Правда недолго.

— Прошу, — Верховный первым ступил на плиты.

Мрамор? Почему-то вдруг стало важно узнать, мрамор это или иной камень. Белый. Чистый такой. Ирграм заставил себя оторвать взгляд. Осмотрелся. Площадка невелика. Шагов двадцать в поперечнике. По краям огорожена, пусть ограда и низкая, ниже колена.

Статуи.

Слева и справа. Меж ними — коридор. Статуи ужасны. Каменные уродливые исполины, лица которых расписаны красками. Глаза сияют. Что это? Драгоценные камни? Воистину огромные камни.

Верховный идет.

Он спокоен, лишь теплый плащ запахнул поплотнее. И правда, наверху прохладно. Холод проникает сквозь одежды, и предательское тело дрожит. Но Ирграм справляется и с дрожью, и со страхом.

Он идет следом, стараясь не смотреть на чужих богов.

Статуи.

Всего-навсего статуи. Каменные. Камень не несет в себе жизни, что бы там ни считали дикари. Но… и золото не способно?

Мятежные мысли.

А вот и алтарь. Снова камень, серый, ноздреватый, хотя местами и вылизанный до блеска. Сперва Ирграм даже не понимает, что с ним, с этим камнем, не так. А потом осознание парализует.

Оглушает.

Невозможно!

Это просто-напросто невозможно!

Верховный же провел по камню ладонью. И след от руки его загорелся, всего на мгновенье, но хватило и этого, чтобы Ирграм убедился в правильности своей догадки.

— И сказано было, что в год, когда Империя встанет на краю, — голос Верховного звучал словно издалека. — Мир вновь преобразится.

Он убрал руку.

Но потревоженная сила продолжала пульсировать в камне.

— Но нигде и никогда не говорилось о том, что небеса вновь прольются огнем. И что тот, кто однажды ушел, захочет вернуться.

Верховный поднял руку, с которой оползал пепел, к глазам. Золото сияло так ярко, что Ирграм зажмурился, не выдержав этого света.

Теперь он слышал и силу, скопившуюся в алтаре, наполнившую его до краев, хотя сложно представить, сколько её понадобилось, если крохотная слеза Неба способна поглотить силу трех магов. А эта? Эта наполнялась веками.

И вот теперь… что теперь?

— Молчишь, маг?

— Зачем ты привел меня сюда?

— Затем, чтобы ты увидел.

— Откуда этот камень взялся?

Знают ли они?

— Оттуда, откуда и прочие. С небес. В год, когда они отворились, исторгнув пламя. И мир едва не захлебнулся кровью. Вы называете их Слезами неба, верно?

Ирграм склонил голову.

— И используете для дел своих, отбирая их силу и наполняя собственной.

Собравшейся в алтаре хватит… да хватит на то, чтобы питать весь город! Годами. Десятилетиями.

— В других храмах тоже они? — тихо спросил Ирграм, не надеясь получить ответ.

— Не во всех. Во многих. Все же подобные камни встречаются не так и часто. Но наши мастера научились сотворять из малых большие.

Это тоже невозможно!

Сколько лет бились маги, пытаясь соединить несколько истинных камней хотя бы в одном артефакте. Не получалось! Слишком своенравны они. Слишком злы.

А они?! Мешеки?! Дикари?!

Ирграм коснулся горла. Теперь его не оставят в живых. Ибо… он бы не оставил. И господин тоже не оставил бы.

— Ложись, — сказал Верховный, указав на алтарь. — Если хочешь жить.

Ирграм сглотнул вязкую слюну.

— Мне не нужна твоя кровь, но нужна твоя верность. А снять клятву, которая держит тебя на привязи, можно лишь так.

Или согласиться. Или умереть.

Выбор невелик.

Ирграм поглядел на алтарь снова.

— Одежду снимать? — уточнил он, подумав, что окончательно сошел с ума. И что господину это определенно не понравится.

— Не стоит. Я же тебе не сердце вырезать собираюсь.

— Н-надеюсь.

Камень на прикосновение отозвался силой, потоком её, который поднялся по-над алтарем сонмом золотых искр.

Алтарь оказался высоким. И неудобным. Забраться удалось не с первой попытки, и сила, сокрытая в камне, обжигала. Эта сила вызывала приступы дурноты, с которыми Ирграм справлялся, но чувствовал, что еще немного и его вывернет. Эта сила туманила разум. И он с каждым вдохом все более терялся.

И когда чья-то рука легла на голову, придавив её к камню, Ирграм с почти что облегчением закрыл глаза. Он дышал сипло, чувствуя, как нарастает внутри боль. И желал лишь одного, чтобы та прекратилась. Вырезать сердце? Оказывается, это не такая и плохая идея.

Но Верховный не стал.

Последнее, что Ирграм ощутил — как захлестывает горло петля кровной клятвы. И застонал, дернулся было, силясь избавиться от неё, ставшей вдруг столь явною. Но ему не позволили.

— Немного осталось, — голос Верховного донесся издалека, будто само солнце заговорило. А сквозь ослепляющий свет его выглянули страшные лики чужих богов. — Терпи.

Ирграм терпел. Пока вовсе не отключился. Кажется незадолго до того, как, зазвенев, распалась нить клятвы. Что тоже было совершенно невозможно.

Он пришел в себя уже в покоях.

Он обнаружил, что лежит на лавке, застланной меховым покрывалом. Что он обнажен полностью, и укрыт вторым покрывалом.

Рядом с ним, у изголовья, сидел мальчишка с обритой головой. На гладком черепе его выжжен был знак солнца. И этот знак приковывал взгляд. Стоило шевельнуться и мальчишка вскочил, чтобы помочь сесть. Молча подал флягу с травяным отваром и помог напиться.

Что это было?

Ирграм потрогал шею и поморщился. На коже явно остался след, будто его горло сдавили раскаленной проволокой. И пусть ожоги явно чем-то обработали, но само их наличие говорило, что ему не привиделось.

— Вижу, ты очнулся, — Верховный вошел в незаметную дверь, которую запер за собой. Мальчишка выскользнул прочь, так и не произнеся ни слова. Если он вовсе обладал способностью говорить.

— Да.

Верховный присел.

— Рад, что ты уцелел.

— Могло быть иначе? — голос был хриплый, а горло драло так, что появилось подозрение — повреждено оно куда как серьезнее.

— Могло.

— Вы не предупредили.

— К чему пугать хорошего человека?

— Я хороший?

— Не такой плохой, чтобы сгореть.

Стало быть, и подобное случалось. Верховный смотрел и в глазах его виделась пугающая пустота.

— Что теперь?

— Ты свободен.

— Никто не может быть свободен, — Ирграм вновь отхлебнул. Что бы ни было во фляге, боль оно успокаивало. — Принести клятву вам?

— Не мне. Императору.

— А смысл? Менять одного хозяина на другого.

Наверное, это недавняя почти смерть сделала его настолько разговорчивым. И смелым. Смелостью Ирграм никогда-то не отличался. И дерзостью тоже. А тут впервые говорил, что думал. Как же это неосмотрительно!

— Хотя я понимаю. Если откажусь, то умру, — он почему-то хихикнул. — Извините.

— Ничего страшного, — Верховный глядел с сочувствием. — Но ты и вправду нужен.

— Кому?

— Империи. Императору.

— Зачем?!

— Чтобы найти его дочь.

Человек шел уверенно, словно знал, что в своем праве, что в замке этом не найдется никого-то, кто рискнет встать на его пути.

Замерла Бригитта, вытерев слюни, что стекали по её подбородку. Ныне, без чепца, пусть и в роскошном платье, женщина эта выглядела донельзя жалкой.

— Он. Идет.

— Кто?

— Даг.

— Зачем? — Миара прислушалась и скользнула на пол. Она на цыпочках подошла к двери.

Человек остановился.

Не один.

Не то, чтобы это плохо, но с одним справиться легче. Тем более, когда эхо отравы еще гуляет в крови.

— Муж мой… сказал… что Даг должен прийти сюда. Когда вы спите, госпожа. И возлечь с вами.

— Еще один извращенец на мою голову, — пробормотала Миара. — Для чего?

— Утром… вас бы обнаружили.

— И?

— Вы были бы опозорены.

— Я? — удивление Миары было искренним.

— Он бы согласился взять вас в жены.

Миара посмотрела на брата. Тот пожал плечами. Он, конечно, бывал за пределами города, но не так, чтобы далеко.