Условным утром я проснулся, и чуток постоял под обычным душем. Только собрался добавить тепленькой, как вода кончилась, а вежливый голос автомата злорадно сообщил:

— Ваш водяной лимит на сегодня исчерпан.

— Обойдемся, — буркнул я.

Натянул комбез и поскакал в столовую — нормально ходить при лунной гравитации у меня не получалось. Организм постоянно терял равновесие, упорно желая уйти в кувырок. Я не падал лишь потому, что переходник был узким — шагал и колотился о стенки, пока не выбрался к тамбуру-перекрестку. А там сразу три входа в галереи, как перед богатырем из русской народной: прямо пойдешь — в столовую попадешь, направо свернешь — в лабораторию селенологов явишься, налево двинешь — в ангаре очутишься. Я заскакал прямо…

В столовой чинно завтракали старички-разбойнички. Леонов с раннего утра убыл на базу «Звезда», и их осталось трое.

— Как спалось? — поинтересовался Дворский.

— Средне, — постно улыбнулся я.

Янин щелкнул дверцей микроволновки, и протянул мне разогретую порцию каши в стандартной упаковке.

— Овсянка, сэр! Какие планы?

Я умолол половину «Геркулеса», и лишь затем признал со вздохом:

— Гипотез — вагон и маленькая тележка! Персонал вашей станции, Борис Борисович, набросал мне массу версий, перебрав всех фантастов, начиная с Уэллса. А я понял одно — пока мы сами, своим умом не дойдем до мезоатомной химии, «подсказки» рептилоидов мало чем помогут… А планы… Надо придумать, как разобрать те камеры! Объекты «Связка шаров», «Шестигранник», «Усеченный конус» и «Отражатель» аккуратно пакуем — и отправляем на Землю. Слой мезовещества необходимо исследовать под электронным микроскопом, артефакты просветить рентгеном… В общем, от кавалерийского наскока толку не будет!

— Согласен. — Кудряшов церемонно коснулся губ салфеткой. — Не будем устраивать пикник на обочине! За неделю управимся, как думаете?

— Должны, — сдержанно кивнул я, ликуя в душе: «Ух, ты! Целая неделя! На Луне! Ура-а…»

— Ну, тогда чайку? — Бур Бурыч крепко хлопнул в ладоши.

— С контрабандным пирогом! — рассмеялся Дворский. — Наливай!

Вторник, 12 августа. Ночь

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Наташка до того бурно реагировала на мои «развратные действия», что ее стоны, то протяжные, то задышливые, полнили всю мансарду, упадая до самого холла.

«Пусть стенает, пусть пищит!» — думал я ласково. Всё равно в доме никого, кроме нас с нею, а родные стены должны впитывать и шепот любви, и крики страсти…

Мы нарочно откладывали «слияние», занимаясь любовью, «как все», но нам ли тужить, паранормам? Расплетя ноги, расплетя руки, я лежал, унимая биение сердца, а Талия привалилась ко мне, опаляя шею горячим дыханием. Гибко потянувшись, она уютно уложила голову на мою грудь, легонько целуя и водя ладонью.

— Знаешь… — Ее чисто девчоночье хихиканье отозвалось во мне умильной дрожью губ. — Ритулька очень хотела сама тебя встретить, но… Не сложилось! Боюсь, она мне не поверила, когда я изобразила огорчение…

— Лгунья! — заклеймил я ее.

— Ага…

— А Инка?

— Да они все умотали в Ялту! И Лея с ними! Там же киностудия, и какие-то супер-пупер-декорации. Если я правильно поняла — интерьеры звездолета «Темное пламя». Лея звонила вчера — выкипала восторгом. Говорит, как в будущее попала! И Маруата там, и Настя, и Павлов прилетел, и Викторов… Хотели в гостинице заночевать, но Ромуальдыч был резко против — и всех заманил к себе домой…

— А ты почему не с ними? — моя рука, рассеянно оглаживавшая Наташкино плечо, бессильно соскользнула на большую, тугую округлость, всею ладонью уминая лакомую плоть.

— А я… — пробормотала Талия, слабея. — А я хитрая… До «читки» еще далеко, а твой спецборт уже вылетал в Раменское… Миш! — тихий женский голос сорвался в прерывистый шепот: — Ты ко мне пристаешь?.. Или просто так?..

— Просто так пристаю…

— Я тоже очень соскучилась! — жаркий выдох коснулся моей щеки. — Очень!

* * *

Любопытная Луна заглядывала в чердачное окно, наполняя мансарду всамделишным неземным сиянием, а я до сих пор странно ощущал себя, словно находился сразу в двух мирах.

После несерьезной лунной гравитации, которую так и тянуло назвать «силой легкости», земное притяжение угнетало, как давящая перегрузка. Даже в мягкой постели…

…На базу «Звезда» я так и не попал, но шесть дней «командировки» осели в памяти навсегда. И пологие Юрские горы, осиянные мягким светом Земли, и заря после долгой ночи, когда звезда по имени Солнце жарила окоченевший реголит, вытягивая длинные, провально-черные тени с четким обрезом краев.

В одиночку, пускай и со старичками-разбойничками, я бы долго провозился, но стоило Дворскому бросить клич, и на «субботник» явился целый взвод инженеров и техников с «Урановой Голконды».

Всей дружной компанией мы аккуратно разобрали обе камеры и перегрузили нужный «хабар» в ПМ. И ненароком сделали открытие — раскопали еще одну шестигранную колонну, только расколотую пополам. Она оказалась чем-то вроде атомного реактора или энергоблока, а внутри, в ее керамической утробе, спеклась мешанина из тория-232, остатков урана-234, плюс стабильные изотопы бария, стронция, цезия — «зола» от «выгоревшего» ядерного топлива…

…Целая толпа провожала меня, махая на прощанье — Солнце обливало их слепящим свечением, и металлизированная ткань скафандров, чудилось, отекала расплавом.

«Ну, давайте! Пока!» — «Внимание! Старт!»…

…Пересадка на «Салюте-8» прошла мимо меня — я ударно трудился грузчиком, потея и борясь с инерцией. Веса у «хабара» не было, но масса-то никуда не делась… И всю эту массу мы с Пашкой и Римасом перетаскали на «Ураган», отдышались — и отстыковались. Сели на аэродроме «Юбилейный», под Байконуром. Осторожно, бережно, на руках перенесли драгоценные пластмассовые ящики на борт «Ил-76», и тут же вылетели в «Раменское»…

Я ощущал себя изнуренным и хилым, но медикам не дался — разве бывает лучшая реабилитация, чем от женской любви и ласки, да еще дома?

Глянув на Талию, чье тело будто фосфоресцировало в лунной светлыни, я шепнул:

— Спишь?

— Не-а… — Наташа придвинулась ко мне поближе, и заерзала, навалилась — овал ее лица неразличимо темнел, а распущенные волосы сияли голубоватым нимбом. — Совсем забыла тебе рассказать! Светланка, похоже, скоро защитит докторскую, и пусть проставляется — она же на нас с тобой карьеру сделала!

— И как «диссер»? — Я обеими руками пригладил Наташкину прическу.

— Очень интересно, захватывающе даже! Оказывается, метакортексы паранормов, состоящих в кровном родстве или испытавших «слияние», проявляют что-то типа квантовой запутанности. Наверное, поэтому отец в семьдесят пятом вдруг ощутил, что настоящей Таты больше нет. Для него это было жуткое потрясение… — Талия сложила руки у меня на груди, будто ученица за партой, и уложила на них подбородок, из-за чего речь ее стала чуть невнятной. — Кстати, про «запутанность» метакортексов… Ее ощущал маленький Васёнок по отношению к тебе, и Лея тоже, даже ещё сильней, но самым поразительным образом это свойство «вылезло» у Наталишки. Она же не зря всё время рвётся к «Мигелу», да и к Лее тоже. Знаешь, почему? Твоя внучка не просто паранорм, она — «энергетик»!

— Ага… — затянул я, и пальцем коснулся кончика Наташиного носа. — А это уже, помню, из твоей докторской!

— Да! — выдохнула женщина, смешливо морщась. — Метакортекс у Наталишки способен, подобно маршрутизатору, соединять метакортексы паранормов из её клана в «генеративный эгрегор»… М-м… Как бы тебе… Ну, его можно представить, грубо и зримо, в виде локальной виртуальной сети — «домена» — из связанных между собой нейронных кластеров. А через эгрегор открывается доступ ко всей психодинамической энергии клана! Получается, что Наталишка подключает к своему «генеративному эгрегору» метакортексы всех «родных» паранормов, до которых только может дотянуться, и которые вызывают у нее доверие: до тебя, до Васёнка, до Леи или меня… Причём для инициирующего подключения требуется активное согласие Наталишки, после чего она запоминает как бы «слепок ауры», а он у каждого метакортекса индивидуален, и все последующие обращения к эгрегору проходят уже «на автомате»…