Там же, позже

Радиофон помалкивал, и я чуток расслабился. А что? Елка в холле стоит, наряженная, с красной звездой на макушке. Правда, новогодний стол накрывать особо нечем, но не царское это дело — пиры готовить… Главное, что «Наполеон» возлежит на подоконнике, пропитывается…

Мы с девчонками так и не договорились, где будем провожать уходящий год и встречать новый. Что-то темнят «грации»…

Судя по загадочному виду Леи, она в курсе, но будет молчать, как партизан. Ладно, надеюсь, мне позвонят и сообщат, куда ехать. А не позвонят — и не надо, хоть отдохну от дружного женского коллектива…

Старенький «ВЭФ» коварно тренькнул. Звонила Елена фон Ливен.

— Алё? — ухмыльнулся я. — С наступающим, ваше сиятельство!

— И тебя, ваше величество! — энергично толкнулся женский голос. — Или как там величали султанов?

— Ах, княгиня…

— Прости, прости, не могла удержаться! — забился колокольчиком смех. — Миша, твои жёны… э-э… я хотела сказать — женщины, не звонили еще?

— Молчат, — буркнул я.

— Ну, не обижа-айся! Я, может, из зависти ехидничаю!

— Ага, так я и поверил.

Трубка хихикнула, и тон упал до серьезного:

— Миша, часов в шесть-семь вечера подъезжай к Институту Времени, мы все собираемся здесь…

— Все — это кто? — осведомился я, чуя подступающий холодок.

— Все — это все! Твои… женщины, и Юля с Антоном, и Васёнок с Маришей, и Настя… К вечеру должен пожаловать ее адмирал! Светлана со своим Юриком будут, Динавицеры, Киврин с Наташей, Корнеев с Ядзей… Марина Исаева, Тата Ивернева, Лена Браилова, Рустам… Обещали быть Олег с Рутой и малолетним Натаном — бабушкам они не доверяют… Короче, я созвала Приорат Ностромо, за исключением Лидии Васильевны. Подумала тут, и решила, что раскрывать тайну твоей личности ей — не лучшая идея…

Меня будто проморозило, но я сумел разжать сцепленные зубы:

— За маму — спасибо… — и, охваченный порывом малодушия, заныл: — А может, не надо, княгинюшка? Я больше не буду!

— Нет… — фыркнула фон Ливен, и настояла: — Надо, Миша, надо!

Среда, 31 декабря. Вечер

Ново-Щелково, проспект Козырева

До полуночи оставалось меньше двух часов, и машины заполонили проспект, учинив редкое для наших мест явление — «пробку». Старшие и младшие научные сотрудники ринулись по гостям, а то и по магазинам, торопясь выхватить забытый в суматохе хлеб или огурцы, а то и (стыдно, товарищи!) шампанское в универсаме «Центральный».

Да что там «Soviet sparkling»! Я лично видел за окном «Волги» поспешавших граждан с елками под мышкой!

Ближе к ОНЦ густой поток автомобилей поредел, и мне удалось прорваться к институтской стоянке, кое-как втиснув машину между кивринской «Шкодой» и Наташкиным джипом.

— Позаставили всё…

Зажужжали подворачиваемые зеркала, и я, кряхтя, бочком, вылез.

Стеклянная вогнутая стена, разграфленная на этажи, отражала лунное сияние, словно мутное черное зеркало, и лишь высокие окна актового зала светились яркой желтизной, выдавая людское присутствие.

Гляделось это необычно и странно, даже для Людей Понедельника, ведь истекал предпоследний час старого года! Новый, 2004-й, незримо наступал из туманного далёка — еще немного, еще чуть-чуть, и Земля дорисует виток вокруг Солнца.

…Долгие миллиарды лет она кружила по своей орбите — стягивалась, сжималась в исполинский шар холодной материи, безвидный и пустой, разогревалась, коптила вулканами, потом остужалась, терпела удары комет и астероидов, подхватывала гулящую Луну — но некому было считать круги.

А завелась жизнь, переболела ноогенезом, и хлопотливые носители разума не только расчислили траектории, но и додумались отмечать каждый оборот планеты вокруг светила, как великий праздник.

«Задумаешься если, всё выглядит смешным и странным, — дернул я губами. — А ты не задумывайся — пей, веселись и жди нового счастья!»

Разумеется, философические размышления одолели меня не зря. Сей высокодуховный налёт скрывал под собой малодушное желание спрятаться, забиться поглубже в норку — секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Политбюро, директор Объединенного научного центра и прочая, и прочая, и прочая — боялся признаться, кто он, откуда он, да еще публично…

Как люди отнесутся к тому, что их друг, товарищ и брат оказался гостем из будущего? Путешественником во времени, если вторить утонченной формулировке Уэллса? Попаданцем — по грубому и небрежному выражению какого-нибудь Большакова?

«Переживешь!» — вздохнул я, и храбро переступил порог ОНЦ.

На вахте меня встретил Юсупов в забавной шапочке Деда Мороза.

— С наступающим! — оскалился он.

— Шампанским запасся? — строго поинтересовался я.

— Так точно! Стынет в холодильнике! — браво ответил Умар, четко козыряя. — Есть установка весело встретить Новый год!

— Правильно!

Натужно посмеиваясь, я шагнул в гулкую кабину новенького «Отис-ЭМИЗ», отделанную полированным металлом. Лишь только сомкнулись дверцы лифтовой шахты, моя улыбка увяла — переживания изматывали, множа негатив.

«Настя поймет… А простит ли молчание? — мысли в голове толклись суетно и бестолково. — А что скажет Лиза? А Ядзя? Не придется ли мне заново выстраивать отношения? Вот же ж…»

Вознесшись, я прогулялся по коридору, безлюдному и полутемному, но не тихому — музыка пробивалась из актового зала этажом ниже. Моя любимая, давно распавшаяся «АББА» желала счастливого Нового года… Наперекор скучной, безысходной реальности, назло равнодушной судьбе — Happy New Year!

Я нервно разделся в кабинете — швырнул на диван куртку, туда же полетела шапка и шарф. Расчесавшись перед зеркалом, скорчил рожу своему отражению — и зашагал вон, вниз, всё глубже погружаясь в атмосферу радостного ожидания и восхитительной беззаботности.

Просторный актовый зал, запутанный вислым серпантином и усыпанный конфетти, вобрал меня в себя, с порога окуная в пестрое мельтешение лиц, нарядов, голосов… И витало, витало в воздухе новогоднее предвкушение чуда.

Я затравленно огляделся, как новичок, попавший в большую дружную компанию, но все мне улыбались, женщины по-приятельски чмокали в щечку, мужчины крепко жали руку — и вибрации в душе пошли на спад.

А княгинюшка — молодчина! Ряды и шеренги кресел, прикрученных к полу, будто в корабельной кают-компании, исчезли бесследно, освободив обширное пространство, зато в сторонке, у окон, вытянулись длинные столы, заставленные дивизионами салатниц и блюд, да батареями бутылок. Один вид котлет по-киевски или утки по-пекински будил аппетит даже у сытого.

Черные кубы акустических систем наяривали нечто в стиле рока — жестко динамичное высоких энергий, а народ отплясывал, всяк на свой манер.

Наталья с Ритой самозабвенно извивались, словно повторяя сцену из «Часа Быка», мгновенно ставшую знаменитой — фильм еще не сняли, а кадры с Фай Родис и Эвизой Танет уже набрали миллиард просмотров в Интерсети.

По сценарию, они танцевали перед Советом Четырех, сложив самую убойную пластику из эротического тверка или «ракс шарки», из ритуальных плясок — короче, суммировали все те простейшие или хитросплетенные движения, на которые способно гибкое женское тело, лишь бы заворожить противоположный пол.

На меня самого накатила пьянящая, растормаживающая волна томительного оцепенения, но поддаваться резким изгибам бедер или плавным пассам гладких ручек мешала Тата Ивернева.

Наташу я сравнивал со Златовлаской, а вот Тата — копия той самой принцессы, что наставляла семерых гномов у братьев Гримм — яркая брюнетка, светлокожая и голубоглазая. Недаром же оперативный псевдоним капитана Иверневой — «Белоснежка». Подчиненные товарища Семичастного глазасты!

Было невероятно интересно сравнивать сестер, разделенных гранью миров. Тата отплясывала не хуже Талии, с тем же диковатым блеском в глазах. Во мне жило отчетливое чувство, что Наташка ощутила родство буквально с первого касания, на уровне ауры. И это несмотря на то, что и внешне, и ментально Ната отличалась от Таты гораздо сильнее и глубже, чем, скажем, Инна от Ларисы: Златовласка очень вдумчивая, рассудительная и уравновешенная, а Белоснежка — воплощенная воительница-амазонка, вроде Руты Шимшони, Марины Исаевой или той же Елены фон Ливен. Хотя княгиня больше валькирия…