А вот и она сама — ласково тиская не седого даже, а белоголового Иванова, ее сиятельство покачивалась в темпе медленного танца, игнорируя напористые ритмы.
Рядом с пожилой четой, перед невысокой сценой, скорее даже подиумом, вальсировали Гирины. Я со смешной гордостью любовался кружащейся Настей, следил за тем, как сестричка ладно переставляет стройные ножки, а Иван уверенно и любовно ведет красавицу-жену.
«Адмирал! — подумалось уважительно. — Гроза морей!»
Сколько я не осматривался, ни одного постороннего не углядел. Все свои, родные, близкие. Даже в роли ди-джея выступал, по старой школьной привычке, Андрей Жуков.
В канун Нового года президент подписал указ о его назначении министром промышленности и внешней торговли. Но для нас «товарищ Жюков» всё тот же Дюха, добряк и шалопай.
Мне удавалось бродить по всему залу, нигде не задерживаясь, не вступая в разговор. Встретилась Юлька — сграбастал ее, покружил, заработал горячий поцелуй — и отпустил. Пересекся с Инной — прижалась, поцеловала, ускакала…
По знаку ее сиятельства Дюха завел музыку поспокойней, пуская легчайшим фоном, а я похолодел. Близился момент истины…
Елена фон Ливен энергично поднялась на сцену-подиум, и чуть склонилась к микрофону, тая тень улыбки в уголке губ.
— Дорогие товарищи! Знаю, что многие из вас удивлялись, отчего да почему я зазвала встречать Новый год именно сюда. А затем, чтобы соблюсти секретность! Посмотрите внимательно вокруг, и вы поймете — чужих здесь нет, только свои! Вы все, да и я в том числе, или друзья, или товарищи, или родные Михаила Петровича Гарина!
По нарядной толпе ветерком пронесся смешливый ропот. Княгиня коварно улыбнулась, и с чувством сказала:
— Среди вас хватает тех, кого Михаил спас от смерти или уберег от пожизненных мук… Наталья Фраинд!
А я только сейчас заметил худенькую женщину, сохранившую изящную фигуру. Обернувшись ко мне, она ласково улыбнулась, и сказала громким, вздрагивавшим от волнения голосом:
— Когда я была студенткой, то… Я ослепла! Полгода прожила во тьме! Как вспомню… этот мучительный ужас… этот нескончаемый кошмар… А Мишечка меня вылечил — я прозрела! Это было такое счастье, такое… — Наташа замотала головой.
В зале сгустилась тишина, поэтому все расслышали негромкий голос Сосницкой:
— А меня парализовало… Ниже пояса ничего не двигалось. В шестнадцать лет! Знаете, какая мысль тогда была самой кошмарной? Боже мой, думаю, я же еще лет шестьдесят проживу!
— А меня Миша спас, когда я истекала кровью… — проговорила Исаева с задумчивой, немного даже мечтательной улыбкой.
— И меня спас! — тряхнула волосами княгиня.
— И меня, — выдохнул Видов.
— А я смогла стать матерью! — воскликнула Инна. — И родить ребеночка! Вот этого! — она обняла смутившегося Васёнка, огромного детину, и по залу прокатился жизнерадостный смех.
— Их гораздо больше, — возвысила голос фон Ливен, — людей, которых Миша исцелил или спас. Спас от гибели в войнах, от голода и нищеты. Имя им — миллиард! — она усмехнулась. — Что вы так на меня смотрите? Не верите? Ладно… Раскрываю тайну личности Михаила Петровича Гарина! Официально товарищ Гарин родился в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, и это правда. Но не вся. Осенью две тысячи восемнадцатого сознание Михаила Петровича переместили в прошлое, в лето одна тысяча девятьсот семьдесят четвертое… В юного Мишу Гарина. — заулыбалась Елена. Видимо, ей нравилось выбалтывать секрет с грифом «Особая папка. Закрытый пакет». — Пожилой мужчина, прописавшийся в теле отрока, мог бы всю жизнь наслаждаться возвращенной молодостью, однако он не только исправил собственные житейские огрехи, но и помог партии и правительству проделать «работу над ошибками»… Мы избежали войны в Афганистане в семьдесят девятом. Внешние темные силы и внутренние предатели не устроили буржуазную контрреволюцию в восемьдесят пятом, а в девяносто первом им не удалось развалить СССР… Михаил Петрович! Скажите!
Мое лицо даже не дрогнуло. Страхи и тревоги покинули меня совершенно — я спокойно приблизился к ее сиятельству… взял увесистый микрофон… провел взглядом по лицам вокруг…
На душу давила печаль. Вся горестная, скорбная память распускалась в сознании черными траурными маками.
— Я вам очень завидую, люди… — медленно выговорил я. — Вашу родину не предавали и не продавали оптом и в розницу… Хотя всё это — так, слова! Их можно услышать, понять, но как прочувствовать то, что за ними стоит? Многолетнее унижение, инфернальную безнадегу, злобное торжество победившего мещанства? В девяностых я работал инженером, пахал без выходных на хозяина-частника, и полгода не получал зарплату. Ездил в Китай за дешевым ширпотребом, чтобы продать на базаре тряпки от кутюр и хоть как-то обеспечить семью. А в стране развал, распад, разруха… Буржуи наживали миллиарды, торгуя народным добром, чиновники хапали миллионные взятки, братались с бандитами… Милицию переименовали в полицию… Детские садики позакрывали, церквей понастроили и расплодили попов… Вы извините, что я сумбурно, просто перечисляю, что приходит на ум. Да я вообще не хочу говорить об этом — тяжко же, гадостно! Как вспомню… Понимаю, что вам, нормальным советским людям, трудно поверить в памятный мне беспредел, но ведь было, было! Все «братские республики» дорвались до независимости, Прибалтика вступила в НАТО, а на Украине к власти пришли самые настоящие нацисты, бандеровцы! Донбасс восстал, и тогда «нацики» стали обстреливать Донецк из пушек, из «Градов»… По жилым многоэтажкам, по школам, по людным улицам — «Огонь!» И в Молдавии резня, и в Грузии… В Азербайджане, в Средней Азии… А на Северном Кавказе калечили и убивали в двух Чеченских войнах подряд! — Я выдохнул. — Поэтому не слушайте Елену Владимировну — ничего геройского я не совершал! Просто мне до ужаса, до боли не хотелось повторять пройденное. И в том, что реальность изменилась к лучшему, моей личной заслуги мало — вы все строили лучший мир, даже не догадываясь об этом… О, кстати! — оживился я, и вытянул руку в плакатном ленинском жесте. — Иван Гирин! Прошел все ступени от матроса до адмирала, и расколошматил флот НАТО! Врезал «англичанке», чтобы не гадила больше! Не хмурься, Вань, пожалуйста! Что мне тут, одному краснеть? Да ведь я и не зря о тебе заговорил… Ты командовал эскадрой могучего флота! А теперь представь себе то, что помню я… АТАВКР «Ульяновск» украинцы порезали на металл, прямо на стапеле! Авианосцы «Киев», «Минск» и «Новороссийск» продали на металлолом по требованию американцев… Тяжелых крейсеров типа «Орлан» сохранилось всего два! А «Курск» затонул в двухтысячном, при странных и откровенно мутных обстоятельствах — то ли его таранила подлодка «Мемфис», то ли торпедировала другая субмарина того же типа — «Толедо». Нормально?
Иван поугрюмел, а Настя жалостливо воскликнула:
— Мишечка, бедненький! Как ты только жил в этих… в этих мерзостях⁈
— Да вот, выжил как-то, — криво улыбнулся я, и вернул микрофон княгине. Вспоминать было тошно.
Сестричка о чем-то шепталась с товарищем адмиралом, тот кивал ей и улыбался, и вот Настя сорвалась с места. Подбежала ко мне, обняла. Носом зашмыгала, прошептала горячо:
— Я всегда знала, что ты у меня самый-самый необыкновенный!
Тут и Ядзя подошла, и Наташка Киврина, и Лиза, и Марина, и Альбина с Тимошей, а Юлька грела мою спину, попискивая:
— Папусечка, папусечка…
«Три грации» реяли подальности, улыбаясь с милым снисхождением — ладно, мол, не ревнуем, пусть никто не уйдет обиженный!
Хорошо…
Жестом призывая ко вниманию, ее сиятельство молвила громко и проникновенно:
— Ну, тогда… позвольте учредительное собрание Приората Ностромо считать открытым! Сейчас, сейчас объясню и растолкую… Так вышло, что наш Миша всю свою… э-э… вторую жизнь вращался в кругу друзей и товарищей, коллег, соратников и даже однополчан. И поначалу… Вот, Светлана свидетель! И поначалу я называла эту общность кланом. Но только так неправильно, поскольку родня и одноклассники составляли лишь ядро ближнего круга…
