Экспериментаторы хреновы!

— В лучшем случае тебя продадут на бои, где ты проживешь довольно долго, но не слишком хорошо. В худшем Мастер пожелает понять, где совершил ошибку. А значит, ты вернешься на стол.

Из глотки вырвалось рычание.

— Значит, понимаешь. И помнишь. Уже хорошо. Тебя препарируют, особенно твой несчастный мозг, и это будет печально.

Самое мерзостное, маг не лгал. Это Миха чуял. Он и прежде-то ложь определял слету, такой вот сомнительного свойства дар, а тут способность обострилась.

— Ч-ш-то ты п-пр-гаешь? — язык слушался плохо, горло еще хуже.

— Значит, все-таки не тупой, — с изрядной долей насмешки ответил маг. — Я бы даже сказал наоборот. Отлично. Я предлагаю помощь.

С какой это радости?

Вот не верилось Михе в этакое счастье.

— Поверь, у меня есть на то причины, — сказал маг очень тихо. — Друзьями мы точно не станем, а вот союзниками — вполне. Если, конечно, ты не попытаешься меня убить.

Это будет сложно.

Но Миха постарается.

Следовало признать, что богопротивные зелья работали. Верховный вытянул руки, отмечая, что исчезла ставшая уже привычной дрожь в пальцах. И спину отпустило.

Сердце билось ровно, спокойно.

Отступили слабость, да и холод больше не ощущался мертвенным.

Плохо.

Но боги не ищут легких путей, каждому выбирая испытание по силам его. Стало быть и он справится. Должен. Верховный оперся на посох и закрыл глаза, обратившись к небесам с молитвой. Привычные слова, правда, более не приносили успокоения.

А вот шаги он услышал, благо человек, ступавший по коридору, делал это нарочито громко, явно желая упредить о своем приближении.

— Доброго дня, — сказал Верховный, ибо долг хозяина — всякого гостя встретить радушно.

— И вам доброго дня, Солнцеподобный, — маг говорил чисто, разве что некоторые звуки получались чуть более жесткими, чем следовало бы. И вновь же, что стоит за этим? Умение ли? Способность постигать иные языки? Или же запретное искусство?

Верховный указал на мягкое ложе, застеленное медвежьей шкурой.

— В нашем городе не принято являться в гости, не поднеся хозяину дара, — продолжил маг.

Был он невысок, полноват той полнотой, которая случается в людях, склонных к лености. Его кожа отличалась бледностью и рыхлостью, но ногти, покрытые лаком, блестели, да и белки глаз были чисты.

Он поднял руку, и зазвенели тоненько золотые браслеты на ней. Однако повинуясь движению невольники, сходные друг с другом, словно отражения, внесли резной ящик.

— Когда я получил приглашение, то сердце мое исполнилось радости, однако в то же время я понял, что средь всего, чем владею, вряд ли отыщу хоть что-то, что сгодилось бы в дар Солнцеликому.

Лесть.

Маги все изрядные льстецы. И главное, что умелые. Они всегда-то найдут, что сказать. И слабое сердце заныло, ибо слова были приятны.

— Воистину, что можно подарить человеку, власть которого подобна солнечному свету.

— Властвует Император, — заметил Верховный.

— Над умами, несомненно. И над телами. Но души и достойное посмертие в ваших руках, — маг поклонился, но сделал это с прямою спиной, оттого-то в поклоне не было и толики обычной угодливости. — И знаю, что вам было непросто согласиться на эту встречу. Вы не испытываете ко мне приязни.

Рабы стояли, вперившись взглядом друг в друга. Блестели намасленные тела их. Блестели золотые наручи и ошейники. Сияли драгоценные камни, врезанные в кожу.

— Увы, слишком долго народы наши были разделены, — меж тем маг подошел к сундуку, на резной крышке которого медведь сцепился в неравной схватке со львом. Оба зверя были вырезаны с немалым умением. — И преодолеть пропасть ненависти будет нелегко. Однако и муравей способен взобраться на вершину горы.

— Слова.

— Зачастую все и начинается именно со слов, — маг откинул крышку.

— Они…

— Они не способны говорить без моего на то разрешения. Как и думать. Это уже не совсем люди. Вы, верно, знаете, что нам доступно многое. В том числе и способность привязать человека прочнейшими узами, каких не даст ни одна иная клятва.

— Можно ли их считать людьми?

— Физически? Тела их не подвергались изменениям. Почти. Разве что вот, — маг указал на золотую пластину с выгравированным на ней глазом. Пластины блестели на лбах невольников. — Это довольно простая операция. Снимается лоскут кожи. Вырезается небольшой участок кости. Это нужно, чтобы открыть мозговое вещество. Дальше же идет направленная обработка лобных долей мозга силой. Но вряд ли вам это интересно.

Интересно было, ибо не в праве одни люди отнимать у других разум.

Жизнь — да. Но разум, как и душа, в воле богов.

— Идите, — маг отпустил невольников. — Если будет ваше желание, мы вернемся к этой теме чуть позже. Я понимаю, что многие из наших методов могут вызвать неприязнь. Или даже откровенное отвращение.

В руках мага появилось нечто, обернутое драгоценной золотой тканью.

— Однако и мы имеем над собой Закон, преступить который не рискуем.

Этому Верховный не поверил. Никогда еще ни один закон не сдержал человеческую жажду, будь то наживы, власти или обыкновенного любопытства.

Меж тем сверток лег на стол, и маг отбросил края ткани.

— Прошу, — сказал он, отступив к ложу.

Верховный сделал шаг.

Он уже понял, что видит пред собой. И увиденное наполнило сердце одновременно восторгом и гневом. Да как посмел этот человек вовсе прикоснуться к подобной вещи?!

— Вижу, вы узнали. Мы, право слово, не сразу поняли, что это такое, — маг не собирался замолкать. Взгляд его сделался холодным и злым.

Маска.

Лицо, сделанное из золота, столь умело, что казалось живым. Спящим. Еще мгновенье, и дрогнут веки, а губы растянутся в насмешливой улыбке.

— Вернее мы знали, что это, но понятия не имели об истинной ценности.

И не имеют.

— Маска Солнцеподобного, верно? — не успокаивался маг. А у Верховного появилось стойкое желание убить проклятого.

За его речи.

За наглость.

Просто за то, что он, такой, существует и нарушает заведенный порядок.

— Её нашли в лагере мешеков, когда сняли осаду. И включили в число трофеев. Наверное, повезло, что не отдали на переплавку. Все-таки золота в ней прилично.

Золото.

Они и вправду торговцы по сути своей. Все-то меряют золотом. Что ж, пускай. Дрогнувшие-таки пальцы Верховного коснулись золотой щеки. И та отозвалась хорошо знакомым теплом.

— Но мы бережно относимся даже к тому, чего не понимаем, — маг все-таки опустился на ложе. — Я чувствую силу, в ней заключенную. И был бы несказанно благодарен, если бы вы сочли возможным пояснить мне, несведущему, её природу.

Будто он способен понять.

Или, хуже того, принять.

— Это маска первого жреца. Того, кто заключил договор с Солнцем, — произнес Верховный, с сожалением убирая руку. — И получил благословение его. Солнце коснулось человека, однако плоть его была слаба и не способна выдержать это прикосновение. Она вспыхнула. И обратилась божественной волей в золото.

Вовсе не то золото, которое добывают на копях Императора. Но об этом Верховный не скажет. Ни к чему.

— Он получил великий дар. И великую силу. Эта сила хранила империю мешеков многие годы, — маска вновь казалась лишь маской, но Верховный знал, что она притворяется.

Испытывает.

Всматривается в него, прицениваясь, достоин ли он, слабый человек, великой милости.

— И в год, когда слабеющие небеса стали ронять на землю пламя, эта сила привела к берегам мешеков большие лодки и людей, полагавших себя избранными. Они принесли с собой пламя и железо, но этого оказалось недостаточно. И тот, кто был благословен солнцем, забрал жизни этих людей, а еще их корабли и их знания. Он велел строить суда. Он посадил на них мешеков. И увел за собой, спасая от гнева разоренных небес.

— И привел сюда, на земли, которые принадлежали людям.