Миха увидел налитые кровью белки и черные точки зрачков.

— Прекрати. Не знаю, чего добиваешься, но мертвецов много.

Женщина засмеялась.

— Сотворенный! — она говорила на другом языке, которого Миха не мог знать, но он прекрасно понял её. — На тебе кровь проклятых!

— На мне много какой крови, — признался он и почесал за ухом. Кровь теперь ощущалась липкой пленкой, которая, застыв, намертво въестся в кожу.

— Ты убил сотворившего. Хорошо, — женщина оскалилась больше, и Миха увидел острые подпиленные зубы. У людей это ненормально.

Люди — это млекопитающие. А значит, зубы у них дифференцированы на клыки, резцы и еще что-то там, чего он уже не помнит.

Он сделал шаг, не сводя с гигантов настороженного взгляда, готовый ударить.

— Не бойся. Мои сыновья не причинят вреда.

— Зачем? — только и спросил Миха.

— Они пришли в мой дом. Они разорили его. Они убили моих детей и детей их детей. Они должны умереть сами.

— Все? — Миха обвел рукой городок, который уже тонул в дымах. — Ты убила всех из мести?

— Месть? — старуха покачала головой и по белой губе её скользнул язык. — Не месть. Все здесь.

Сухой кулак коснулся груди.

— Я лишь выпустила это на свободу. А дальше они сами. Но ты… ты убил проклятого. Однако не избавился от печати. Когда барабаны в голове твоей замолчат, тебе станет плохо. И ты умрешь.

Не было печали.

Почему-то новость не испугала, но слегка огорчила.

— Я помогу. Подойди. Ближе.

Гиганты молча опустили помост, а Миха шагнул меж ними. Да он им до плеча не достанет. Старуха же поднялась. Её ноги, кривоватые, оказались сухими и тонкими.

Тело же покачивалось на них, явно с трудом удерживаясь на весу.

Палец коснулся лба. И от прикосновения этого в голове взревели барабаны. Они оглушили. Ослепили. Они полностью раскололи Миху на осколки, чтобы позволить собраться вновь.

— Теперь хорошо. Будет плохо. Но не умрешь, — старуха убрала руку.

— Уходите, — Миха покачал головой, которая еще болела, но уже вполне терпимо. — Скоро здесь будут другие. Маги. И вы умрете.

— Мы уже мертвы, чужак, — она покачала головой и, сняв с шеи нить, на которой висел осколок бурого камня, протянула. — Возьми.

— Спасибо.

Отказываться Миха не стал. Он вообще чувствовал себя до крайности странно.

— Что взамен?

— Проклятые. Убивай. До кого дотянешься.

Что ж, не сказать, чтобы вовсе невыполнимо или как-то противоречит собственным желаниям Михи. А потому он склонил голову.

— Иди туда, — старуха указала вдоль реки. — Дальше лес. Спеши. Мне нужно играть, пока во мне осталась жизнь. Дети матери Мохо прольют сегодня много крови.

Она вновь уселась на грязные доски и пальцы коснулись барабанов, пробуждая их голоса. И безумие.

Миха отступил.

И еще отступил.

И только оказавшись в тени барака, который уже совсем неплохо горел, Миха позволил себе повернуться к старухе спиной. Впрочем, она о нем, кажется, забыла. Барабаны били.

Но теперь голоса их не вызывали в Михе прежней ярости.

И он, вдохнув дымный воздух, принял разумное решение: убираться и подальше.

Восстание рабов, небывалое по размаху, подавили лишь к закату, и то для того пришлось вывести в поле полдюжины боевых големов высшего уровня защиты. Големов сопровождала полная звезда магов, которые скорее присутствовали, чем принимали участие.

Ульграх тоже наблюдал.

— Что ж, рад обнаружить вас живым и невредимым, — с некоторой насмешкой произнес Магистр Урвар, подавая руку. Ульграх не стал отказываться.

Он выбрался из развалин, отряхнулся.

И огляделся.

— Удручающее зрелище, — заметил он, сдавив голову руками.

Нет, он, конечно, знал, что сакхемские барабанщицы на многое способны, но знать — это одно, а ощутить на собственной шкуре — совсем другое.

Голова раскалывалась.

Во рту поселился странный привкус рвоты. Да и перед глазами все плыло.

— Как вообще это получилось? — задал Ульграх вопрос, который явно мучил не только его.

— Разберемся, — магистр поморщился и взмахом руки выпустил пламя, очищая путь големам. Те двигались неспешно и, послушные слову погонщиков, методично добивали всех, кто мог представлять потенциальную опасность. — На днях прибыл берберийский корабль. Они оставили заявку на организацию аукциона. Были приглашены многие уважаемые люди. У вас кровь из носа идет.

— Ничего, — Ульграх поспешно прижал к носу обрывок тряпки. — Значит, не повезло?

— Скорее уж наоборот, — магистр ступал неспешно, то и дело останавливаясь. Он морщился, явно пытаясь оценить размер нанесенного ущерба. — Аукцион должен был состояться завтра.

Кровь текла сквозь тряпку.

По губам.

И на вкус была соленой.

Ульграх слизывал капли, понимая, что это не совсем нормально. Но голова еще гудела, словно в ней поселились те самые проклятые барабаны.

— Странно, что они так поспешили, — магистр снова заговорил уже на берегу. Он остановился перед телом старухи, чьи волосы были белы, а кожа черна. Она, иссохшая, обтягивала кости столь плотно, что видны были не только они, но и остатки мышц, и даже проступившие толстыми веревками нити кровеносных жил.

Пальцы мертвой барабанщицы сжимали круглый камень.

Еще несколько валялось тут же.

Как и темнокожие мертвецы, оскалившиеся в небо.

Ульграх отвернулся.

— Нисколько. С обычным патрулем она справилась, но окажись здесь пара магов посерьезнее, тех, кто поняли бы, что происходит, все было бы иначе.

В небо поднимались дымы. Пахло паленой плотью и жженым волосом. И от запахов этих к горлу подступала тошнота.

— Как бы то ни было, — магистр наступил на барабанщицу, и кости её захрустели. — Все окончено. Надо будет сказать Совету, чтобы пересмотрели правила. А то ведь и вправду, проберись эта дрянь в город…

Он покачал головой.

А Ульрих закрыл глаза.

Барабаны в голове смолкли. Почти.

Глава 15

Вечером Ульграх, отмытый и почти нормально себя чувствующий, сидел в мягком кресле. Кресло стояло у окна, из которого открывался чудесный вид на город.

Ныла рука.

Болело плечо. И еще спина, пусть бы сестра и уверила, что повреждения столь малы, что и силу на них тратить излишне. Само пройдет. Может, и пройдет. Если подумать, то случалось ему быть в куда более отвратном состоянии. Однако почему-то не успокаивало.

Нисколько.

Ульграх сжимал кубок с горячим вином, щедро приправленным медом и травами, и пялился в темноту. Сквозь нее проступали тени башен, изредка подчеркнутых огнями. Сам же город утопал где-то в бездне ночи.

— Рад тебя видеть, сын, — отец вошел через вторую дверь.

— И я, — Ульграх поднялся и отвесил поклон, который сегодня дался особенно тяжело. Заныла спина, и колено вдруг предательски подломилось.

— Я рад, что ты цел.

Ложь. Не то, чтобы не рад, скорее уж позволь Ульграх себя убить, отец лишь уверился бы в его никчемности. А если и испытал бы разочарование, то лишь тем, что план провалился.

— Вот, — сегодня не было настроения играть в слова, а потому Ульграх просто положил на стол мешок.

Отец подвинул его к себе, развязал и высыпал камни на полированную столешницу. В полутьме они слабо мерцали, показывая, что Ульграх не ошибся.

— Это все?

— Да, — Ульграх склонил голову.

Все, что удалось найти.

— Сын? — щелкнули пальцы и виски сдавило. Вновь проснулись барабаны, застучали, запели, но, как ни странно, их голоса принесли облегчение. И Ульграх сумел выдавить:

— Все. Клянусь.

Барабаны смеялись.

Отец же поверил.

И давление отступило.

— Что ж, — он опустился в кресло и, протянув руку к камням, закрыл глаза. — Неплохо. Определенно, неплохо. Три дюжины среднего размера, пара крупных. Ты выяснил, кто был заказчиком?

— Боюсь, что нет. Времени не хватило.

Сердце сжалось. Отец никогда не принимал оправданий. Таких оправданий. Но повезло. Сейчас он был занят камнями.