Я привыкла к его рукам, если бы он меня не забрал — я бы… обиделась?

Ну, не знаю.

А так — мне даже было приятно. Чертовски!

Рабочих зон всего оказалось двадцать семь, у семнадцатой нашелся удобный подход к речке, и купальня там была, а чуть дальше от реки удобства. В результате у этой зоны и сделали основной пункт ночевки.

Раз в три дня Шон, вместе со мной, возвращался к жертвеннику, принимал продукты, иногда одежду, что-то передавали и менталисту. Связь по браслету работала, рассказывали новости по школе, как сдали зимние экзамены, как ставили купол на жертвенник, а то второй курс решил посмотреть, что там такое, как защитили первые дипломы адепты Академии, и теперь на территории есть три поющих фонтана, все разные, по одному на каждый курс.

Я только вздыхала про себя: эх… адептка…

А если бы осталась на боевом — училась бы на третьем курсе, а если бы осталось на подготовительном — на втором…

Черт!

Шон подружился с этим стареньким менталистом, оба были влюблены в артефакты, и целыми днями обсуждали то накопители, и сравнивали их, то браслеты, то амулеты. Шон признался, что браслеты адептов — его юношеская дипломная работа. Менталист был с другого мира, и у них были не браслеты, а кулоны, но действия были сходными. Подарили друг другу свои артефакты, я внимательно слушала и старательно повторяла про себя все, что узнавала.

Время не шло, а бежало, иногда так ускорялось, что действительно заподозрила магию ведьм в абсолютно других законах.

Поражал меня старенький менталист, и гораздо больше, чем магистр Шон.

Наставник мой хотя бы внешне не менялся, а вот менталист уже не катался на этом стуле, а сам ходил по зонам, что-то сортировал по своему, приносил и уносил, и мне казалось, что он даже бегает иногда! Очень было жалко, что Шон этого не замечал, или его браслет так действовал, и он замечал, но молчал?

Мне бы насторожиться, но… эх…

Еще одно событие не показалось мне настолько важным, что бы обратить на него внимание.

Шон стал водить менталиста к жертвеннику забирать продукты.

Сводил два раза, и они устроили торжественный ужин. Как будто это уж такое достижение!

В ту ночь Шон крутился, спал плохо, переворачивал подушку, вставал, опять ложился.

Позавтракали они в полной тишине, даже не разговаривали. Шон сбегал к реке, вернулся мокрый, вытирался полотенцем, магией опять не пользовался. Снял с себя браслет, положил на стол к другим браслетам, где лежал и мой, и заготовки для школьников, и сказал одно слово:

— Все.

Меня взял, и мы куда-то пошли. Шли довольно долго, даже миновали последнюю зону, и опять шли и шли.

Совсем далеко от жилых зон стоял обычный столик, судя по всему, рядом тоже жертвенник, только не наш, туннель сделан по-другому. Под туннелем тупик, глухая стена, и все приготовлено для разведения огня — много сухих крупных веток.

Менталист, оказывается, шел за нами на отдалении, Шон крикнул ему — вернись немного, ты близко.

Шон положил меня на столик, и первый раз за все время в хранилище воспользовался магией — выкрикнул незнакомое заклинание, огромный костер вспыхнул на всю стену, и меня коснулось пламя.

Обожгло совершенно по другому, это я потом восстанавливала все события.

А в тот момент просто заорала — показалось, он меня сломал о колено и бросил в костер. Я орала беззвучно и вдруг услышала свой крик, он несся по хранилищу.

Плакать я перестала еще в детстве, отучилась, наверное, и крик был мне незнаком, только горло выворачивало, и я руками схватилась за него.

Моими руками!

Горло еще судорожно дергалось, и тело тряслось, руки дергались, и я никак не могла их рассмотреть.

— Тише, тише, девочка, уже все позади — шептал мне чужой голос, и кто-то чужой, с чужими запахами прижимал меня к себе.

— Шон! — мне было все равно, что он магистр, и я звала его так, как привыкла про себя за этот год, — Шон!!

— А вот Шона нет, пока нет. Но он будет. Потом будет.

Меня скручивала тянущая боль, такая мерзкая, все тряслось, я подняла глаза и поняла, что рядом менталист, не мой наставник.

— А где Шон, как потом?!

— Шон. Он будет.

Менталист держал в руках метлу, странную, не такую, как я видела. Обугленную, больную метлу.

Я потянулась к ней — и поняла, что это Шон и есть.

Как я ругалась!

Обнимала, прижимала к себе, и ругалась, поминая всех чертей и ведьм, вместе взятых. Залезла в речушку и сидела там, пока истерика не притупилась. К менталисту я подошла, уже связно разговаривая:

— Значит, так, — сказала ему, — сможете получать еду на нас? Я буду читать, не отвлекаясь, мы найдем все, что нужно. Если у меня будут вопросы — я к вам. Да?

— Да, конечно.

Если не найду, что надо сделать, так прокляну всех ведьм, что их просто выбросит из тех мест, куда они уходили умирать! Проклятия уже у них посмотрела, и посмертные были очень жестокие.

Всех прокляну, за все века!

К чертям!!!

Я не читала эти гримуары, я вгрызалась в них.

Гримуары притащила в семнадцатую зону, попросила стул на колесах и привезла за два раза. И ящик из тринадцатой привезла, но Уми только разводила веточками на все мои вопросы

Среди ведьм были те, кто склонен к порядку и организованности, к нормальному анализу и логике.

В гримуарах не только перечень глав с названиями, но и краткое содержание, почти голые формулы.

Собственно, не будь ситуация такой острой, я бы даже получала удовольствие.

Но память моя никуда не делась, спасибо всем магистрам.

Шону особенно.

Больше года я была метлой, и он каждый день не давал мне погибнуть, каждый день подвига, растянутого на год.

А теперь я искала, как вернуть живую форму метле-мужчине.

Кроме того, сама метла явно пострадала, имею ли я право применять бытовую магию? А вдруг я сниму кожу? А вдруг он сейчас мучается? А вдруг каждый его день в этом образе — как в огне?

Я внимательно читала все оглавления и тщательно переводила для Шона вслух.

Вечером ложилась в ту же постель и так же, как он меня, обнимала его.

Ела без аппетита, что протягивал мне менталист, то и жевала, понимая, что силы мне нужны.

Ни на бег, ни на разминки время не тратила, все-таки возможность заниматься собой — это роскошь, далеко не всем доступная.

Спала четыре часа, иначе уже ничего не соображала.

Учеба на боевке вспоминалась, как сладкий сон, мягкий и щадящий.

Через три дня сжался мой браслет.

Ректор.

— Адептка, я спускаюсь к вам, магистр мне все рассказал.

Видеть никого не хотелось.

— Хорошо, я иду навстречу, магистр Рональд.

Ректор был не один, с ним спустился магистр Ридарр.

— Рика, не трясись, успокойся! Верь, все, что можно сделать, мы сделаем. Остаюсь с вами.

Я перевела дыхание.

— Да, может, что-то по косвенным признакам найдем, очень объем большой, просто огромный.

— Ридарр, я понимаю, что еще кого-то сюда отправлять — бессмысленно?

— К сожалению, да. Язык гримуаров не только шифр, но и плетения другой магии, другой логики, и адресован женщине под заклятием с рождения. Иначе я бы вытащил что-то в бункер, навесил щиты и попробовал бы разобраться.

— Нет, не рискуй!

— Я и не хочу. Буду смотреть все, что доступно, ломать ничего не буду.

— Да. Хватит уже. Наломали достаточно. Связь держим.

Ректор погладил Шона, хотел что-то сказать. И промолчал.

Ридарр отправился к менталисту, а мы с Шоном пошли провожать и поднимать ректора.

Мы шли и тоже молчали.

Единственно, ректор спросил, есть ли просьбы, и как вулканы, я до сих пор чувствую их?

— Да, что-то у восточных гор назревает, я посмотрю по карте, а вот карты самые свежие, для сравнения, надо бы.

— Хорошо, все, что найдем, передам.

Попрощались, побежала назад, к гримуарам.