Владивой, наверное, улыбнулся невольно, может быть, даже чуть безумно. Сколько дней его терзали мысли о том, где могла бы быть сейчас Гроза — после всего, что случилось в варяжском стане на пути к Северному морю. А следов Беляны для того, чтобы отыскать Грозу оказалось пока недостаточно. Словно дорожки их разошлись вдруг. А получилось, что нет.

— Что делать Грозе у Любора? — сумев все же вытрясти из головы лихорадочно мечущиеся мысли, продолжил расспросы Владивой. А сам уж готов был на коня садиться и прямо сейчас — ехать туда, куда Рарог укажет. — Беляна у него — тому я не удивляюсь. А вот…

Рарог кашлянул, резко его прерывая. Будто недосуг ему было слушать чужие размышления.

— Достаточно того, что она у него. И попала ему в руки не по доброй воле, — скупо цедя слова, словно каждое из них давалось с трудом, пояснил он.

И вид его смурной вовсе не наводил на добрые мысли.

— Ты довел, — горячим от разрастающегося гнева сгустком выдохнул Владивой. — Что ты такого сделал, что Гроза угодила еще в большую беду, чем раньше?

Он резко втянул носом воздух — и тонкий дымок лучин продрал душной остротой до самой груди.

— Есть еще те дела, которые тебя не касаются, князь. Но одно скажу: Любор крепко садится на место того, кто путь на юг в своем кулаке держать будет.

Он откинул крышку ларя — и Владивой опустил в него взгляд. Золотые слитки тускло переливались в огне лучин. Казалось, их там несметное множество — и мысль эта аж виски сдавила. Козарское: степняки любят хранить золото, награбленное или полученное в дань, слитками, оставляя на них свои метки. Далеко дотянулся Любор, времени зря не терял.

— Откуда это у тебя? — Владивой вновь взглянул на Рарога.

— На рыбалку сходил, — тот снова захлопнул ларь. — Золото это Любор хотел за Грозу получить. Но только ее отдавать и не думал. Потому я отдаю его тебе. Чтобы ты мог доказать, что слова твои — не пустая болтовня.

— Зачем это тебе?

— Грозу верни.

Упорствовать и пытать истинных мыслей Рарога не хотелось. Просто не хотелось больше говорить с ним: зачем, если все равно каждое слово приходится тянуть клещами? Он словно по большой неохоте сюда пришел — и до последнего этот миг оттягивал. Сам же находник встал, собираясь, верно, заканчивать разговор. Он сказал все то, что Владивою знать нужно — и поблагодарить бы его, но велика уж будет ему честь.

— А ты что же? В сторону отойдешь? — усмехнулся он. — Не похоже это на тебя, Измир. Может, гадость какую задумал?

— Ты мне без надобности, князь, — Рарог пожал, глядя куда-то мимо. — Мне только знать нужно, что Грозу ты вызволишь и защитить сумеешь от варягов. От Ярдара Медного, который скоро за ней придет. До поры. А там видно станет…

Он усмехнулся двусмысленно. Вот и гадай теперь, что сказать хотел. И впрямь уйдет, только службой оговоренной не раз, займется? Или станет снова к Грозе руки тянуть, хитростью брать, изворачиваться?

— Я-то смогу, — Владиной кивнул, ничуть не сомневаясь в собственных словах. — А вот тебе сказано было к ней не приближаться. И я готов повторить это еще раз. Считай это добрым советом. Можешь золота этого взять, сколько тебе надо. Считать платой за хлопоты и заботу о ней. Но больше чтобы я тебя и на перестрел рядом с ней не видел.

Рарог склонился чуть, опираясь ладонью на ларь. Его лицо, хищное в резких тенях, оказалось угрожающе близко. Находник ничуть не робел перед князем, словно только сам себе он властитель. Словно все договоренности для него — ничего не

стоят.

— Тогда я тоже дам тебе добрый совет, князь. Коли позволишь. Как будешь забирать у княжича Грозу, забери и Беляну, — в чуть прищуренных глазах Рарога мелькнула тень злорадства. — Потому что с таким змеем подлым ей не будет хорошей жизни. Она, может, уже поняла это. Или нет — и надо бы ей объяснить. А золото… Себе оставь. За будущие хлопоты.

Только сказал — и больше ничего в ответ слушать не стал — развернулся и твердо из хоромины вышел. Владивой сдавил пальцами колено, пытаясь унять дыхание, которое от последних слов находника так и закружилось в груди змеем, стискивая что-то внутри. И не отпускало чувство, будто большой милостью для него было то, что Рарог приплыл в Белый Дол и рассказал все, что знает. А мог бы другим путем пойти и оставить его не у дел. Да только все так непросто повернулось, что безопаснее, видно, было к нему обратиться.

Басовитые голоса донеслись со двора. Владивой отодвинул волок и выглянул немного, опустил взгляд: Рарог о чем-то говорил с Ратшей, который, видно, повстречался ему случайно. Вид у воеводы был озадаченный и встревоженный. Все последние дни, что прошли после того, как донеслась до Белого Дола весть о том, что девицы учинили, он словно горел изнутри и все места себе найти не мог еще пуще, чем Владивой. А сейчас кивал, слушая Рарога — и на лице его виделось облегчение, хоть Гроза еще вовсе не была в безопасности. Воевода вдруг поднял руку и благожелательно хлопнул Рарога ею по плечу. Пожали они друг другу запястья, и Ратша тихо добавил что-то, понизив голос — но находник так и расплылся в улыбке, пусть и сдержанной, но открытой. Он в ответ махнул рукой в сторону реки, где стояла сейчас его лодья, и вдруг поднял взгляд на Владивоя.

— Готовь лодью, Ратша, — нарочито громко окликнул тот воеводу. — Завтра с утра отбываю в Долесск.

Ратибор тоже повернулся к нему и кивнул молча, будто все это было для него понятным и без лишнего приказа. Рарог тем временем направился прочь со двора, и можно было быть уверенным, что к вечеру его в Белом Доле не будет. Он сам пошел на этот шаг. Ради того, что было для него важнее всего — и голова раскалялась от понимания, что тем он только ближе Грозе станет. Хоть и не увидит она его в тот миг, как Владивой заберет ее у Любора — а он заберет. Если даже ему придется рать на Долесск пустить. Но все ж надеялся он, что до такого не дойдет. Лишнюю кровь проливать никто не хочет.

Владивой, проводив Рарога взглядом, пока тот не пропал за воротами острога, вдохнул глубоко воздух, наполненный сырым древесным духом. словно мелкий туман окутывал все вокруг, висел полупрозрачной куделью над рекой и качался пылью над верхушками елей, к сумрачному виду которых глаз уж привык. Слегка уложив в голове мысли, что никак не желали приходить в порядок и успокаиваться, Владивой вернулся к столу, на котором так и стоял тот ларь. Он открыл его, провел ладонью по прохладным твердым слиткам — и вдруг, схватив за край, опрокинул на бок. Гладкие куски золота с грохотом будто бы расплескались у ног крупными брызгами. А после миг оглушительного волшебства прошел — и это оказались просто блестящие камни, ни за один из которых не стоит покупать ничью жизнь. Просто камни — поддать сапогом и забыть. Но отчего же многие сходят с ума, только едва взглянув на него? Наверное, у них еще не случалось в судьбе таких мгновений, когда что-то становится гораздо более важным. Что заполняет всю душу, и в ней не остается места иному.

Сейчас у Владивоя был именно такой миг. И отчего-то его хотелось запомнить.

И показалась дорога до Долесского княжества слишком длинной, хоть было ее всего пятерица. Да каждый день, что Владивой в лодье проводил, Гроза оставалась в полоне Любора. Вряд ли тот обращался с ней худо, но раз он задумал много подлостей, то, может, и на такое способен — кто его теперь знает.

И, казалось бы, плывет Владивой зря: дочери обратно в Волоцк ему не вернуть — а другое занимало теперь в его мыслях важное место. Пусть Беляна и воспротивится, коль скоро добралась до возлюбленного, и клещами ее теперь из Долесска не выдернешь, а хотя бы водеводову дочь он освободит. И тревожным для самого себя казалось осознание, что сделать для того он может теперь все что угодно.

И сколько верст водного пути прошли за эти дни, Владивой постоянно чувствовал наблюдение. И знал даже, кто идет за ним по пятам, на глаза не показываясь будто бы, да и не слишком скрываясь. Почудилось даже однажды на ночевке между весями, что проскользнули в прохладной темноте очертания знакомого струга. Рарог следовал за княжеской лодьей почти в открытую, и вряд ли он беспокоился о том, сможет ли Владивой выцарапать из рук Долесского княжича дочь. Другая девица ему покоя не давала — и оттого на душе все паршивее становилось. Неспроста такая забота — как бы не дала Гроза находнику каких надежд в то время, как Владивой ее не видел.