Будто позади и впереди — и не выжженная Бездна без конца и края.

И не верится, что совсем недавно именно Конрада почти хоронили. И маленький, осиротевший Мишель мстительно твердил про Черную Деву.

Чудеса бывают. Но просить спасительного чуда от Олафа Элгэ не вправе. И даже принимать в дар непрошенным.

— Виктор и Элен нашлись! Посреди Аравинта! Представляешь?

— А остальные? — сердце бешено заколотилось. Пойманным соколом — об острые прутья клетки. — Грегори, Белла, Кармэн…

— Я не спросил… — чуть растерялся Конрад. — Это же не я их нашел. А бьёрнладцы не знали…

Бьёрнланды. Ну да — в караулы все ходят лишь со своими. И за квиринцами присматривают так же.

— Где они⁈

Элгэ кинулась вперед. Будто чувствуя спиной тревожный взгляд Азы. Острый, как у хищного кречета.

Что? С чего она вдруг… Всё же хорошо.

— Виктор! — илладийка даже успела протянуть руки. Как вольная птица — крылья.

Не кречет — чайка.

Виктор будто стал много старше. Похудел, построжел. Взгляд — совсем волчий. И хмурый.

— Элгэ! — в черных как южная ночь очах появилось что-то… прежнее. — Мне Конрад сказал, но я не поверил…

Взгляд Азы будто прожигает спину. Как она не отстала — в ее-то годы?

— Виктор! — Почему Элгэ вместо крепких, теплых объятий кричит? — Где Кармэн, где Арабелла⁈

Где мягкосердечный король Георг?

Во взгляде Виктора — уже не только ночь. Еще и ее тьма. И всё, что за ней. Бездна.

Или еще хуже — ничто.

И глухой-глухой голос:

— Погибли.

2

Элгэ сама виновата. Сама сделала глупость, когда кинулась на шею давно потерянному Виктору. Обнимать и утешать. Не видя ничего вокруг. Ладно — благородного Олафа. Ему ничего и не обещано. Но разве Элгэ вспомнила хоть на миг юного Октавиана? И заметила погасшее личико Элен?

А еще хуже, что его не заметил и Виктор. Просто пронесся мимо. К Элгэ. Такой же давно утраченной и внезапно обретенной.

И потом — когда его окружили старые друзья и… новые любопытствующие. Когда пришлось отвечать на сотни вопросов. И всё, что держало Виктора в реальности, — крепко сжатая им рука Элгэ. Судорожно стиснутая. Он так ее и не выпустил.

И когда все хоть ненадолго оставили их одних — в тесной палатке на двоих. И будто вернулась странная, горькая ночь по дороге в Аравинт. Когда горькие, злые слезы вымочили Элгэ рубашку — на обоих плечах, на груди. И разжать объятия Виктора — всё равно что его убить.

Опомнилась Элгэ отнюдь не тогда, когда следовало. Потом. Когда алтарное проклятие (если оно есть) уже не отвести. Поздно.

— Уходи! — запоздало всполошилась проклятая. Отстраняясь, как раскаянная жена от любовника — в дешевой комедии. — Виктор, я должна тебе рассказать…

Тогда он окаменел. Квиринской статуей. Или легендарной соляной. Видимо, ждал длинный список… связей. За время разлуки.

А дождался убитого Поппея и змеиного Алтаря Ичедари. И Площади Влюбленных. И древней легенды. И до кучи — Девы-Смерти. С ее танцующим безумием.

— Бедная моя! — первый и нынешний любовник Элгэ крепко сжал ее в объятиях. — Успокойся, всё уже позади. Всё кончилось. Мало ли, что ты увидела в бреду? Я сам думал, от горя свихнусь, слышишь? Будь ты рядом, всё случилось бы иначе… Какая же ты у меня храбрая!

— Виктор! — пристальный взгляд глаза в глаза. У Октавиана очи такие же черные — как южная ночь, но глубже и… спокойнее. А у Вика теперь горят больным, лихорадочным огнем. Как в горячке. — Виктор, ты меня слышал? Я могу быть проклята. Опасна для тебя. Ты погибнешь.

— Это без тебя я погибну! Мне плевать на все проклятия подзвездного мира разом, Элгэ. Да я сам себя убью, если снова тебя потеряю.

Шумит за тонким пологом палатки боевой лагерь. И одинокий ветер. Пахнущий гарью и горем ветер истерзанного Аравинта.

Где-то плачет Эленита. Утратившая последнее.

Но чем Элгэ будет лучше многих других — если отвергнет Виктора сейчас? Недавно потерявшего мать, сестру, дядю? Столько выстрадавшего?

Если позволит лишиться последнего и ему.

И почему кажется, что так уже было прежде? И нет — вовсе не по пути в тогда спасительный Аравинт.

Совсем в другом месте. В холодном Эвитане. В тоскливом плену.

В стылом особняке Мальзери, сером под старину. Когда обреченному Юстиниану было так холодно и страшно. Так одиноко. А вообразившая себя циничной, роковой красавицей Элгэ шептала ему сказки о солнечном Илладэне, потому что сердце рвалось от жалости. Но отнюдь не от любви.

3

Он поскребся к ней в палатку удивительно трогательно. Будто обычный незнакомый дворянин.

— Элгэ, я должен с тобой поговорить, — чуть застенчиво произнес старый почти друг. А для бедной Кармэн, может, и не «почти».

— Я здесь, святой отец. Ваше высокопреосвященство, — улыбнулась илладийка доброму, мягкому священнику.

— Элгэ, мне нужна ваша помощь, — просительно глянул он.

— Я честно постараюсь, святой отец, — илладийка не напряглась.

Что такого может у нее попросить безобидный кардинал Евгений? Слишком уж он мягок и добросердечен.

Но смелости отправиться в змеиную пасть ядовитой Мидантии у него хватило. Как и сил там выжить.

— Как ты знаешь, какое-то время я провел в Мидантии.

Пытаясь спасти родной Аравинт. Рискуя собой — каждый миг.

— Да. Почти в плену. Как мы все. Только мы — не в Мидантии.

Их Огненная Бездна была совсем другой. Но не менее опасной. И не менее отравленной.

Общие испытания всегда сближают. Даже если случились вдали друг от друга.

— Там я понял то, что прежде от меня ускользало. О чём я не хотел думать. Пока не встретил нынешнего императора Евгения. Тогда еще наследного принца.

При подлом узурпаторе-отце. И при заключенном в темницу и изувеченном законном короле — кузене. Мягком и начитанном Константине. Слишком добром для Мидантии. И вообще — для власти.

И вот теперь Элгэ насторожилась. Слегка. И не из-за любого из Евгениев.

Может, она уже сходит с ума — опять. Но… просто ли так им обменяли кардиналов? Забрали закаленного воина, вернули тихого, спасенного мидантийским императором церковника?

— Он — воистину образец правителя, — почти мечтательно вздохнул императорский тезка. — Удивительно благородный человек и удивительно благоразумный правитель. Для его лет, его времени, его страны.

Конечно, этот благоразумный и благородный аравинтского почти пленника спас. Но не стоит ли встревожиться, что законный кардинал Аравинта поет такие дифирамбы императору другой страны? Соседней. И очень могущественной.

— И сейчас Эвитану тоже нужен новый монарх.

Это понятно. Но, будем надеяться, добрый кардинал не предложит сейчас сдать Эвитан (и Аравинт заодно) благоразумной Мидантии в качестве послушных провинций.

Здесь сейчас нужен Анри Тенмар. А еще лучше — живая Кармэн. Не Элгэ.

— Армия без законного короля во главе — это просто кучка мятежников, — продолжает учить полумидантийку политике еще совсем недавно далекий от интриг человек. — Это понимает и Анри Тенмар. Но до недавнего времени у нас всех не было шанса.

А теперь все-таки зовем Евгения Мидантийского на царство? Вот только замотанному Анри лучше сейчас этого не говорить. Он все-таки честный патриот. И только что лишился любимой женщины. Тут не до стального терпения в выслушивании странных теорий. На грани прямого предательства.

— Элгэ, я с огромным уважением отношусь к Анри Тенмару. Но, боюсь, сейчас он не осознает всей серьезности нынешнего положения…

Анри не осознает⁈ Анри, только вчера выбивший пистолет из руки Рауля Керли?

Элгэ всё же смолчала. Потому что поняла. Аравинтский кардинал никогда прежде Анри не видел. Для него молодой Тенмар — лихой командир летучего отряда и пылкий любовник Прекрасной Кармэн. Осознать его как благоразумного (опять это слово!) политика и опытного полководца вот так, сразу — трудно. Особенно если ты сам — не политик и не полководец. Далеко.