрече и каким-то еще разговором.

— Боюсь, не могу соперничать с вами в проницательности, мистер Мейсон.

— Я жду ответа.

— Официально, вы не имеете права задавать подобные вопросы?

— Официально — нет.

— Предположим, я откажусь отвечать. Что тогда?

— Тогда я позвоню моему доброму другу лейтенанту Трэггу, и расскажу ему, что вы встречались с Фолкнером в день его убийства, вероятно, вечером, и разговаривали с ним по телефону. Потом я повешу трубку, пожму вам руку, поблагодарю за помощь и уйду.

Диксон снова принялся рассматривать свои пальцы. Потом кивнул один раз, будто приняв решение. Снова застыл, не произнеся ни слова, словно каменная фигура за огромным столом, потом закивал, как будто договаривался с самим собой.

Мейсон ждал.

— Вы привели исключительно сильный аргумент, мистер Мейсон, — наконец произнес Диксон. — Несомненно. Из вас получился бы очень неплохой игрок в покер. Очень трудно определить, что за карта у вас на руках, очень трудно.

Мейсон промолчал.

Диксон еще несколько раз кивнул, потом сказал:

— Несомненно, меня вызовут в полицию. Я даже сам хотел позвонить туда и рассказать все, что знаю. Вы, рано или поздно, получите доступ к информации, иначе бы я не говорил бы с вами. Но вы так и не сказали мне, почему именно вам так необходимо узнать все эти факты.

Диксон смотрел на Мейсона с выражением лица человека, вежливо ожидающего ответа на ничего не значащий вопрос.

Мейсон не произнес ни слова.

Диксон нахмурился, опустил голову, потом медленно покачал ей, как будто, после долгих раздумий, ему, наконец, удалось принять правильное решение, отличное от первоначального.

Мейсон молчал.

Консультант по бизнесу и инвестициям вдруг решительно и твердо опустил обе ладони на стол.

— Мистер Мейсон, вчера я несколько раз разговаривал с мистером Фолкнером.

— При личной встрече?

— Да.

— Что он хотел?

— Вы выходите за рамки первоначального вопроса, мистер Мейсон.

— Меня более интересует сам вопрос, чем причина задавать его.

Диксон поднял и снова опустил руки, легонько хлопнув по столу.

— Мистер Мейсон, вы хотите слишком многого, впрочем… мистер Фолкнер хотел купить пакет акций, принадлежащий Дженевив.

— И вы согласны были продать его?

— За определенную цену.

— В цене вы не сошлись?

— Совсем не сошлись.

— Разница была слишком велика?

— Да. Понимаете, мистер Мейсон, мистер Фолкнер придерживался собственного мнения относительно стоимости пакета акций. Откровенно говоря, он предложил нам купить его пакет за определенную сумму и решил, что если это его предложение нам не подходит, мы согласимся продать свой пакет за ту же сумму.

— А вы не согласились?

— Определенно, нет.

— Могу я узнать, почему?

— Ответ элементарен, мистер Мейсон. Под руководством мистера Фолкнера компания приносила солидные прибыли. Сам он получал жалование, которое последние пять лет не повышалось. Как и жалование мистера Карсона. Если бы Дженевив купила пакет акций мистера Фолкнера, тот свободно мог стать независимым предпринимателем и обратить в капитал свои исключительные деловые качества. Он мог бы даже открыть собственное дело и составить нам конкуренцию. С другой стороны, при определении цены, за которую Дженевив Фолкнер согласилась бы продать свой пакет, я вынужден был придерживаться принципов оценки акций, как источника доходов. Дженевив, в случае продажи, должна была получить сумму, способную принести ей эквивалентный доход. В данный момент инвестиции не способны принести такой доход, как раньше, более того, они стали небезопасны. Существовала огромная разница, между ценой, за которую мы согласились бы продать свой пакет, и ценой, которую мы были готовы заплатить за чужой.

— В результате, как я понимаю, вы стали испытывать враждебные чувства друг к другу?

— Вряд ли враждебные, мистер Мейсон. Определенно, нет. Мы просто разошлись во взглядах относительно сделки.

— Вы выступали с позиции силы?

— Я бы так не сказал, мистер Мейсон. Мы согласились сохранить существующее положение вещей.

— Но мистер Фолкнер, вероятно, кипел от злости из-за того, что ему приходится работать за несоразмерное жалование?

— Ну что вы, мистер Мейсон. Такое же точно жалование он положил себе, когда владел двумя третями акций.

Глаза Мейсона блеснули.

— Он установил себе тогда такое жалование, чтобы лишить Карсона возможности просить себе повышение?

— Я не знаю, о чем думал мистер Фолкнер в то время. Я знаю только, что все заинтересованные стороны в момент выноса судебного решения о разводе пришли к соглашению, что любое повышение жалования может производиться только с разрешения Дженевив или при повторном разбирательстве дела в Суде.

— Насколько я понимаю, вы поставили Фолкнера в крайне неприятное для него положение.

— Я уже неоднократно заявлял, что не умею читать чужие мысли, мистер Мейсон. Это относится и к мыслям мистера Фолкнера.

— Вчера вы встречались несколько раз?

— Да.

— Другими словами, назревал кризис?

— Мистер Фолкнер определенно был готов предпринять какие-либо действия.

— Если бы Фолкнер приобрел пакет акций, принадлежащий Дженевив, он снова бы стал владельцем двух третей компании. В этом случае он легко смог бы избавиться от Карсона, увольнение которого явилось бы идеальным ответом на его иск.

— Вам, как адвокату, — вкрадчиво произнес Диксон, — несомненно понятны многие аспекты дела, которые я, как неспециалист, не способен различить. Я преследовал одну единственную цель — добиться наивысшей цены для клиента, если продажа неизбежна.

— Вы не были заинтересованы в приобретении доли Фолкнера?

— Честно говоря, нет.

— За любую цену?

— Я бы не стал заходить так далеко в своих утверждениях.

— Другими словами, благодаря ссоре Фолкнера с Карсоном, многочисленным судебным искам последнего и положению, в котором оказалась ваша клиентка, вы могли заставить Фолкнера приобрести ваш пакет акций за любую назначенную вами цену?

Диксон промолчал.

— Все это напоминает мне узаконенное вымогательство, — как бы размышляя вслух произнес Мейсон.

Диксон резко выпрямился, как от удара.

— Мой дорогой мистер Мейсон! Я просто пытался получить наибольшую выгоду для своего клиента. В чувствах Дженевив и мистера Фолкнера не оставалось и намека на взаимную привязанность. Я упоминаю об этом только для того, чтобы убедить вас в том, что нет необходимости придавать чувственную окраску деловым отношениям.

— Хорошо. Вы виделись с Фолкнером несколько раз. В какое время состоялся ваш последний разговор?

— Мы разговаривали по телефону.

— В какое время?

— Приблизительно… между восемью и восемью пятнадцатью. Точнее сказать не могу.

— Между восемью и восемью пятнадцатью? — переспросил Мейсон, не скрывая своего интереса.

— Да, именно так.