— Представляю! — фыркнул я. — Паранорм-нелегал!

— Тс-с-с! — Сосницкая приложила палец к губам. — Секрет!

Все прониклись, а я выплеснул всю бутылку «Киндзмараули» по бокалам, и поднял свой.

— Выпьем! А за что, никому не скажем!

Стекло радостно зазвенело, в тон улыбкам пуская рубиновые «зайчики».

Среда, 17 декабря. День

Ново-Щелково, проспект Козырева

Светланке мы постелили в гостевой, и хмельное блаженство доктора наук мигом перетекло в блаженство сна. Разумеется, никто ее не будил спозаранку — не монстры же мы, не изверги. Я и сам хорошо выспался, ибо не человек для работы, а работа для человека… В НИИВ я оказался даже позже, чем Лея с Талией.

Мы с Васёнком вели Наталишку, держа за руки, и девочка раз за разом поджимала ноги, чтобы дед с папой несли ее, а еще лучше — плавными махами переставляли, как в лунной припрыжке.

— И-и-и… Здорово! А еще? Пап, давай еще!

— Совсем тебя Мигел избаловал… — ворчал Василий Михайлович, послушно подхватывая пищащее дитя.

— А вот и нет! — звонко откликалась Наталья Васильевна. — Это я Мигела избаловала!

Так мы и допрыгались до лаборатории. Там уже вовсю крутились и вертелись Киврин с Алёхиным — подключали, линковали, стяжками вязали провода в пучки, чтобы валялись аккуратнее… Тихонько шелестел «Байкал-5», а два округлых «Ольхона» бесшумно перемигивались индикаторами.

Стендовое кресло больше всего походило на старое нескладное устройство, знакомое любой советской женщине, сушившей волосы в парикмахерской — тот самый стул с нависающим колпаком-феном. Только у нашего над спинкой блестел сканер тахионного излучения, похожий на опрокинутую чашу из надраенной меди — Корнеев уверял, что данная конструкция «подобна оболочке-пелюциде в яйцеклетке — реагирует на один сперматозоид… тьфу! На один тахион из двухсот пятидесяти миллионов!»

Еще четыре массивных детектора окружали сиденье, подвешенные на кронштейнах, а чуть дальше, на продавленном диванчике, зажатом между двумя грубыми шкафами, ерзала Лея, служа контрапунктом спокойно восседавшей Талии.

— Лея, привет! — возликовала Наталишка. — А на мне будут опыты ставить!

Наталья-большая рассмеялась, а Наталья-маленькая прыгала вокруг меня на одной ножке, руку мою не отпуская.

— Мигел, я тебя запутала!

Смеясь, я распутался.

— А Светланка где?

— Лиза ее отпаивает, — улыбнулась Талия.

Торопливо цокая, в лабораторию юркнули бледная Сосницкая и румяная Векшина.

— Начинаем! — я хлопнул в ладоши. — Лиза — за пульт! Наталишка, садись…

— Опыт, да? Мигел, я сама… — забравшись на сиденье, малышка глянула снизу на сканер. — Это на голову, да?

— Физиком будет! — умилился Володька.

— Приготовились! Фиксируем норму…

Ничего не изменилось — внучка по-прежнему болтала ногами, выглядывая из-под полусферы, детекторы мигали огоньками.

— Пять фрейдов… — пробормотал Васёнок, взглядывая на экранчик ментовизора. — Ничего себе норма…

— Лиза! — позвал я. — Запись?

— В штатном режиме! — поспешно откликнулась Векшина.

Я ни к месту вспомнил ее фото, где она стоит в прекрасной своей наготе, и скомандовал: — Эгрегор, стройся!

— Миша! — Наталья гибко поднялась, и глянула на Светлану. — А давай нашего доктора подлечим? Чего энергии пропадать зря?

— Да ладно… — слабо воспротивилась Сосницкая.

— Без «ладно», — кровожадно улыбнулся я. — Женский алкоголизм трудно излечивается!

Смущенно хихикая, Светлана легла на диван — я водил руками над ее головой, почти касаясь волос. Ладони Талии мягкими пассами скользили вдоль узкой женской спины, а Лее достались ноги в модных колготках.

— Наталишка, помогай!

— Ага!

И энергия нахлынула волной. Я даже ощутил легкое ошеломление. Каково это: стать под душ, а оказаться под водопадом?

— Одиннадцать фрейдов! — вытаращил глаза Васёнок. — Пятнадцать фрейдов! Семнадцать и три десятых… С ума сойти!

— Данные! — простонала Светлана. — Мне нужны все-все данные…

— Лиза? — я даже не напрягся.

— Пишем, пишем!

— Всё! — закряхтела Сосницкая, несолидно подбирая ноги, становясь на четвереньки, и садясь. — Фу-у… Всё-всё! Голова не болит, тонус… Готова кружок-другой по стадиону!

— Наталишка! — улыбнулся я. — Опыт закончен!

Девочка спрыгнула с кресла, уводя голову от сканера, подбежала ко мне, обняла за ногу и запрокинула симпатичное личико: — Опыт удался, Мигел?

— Удался! — я рассмеялся и подхватил малышку на руки.

Счастливый визг «энергетика» отразился от детекторов, и прянул под высокие своды…

Понедельник, 22 декабря. День

Эдинбург, Королевская миля

Что ощущал Артур Шоу Стюарт в день своей коронации? Еле сдерживаемый восторг? Или ужас, скрытый за бесстрастным выражением лица? Позже он рассказывал, будто с раннего утра им владело глубокое изумление поворотом судьбы, «вознесшей его на вершину Замкового утеса», но истинное чувство было иным — всё вокруг казалось хоть и дивным, но сновидным. Словно он угодил в добрую сказку, где исполнились и его невысказанные желания, и чаяния всех шотландцев.

Артур мерял шагами королевские палаты Эдинбургского замка уже не как турист — скоро, совсем скоро он станет полноправным хозяином старинной цитадели. Сувереном.

«Сбылось…» — в сотый, в тысячный раз прокрутилась мысль, стоило окунуть взгляд в старинное зеркало. Отразился немолодой мужчина в камзоле, расшитом шотландским чертополохом и северо-ирландским трилистником…

Королем его честно избрали на совместном съезде парламентов Шотландии и Ольстера. Да и кандидатура была не единственной — шестнадцать шотландских лордов и депутаты от Белфаста активно «топили» за 8-го графа Касл-Стюарта. А он-то, по сути, был креатурой Сэлмонда с Брюсом, хотя вся городская голытьба — за него…

После долгих дебатов большинство проголосовало все же за Арчи Шоу. И постановило, что впредь, в отличие от Англии, все последующие короли перед коронацией будут присягать парламенту на верность Конституции.

«Которой пока нет! — усмехнулся Артур, и зажмурился. — Сбылось…»

Даже странно делалось порой. Он никогда даже не мечтал о монаршьем величии, но стоило Брюсу передать благую весть — и как будто всё провернулось в мире, занимая единственно возможное, изначальное место; всё стало очевидным и ясным. Сомнения истаяли, словно туман под горячими лучами солнца.

«Мое предназначение… Вот оно!»

Редко кому из людей, пускай даже на старости лет, удается понять, в чем смысл их жизни, для чего они рождены на свет. Самые нетерпеливые — из тех, кто жалеет часы на размышления — суетятся, спешат исполнить свою миссию, и лишь под занавес, сломленные трудами, разочарованные провалами, осознают, что им было предначертано совсем, совсем иное. Но уже нет сил на исправление житейской ошибки, а время вычерпано до дна… Да есть ли истина горше?

А вот ему повезло, именно повезло — нашелся человек, который вывел его из замкнутого круга буден…

Почерневшая дубовая дверь мягко повернулась на позеленевших петлях, и порог переступил Эндрю Брюс, граф-маршал Шотландии.

«Ecce homo!»

С достоинством поклонившись, граф-маршал произнес с непередаваемо серьезной почтительностью:

— Карета подана, ваше величество. Можно начинать.

— Да, Эндрю… — голос короля дрогнул. — Спасибо, и… Надеюсь, ты понимаешь, что Лондон только и ждал сегодняшнего утра? То, что для шотландцев и ирландцев — праздник, для англичан — «казус белли»…

— Мы готовы, ваше величество, — твердо ответил Брюс. — Пускай Лондон развязывает войну. Пускай своими собственными руками англичане прольют кровь шотландцев, сплотят и закалят их дух!

Артур замедленно кивнул.

— Я готов, — выдохнул он.

Золоченая карета, запряженная шестеркой лошадей, миновала эспланаду у стен Эдинбургского замка и неторопливо покатила вниз — по недлинной Каслхилл, мимо музея шотландского виски, мимо самой высокой в городе башни церкви Святого Джона, чей темный камень мерещился очень древним, а это всего лишь свойство местного песчаника, уж очень здорово тот впитывает смог.