Суббота, 13 декабря. Позднее утро
Московская область, Малаховка
Редкий выдался выходной — я был один, и в доме зависла тишина. По такому случаю заленился, даже на работу не вышел. Дайте человеку побыть наедине с самим собой!
Валялся я недолго, но в душ не пошел, отговорясь перед совестью — баньку, мол, истоплю. Разве ж сравнится калёный парной дух с убогим душиком⁈ И совесть, ворча для порядку, утихла.
А мне и впрямь пришлось в истопники да банщики подаваться. Морозец стоял легчайший, ветер не завевал. Раздерганные тучи — пасмурные составы, груженые снегом — тянулись по небу, напуская холод, но осадков не ожидалось. Я и разохотился.
Наколол дров, затопил печь, подкачал воду с колонки…
Огонь гудел, радуясь тяге; за щелью чугунной дверцы неистово металось пламя, и в выстуженном предбаннике теплело. Парная градус за градусом копила волглый жар.
— Нормально! — заценил я.
И тут же ультимативно пиликнул радиофон. Терпеть не могу звонков в неурочное время! Они предвещают неприятности — примета у меня такая… Или просто нарушают планы. И номер незнакомый…
— Алё! — сказал я резковато.
— Михаил Петрович? — неуверенно отозвался радик. — Извините, что беспокою… — Голос заторопился. — Это Стругацкий, Борис Натанович! Возникла оч-чень необычная ситуация… Мы тут вдвоем, я и брат… Скажите, как бы нам с вами пересечься? Это, вообще, возможно?
— Вполне! — ответил я, успокаиваясь. — А приезжайте ко мне, в Малаховку!
— Да? — «Тесла» донесла волну ободренности. — А когда?
— Да прямо сейчас! Я как раз баню растопил. Записывайте адрес…
Братья были похожи — круглолицые, очкастые… Только Аркадий Натанович отрастил усы и выглядел помогутней, хотя ему уже под восемьдесят.
Впрочем, в бане все равны, а я решительно отмел потуги «сначала поговорить», и всё у нас свелось к простейшим фонемам: старший брат в парной ухал, а младший охал.
Окатились колодезной водой — и марш одеваться! Или по второму кругу? Нет? Тогда… следующим пунктом плана мероприятий значится посещение гостиной и распитие… ну, скажем, чая.
Напаренные и довольные, мы еще пуще раскраснелись, сидя у самовара. Баранки свежие, чай крепкий, а коньячок — так, сугубо для запаха…
— Излагайте, Аркадий Натанович, — томно улыбнулся я.
Стругацкий покивал, пригладил растрепанные мокрые волосы, и начал звучным баритоном:
— Всё как-то… необычно. Такое впечатление, будто угодил в собственную книгу! А началась эта странная история неделю назад… Или раньше? — обратился он к Борису.
— Позже, — сказал тот, причмокивая, и добавил сахарку.
— А, ну да… — покивал старший брат. — На часах было полдесятого вечера, когда в дверь позвонили. Я, помню, почувствовал острое раздражение — опять, думаю, какой-нибудь непризнанный гений со своим неформатным шедевром! Это Борька любит возиться с молодыми и подающими надежды, а меня увольте… Открываю, а за дверью стоит маленький, щупленький мужичок с длинными, но редкими волосёнками… какой-то невыразимой сивой масти. Увидал меня, заулыбался и блеет: «Добрый вечер! Простите, что поздно, так я прямо с вокзала… Очень прошу: хоть ло-ожечку мафуссалина! О-очень надо!» У меня сразу голова кругом, а потом я его вспомнил! Мы в девяносто первом встречались… опять-таки, при странных обстоятельствах. Закатились как-то в Комарово, я себя неважно чувствовал тогда. Врач всё морщился — не нравились ему мои анализы! Велел заново сдать неделю спустя, чтобы понять динамику… Ну, и вот. Сидим мы вдвоем в столовой, и с отвращением ковыряем овсяную кашу. А этот… престарелый хиппи от нас наискосок — выедает кисель ложкой из стакана, да сёрбает смачно, да причмокивает в манере Варенухи. Бесил он меня! И тут входит Анна… отчества не помню… и ставит передо мной на стол бутылку «Боржоми». Говорливая была — страсть! Я тогда не всё понял из ее монолога… В общем, какой-то целитель передает сию минералку, якобы «заряженную», и настоятельно просит испить хотя бы стакан. Ну… — Он повел плечами и поправил очки. — Я эту публику не выношу, экстрасенсов всяких, знахарей с колдунами… Вон, Боря знает! Но тогда мне было не до материалистических понтов — налил полный стакан, да и выкушал. Не лезла в меня минералка, но я ее затолкал. И тут этот хиппи: «А чего это у вас?» Я глянул на него, как Ленин на мировую буржуазию, и огрызнулся: «Раствор мафуссалина!» А тот, видимо, читывал «Хромую судьбу», и аж затрясся: «А не плеснете ли? О-очень надо!» Я налил страждущему полстакана, и тот его мигом осушил…
— А теперь, значит, опять приспичило, — вставил Борис, — и он приперся к Аркаше на Вернадского!
— Именно, — кивнул Аркадий Натанович. — Ну, я руками вожу — нету, мол, эликсира! Ни ложечки, ни пол ложечки. А мужичок вздохнул только. «Ну, ладно, — говорит, — что ж тут поделаешь… У меня тогда, двенадцать лет назад, рак горла вылез. Вторая стадия. А выпил вашего „мафуссалина“ — и всё за какую-то неделю прошло! Спасибо вам, что живой!» Поклонился, и ушел. Ага… А я полночи не спал! То сижу, то хожу — и думаю. Вспоминаю. Под утро только заснул, а часиков в десять Боре позвонил…
Борис Натанович сходу принял эстафету.
— В тот же день я, как доктор Ватсон, съездил в Комарово, — повел он рассказ. — Думал найти хоть какие-то следы того целителя! Спрашиваю у персонала, где Аня, описываю ее, а мне и говорят: Анна Станиславовна уже третий год, как на пенсии! Сначала я огорчиться готов был, но быстро выяснил, что «свидетельница» проживает неподалеку, на 2-й Дачной, и заявился к ней домой. Она, представьте, меня узнала, говорила много и бурно, пирогом накормила — и показала фотографию, где она в халатике белом, в косыночке, вся такая улыбается, а за ее спиной — тот самый целитель! Лица не разобрать, но он как раз садился за руль «Волги», а номер виднелся четко… Московский номер!
— Только мне Боря дозвонился, — перехватил инициативу Аркадий, — только я номер записал, тут же тезку набираю, Вайнера: «Помоги человека найти!» Аркаша побурчал, но минут через двадцать звонит: «Пиши! Улица Строителей, „красный дом“… И телефон! Диктую…» А дальше… — он замялся.
Борис Натанович хихикнул.
— А дальше Аркадий заробел! И просит, чтобы я сам с вами связался! Ну, и… — младший брат развел руками. — И мы здесь!
Оба моих гостя, не сговариваясь, глянули на меня.
— Что вы так смотрите? — усмехнулся я. — Хотите, чтобы на манер Холмса, попыхивая трубкой, раскрыл тайну? А это, пользуясь вашими же наработками, тайна моей личности! Ну… Ладно. Сознаюсь! Да, это я передал бутылку с заряженной минералкой тете Ане, и очень рад, что вы ее выпили. Ну-у… Ну угораздило меня родиться целителем, хотя, если честно, душа к медицине не лежит абсолютно! — помолчав, подумав, решил, что разоблачаться не стоит. — Я ничего не понимаю в анализах и рентгеновских снимках, да мне это и не нужно — и так вижу, что не в порядке. У вас, Аркадий Натанович, тогда, в девяносто первом, набухала опухоль… Рак печени. Вы бы не дожили до девяносто второго — как я мог такое допустить? Но пугать вас, уговаривать на пару сеансов бесконтактного массажа мне не хотелось, вот я и подсунул вам минералку — такой, опосредованный способ, иногда даже действенней прямого целительства.
— Ага… — протянул, почти что выдохнул Стругацкий-старший. — Выходит, судьба у меня и впрямь хромая… Но все же надо ей шепнуть: «Мерси боку!» Хотя бы за то, что мы с вами случайно пересеклись…
Я уселся поудобней.
— Отнюдь не случайно, Аркадий Натанович! Ну, чем мы в своем Институте Времени занимаемся, как-то в газетах мелькало… Правда, журналюги всё перепутали, а мы их поправлять не стали! Но не о том речь. Мы, помимо нашумевшей хронодинамики, разработали теорию дискретного пространства и теорию взаимопроникающих или совмещенных пространств… Да-да-да! Вы их придумали, а мы — открыли! Каппа-пространство не исследовано вовсе, однако мы его не трогаем — там иная физика, как в «Дзете»… Самые же интересные изо всех — «Альфа», в котором мы с вами и пребываем, «Бета», «Гамма» и «Дельта». Все они синхронные, сопредельные и… Не знаю, как в дельта-пространстве, а вот в «Бете» и «Гамме» живут-поживают, да добра наживают более-менее точные реплики человечества. Почти у каждого человека из нашей «Альфы» найдется двойник в Сопределье… Не верите? — мои губы искривились в усмешке. — Я там был! Жил и в «Гамме», и в «Бете»… А свою сволочную копию отметелил!
