— Мурашки по коже… — выговорил Аркадий, любуясь переливами света на гранях. — Не сказка, а быль… На, держи, — сказал он, передавая украшение брату.

— Быль! — кивнул Борис, бережно принимая подвеску. — Но куда чудесней всякой сказки… Странно! — удивился он. — Желтый камень холодный, а серые — теплые, почти горячие…

— Тебе показалось! — фыркнул Аркадий Натанович.

Женщины переглянулись. Рита, уловив Наташин взгляд, и верно поняв его, изобразила оживление.

— Мы вас проводим! — сказала она, беря старшего Стругацкого под руку.

Писатель мигом подтянулся, демонстрируя былую выправку, а Талия обаяла младшего.

— Борис Натанович, возьмите, — заворковала она, выуживая из сумочки рабочую визитку Светланы Сосницкой. — У меня к вам огромная просьба — свяжитесь с нею, не откладывая, это реально очень важно…

Стругацкий удивленно наморщил лоб, вчитываясь в титулы и регалии:

— Хм… А зачем мне завлаб Института Мозга, пусть даже доктор медицинских наук? У меня, вроде, всё в порядке с обоими полушариями…

— Разумеется! Но вы всё же позвоните доктору Сосницкой, — мягко возразила Талия.

— Ладно… — заворчал Борис Натанович.

— Обещаете? — мурлыкнула Ивернева, сладко улыбаясь.

— Обещаю! — писатель отставил локоть, и женская рука нежно завладела мужской.

Понедельник, 5 января. Условный день

Луна, Море Дождей, ДЛБ «Звезда»

Солнце поднялось высоко над горизонтом, и бесконечные тени, нарезавшие кромешную черноту, укоротились. Полдень.

Федор Дмитриевич, поглядывая в толстый иллюминатор, усмехнулся — сверху окно прикрывал бронекозырек, мешая любоваться звездным небом. Хотя, какая разница? Пока в небе царит звезда по имени Солнце, иных светил не разглядеть. А Землей лучше любоваться снаружи, задирая голову к черноте бесконечности…

Дворский присмотрелся, и повел головой. Забавно… В первые дни на Луне он не разбирал всех красок, которыми расцвечен густо кратерированный простор. Говорят, что эскимос отличает десятки оттенков снега. Так и здесь. Луна не столь уж уныла, как представляется на плохих снимках.

Склоны холмов на окраине базы отливают молотым кофе, а иные косогоры словно присыпаны шоколадной крошкой, крапчатой от желтой серы. В низинах белеют вывалы пемзы, а ближайшая стройплощадка, с которой лундозеры счистили слой реголита, оголила черные базальтовые плиты — русло магматического потока архейских времен.

Пошатываясь, Федор Дмитриевич прошелся по узкому коридорчику, словно по вагону мимо купе, и шагнул в свой отсек. Месяц минул с новоселья — они с Бур Бурычем переехали из «старого» цилиндрического блока сюда, под своды новостройки –пологого купола, заглубленного в грунт на несколько горизонтов. Четыре квадратных метра жилплощади! Отдельной, на одного, и это, не считая тамбура и санузла!

«Хоть танцуй!» — мелькнуло у Дворского.

Правда, лунные танцы больше приличествуют молодежи, уж больно они акробатичны — здесь стойку на одной руке осилит любой, но как в таком замысловатом па удержать баланс?

В дверь пару раз стукнули, и створка ушуршала в пазы. Высокий комингс переступил Борис Борисович, коллега и сосед. Судя по брюзгливому выражению лица, коллега и сосед был сильно не в духе.

— Не выспался, — буркнул Кудряшов, отвечая на незаданный вопрос. — Ночью приехали. Десять часов тряслись… — он засопел. — Или это я таким капризным стал? Геолог, называется… Буровик!

— Как успехи? — не утерпел Федор Дмитриевич.

— Да никак! — вздохнул Бур Бурыч. — Всё осмотрели, реголит через мелкое сито просеяли, каждый ярус метелочками да кисточками вымели… Пусто! Ну, еще пару табличек сыскали… Интересная версия линейного алфавита рептилоидов, но… Ты же помнишь, сколько всего текстов было! Валя в десять раз больше берестяных грамот откопал… Да и толку с тех текстов! Не верю я, что их вообще когда-нибудь дешифруют. Абсолютно чужой язык! Нечеловеческий! И никакого Розеттского камня под рукой…

— Жалко… — вздохнул Дворский.

— Жалко ему… — заворчал Бур Бурыч, и неожиданно улыбнулся, сказал чуть ли не с нежностью: — Балбе-ес… Ты обнаружил самую настоящую Зону Посещения!

— Случайно наткнулся, — поправил его Федор Дмитриевич.

— Ты первым нашел мумию рептилоида!

— Случайно…

— Не перебивай старших! — осерчал Кудряшов. — Мы раскопали кучу артефактов, двинули вперед и ксенобиологию, и ксенотехнологию, мы доказали, что люди не одиноки во вселенной, а ему всё мало! Стыдно, товарищ Дворский!

— Я больше не буду, — смиренно пообещал первооткрыватель, и сказал обычным голосом: — Чаю хотите? Мне посылка пришла, с Инкиными печенушками!

Бур Бурыч посопел, но соблазн был слишком велик, и он махнул рукой:

— Наливай!

Вторник, 13 января. День

Ленинград, улица Академика Павлова

Борис Натанович сразу позвонил Светлане Сосницкой, опасаясь, что его начнут уговаривать, как среднестатистического старпера, этакого капризного старикашку, и даже договорился о встрече.

Ну, если уж совсем откровенно, именно дедовское беспокойство и привело «Брата Стругацкого» в Институт Мозга. Страшно же идти — а вдруг чего-нибудь обнаружат, как у Арка?.. Однако эту детскую боязнь передавливала вполне себе взрослая тревога, да и не те года уже, чтобы отмахиваться от хворей…

…Раздраженный, выбитый из зоны комфорта, Борис Натанович представлял «доктора медицинских наук» этакой старой грымзой, что ходит по-утиному, вперевалочку, охая и жалуясь на больные ноги.

Однако встретила его довольно молодая женщина, стройная и приятная. Светлана и объяснила причину, взволновавшую «трех граций».

«Помните, как Максим Камеррер заслал Тойво Глумова в Институт метапсихических исследований, а тот оказался люденом? — сказала она, мило улыбаясь. — С вами происходит подобная история, только не трагичная, а оптимистичная!»

Писатель сперва не поверил. Метакортикальная аномалия… Латентная паранормальность… Это было настолько непредставимо, настолько чуждо его внутреннему пониманию, что душа с порога отторгала всякую метапсихическую дребедень.

Ну и что с того, что детектор регистрирует высокую напряженность психодинамического поля? Да это, вообще, фантастический термин! Психогенное поле… Энергия мозга… Сила…

Всё это выдумки! Нет, ну, может, психологические феномены и существуют в действительности — у каких-нибудь экстрасенсов, вроде Нелли Кулагиной или Розы Кулешовой, но он-то здесь причем⁈

Окончательно прояснить ситуацию должно было зондирование на томографе — специальная компьютерная программа (кстати, разработанная Натальей Иверневой) легко выявит метакортекс у него в коре — или в подкорке? — и даже очертит границы аномалии.

«Дорогой Борис Натанович, — серьезно сказала Сосницкая. — Открою вам большой-пребольшой секрет: мы, вообще, хотим проверить всех деток в Союзе на предмет паранормальности, чтобы она не ощущалась так болезненно, как у вас. Ничего не бойтесь! Люденом вы не станете, и к Странникам не перебежите, — улыбнулась она. — И никаких минусов в вашей жизни не образуется, а вот плюсы — наверняка. Вы сможете, например, лечить наложением рук… если, конечно, захотите стать психохирургом, как Миша Гарин. Но и это необязательно. Ваша форма паранормальности — латентная, как бы спящая. Мы можем ее разбудить — и обучим вас, как направлять Силу и сознательно ею пользоваться… Да вы и самого себя оздоровите! И обязательно прибавите энное число лет к тому сроку, что задан судьбой. Тут всё зависит от вас. От вашего выбора…»

Ровно через неделю, в два часа дня, Борис Натанович явился на МРТ-обследование.

* * *

Стругацкого увлекло в белую гулкую «трубу» томографа, и теперь мощный басистый гул наплывал со всех сторон.

— Вдо-ох… — мелодичный голос Светланы, вытекший из наушников, перебил шумы. — Не дышите!