Я простоял так, пока не стемнело, глядя уже не вслед негодницам, а в противоположную сторону, туда, где расстилались море и бескрайний горизонт. Меня всё-таки тянуло назад, к той жизни, которую я вёл раньше. К жизни на полную катушку, к жизни, в которой был завтрашний день, к жизни без конца, к жизни без точки, разве что с несколькими запятыми, которые давали тебе передышку, чтобы потом можно было снова ринуться вперёд…

Наутро, когда Баттеруорт вернулся с берега, команда трудилась у шпиля, выбирая якорный трос. Дно вблизи Аккры было настолько каменистое, что мы вынуждены были раз в день проверять, не перетирается ли он. Несмотря на то, что все были при деле, первого помощника крепко отчитали (в присутствии матросов), почему он не скомандовал подать морской дудкой сигнал в честь капитана, что, по всеобщему мнению, было нечестно, поскольку «Беззаботный», как бы того ни хотелось Баттеруорту, всё-таки не был военным судном. В противовес своему лихому имени, это была всего-навсего мелкосидящая посудина для перевозки невольников.

Но так уж повелось: суда, занимавшиеся поставкой рабов, носили звучные имена и имели высоких покровителей, начиная с графов и кардиналов и кончая самой Девой Марией, причём они действительно совершали свои рейсы с Божьего и папского благословения. Я видел судовые журналы кораблей, которые мы грабили, и в них часто писались благодарности Господу за всё вперемешку: за попутный ветер, за благополучный переход, за подавленные мятежи, за хорошие цены на аукционе и прочая и прочая. Один раз я даже прочитал, что если в пути на судне умирало по невольнику в день, то потом Бог смилостивился и вознаградил за все потери высокими ценами на аукционе.

После проборки Баттеруорт собрал экипаж на палубе и сообщил нам радостные вести: в этом году мы прибыли в Аккру первыми, подвалы форта переполнены рабами, мы сможем загрузиться всего за неделю и затем возьмём курс на Сент-Томас.

— Слава тебе, Господи! — вполне предсказуемо закончил он.

— Ему здорово подфартило! — заметил стоявший рядом со мной Маррин. — Посидели бы в этой дыре под загрузкой месяца три, и капитану не миновать бунта. Поверь, я достаточно такого нагляделся.

Маррин оказался прав. Невооружённым глазом было видно, что известия, привезённые Баттеруортом, совершенно изменили настроение команды. Меня окружали довольные лица и весёлые крики. Даже Роджер Болл, казалось, забыл о предстоящем мятеже, представив себе дешёвые номера и пышнотелых вест-индских красоток. Такие, как он, в лепёшку расшибутся ради подобного счастья. Только Скьюдамор, похоже, не поддался всеобщему ликованию. Я потрогал карман: бумага с подписями заговорщиков оставалась в надёжном месте. Они-то, конечно, напрочь о ней забыли, но бунта им не миновать, это как дважды два четыре. Я не собирался рисковать своей новообретённой шкурой, переправляя через океан каких-то поганых черномазых с их болячками и прочими прелестями.

Невольников-мужчин принялись загружать на корабль уже на следующее утро. Когда их курчавые головы стали одна за другой появляться из-за фальшборта, вид у них был, прямо скажем, печальный. Они были совершенно голые, клеймёные, как скотина, и скованные попарно ножными кандалами.

Принимали туземцев мы со Скьюдамором. Выстроив их в ряд, мы осматривали каждого со всех сторон, нет ли у кого оспы или триппера — от первой они дохли как мухи, второй понижал их цену до нуля. Одно могу сказать точно: когда Скьюдамор начинал щупать их члены, негры вроде бы и не замечали этого. Наш лекарь, однако, был мастером своего дела. Стоило ему нажать под мошонкой, как все демонстрировали свою мужскую гордость, так что мы могли произвести осмотр и, соответственно, отсев.

Заставить невольников стоять смирно нам помогали двое дюжих матросов с тесаками и мушкетами. Иногда, впрочем, даже этого оказывалось недостаточно. Одной паре скованных удалось сигануть за борт в дыру, которую проделали в сети, когда туземцев доставляли на корабль. Несколько истошных воплей — и рабов искромсали акулы которые всегда держались поблизости от невольничьих судов. Нет чтобы этим парням подождать денёк-другой, пока я, Джон Сильвер, дам им прекрасную возможность сразиться за свою жизнь, ну, и за мою впридачу…

Разумеется, моё волнение по этому поводу не могло сравниться с тем, которое проявил владелец рабов, пастор Фельтман, собиравшийся сопровождать груз в качестве пассажира. Десять невольников этот черноризный приобрёл для собственных нужд, и их, дабы не путать с остальными, пометили клеймом в виде креста.

Фельтман совершенно утратил веру и присутствие духа, обнаружив, что именно его, отмеченное крестом, имущество было неисповедимым Божьим промыслом избрано в пищу акулам. Вместо того чтобы помолиться за души покойных, он принялся орать и браниться, проклиная всех и вся. С его сквернословием пастору было бы самое, место на баке, среди матросов. Он пообещал двоим с тесаками и мушкетами, что они будут гореть в геенне огненной, после чего, подобрав полы развевающегося балахона, помчался наверх, к Баттеруорту — требовать, чтобы его обещание было немедленно исполнено.

Баттеруорт выслушал пастора, но не более того. Подобно большинству капитанов, Баттеруорт едва ли питал особую любовь к священнослужителям, поскольку они своей мнимой близостью к Господу подрывали капитанский авторитет. Многие капитаны вообще не допускали черноризных на своё судно. Там был хозяином капитан Божьей милостью, а не кто другой, но именно чтобы доказать это, Баттеруорт и счёл необходимым проучить двоих матросов, приставленных для охраны невольников. В следующий раз за борт вздумают прыгать рабы, за которых капитану отчисляют комиссионные, а это уже никуда не годится.

— За каждого невольника, который погибнет, прыгнув за борт, буду вычитать из жалованья, — бросил он стражникам.

Больше ничего говорить не потребовалось. Стоимость двух взрослых рабов мужского пола с лихвой превышала годовое жалованье опытного моряка.

День за днём в нестерпимой и нездоровой жаре мы со Скьюдамором торчали на раскалённой палубе, к которой прилипали подошвы от выступающей из пазов смолы. Я выпросил себе два постоянных поручения, которые выполнял с неизменным тщанием: осматривать у невольников глаза, проверяя, не слепые ли они и не гноятся ли, а также срывать с туземцев амулеты, делавшие их неуязвимыми, в том числе для всяческих болезней и напастей… увы, кроме издевательств белых.

Начинал я со срывания этих единственных их предметов туалета, если не считать клейма, отчего на меня смотрели с таким страхом и такой ненавистью, что, будь на моём месте человек робкого десятка, он бы, вглядываясь в глаза чернокожих, просто отшатывался. Впрочем, потом невольников словно подменяли — когда я совал им побрякушки обратно. Теперь в их пристальных взглядах читалась надежда, словно я был спасательной шлюпкой на тонущем судне. У многих вообще не осталось ничего, что я мог бы отнять, даже достоинства и гордости. Другие уже опустились в такую душевную бездну, что им было плевать на всё вокруг.

Когда мы со Скьюдамором управлялись с очередной партией, невольников загоняли в трюм. За погрузкой надзирал первый помощник. Для предотвращения бунта он сверялся с бумагами и рассовывал туземцев, принадлежащих к одному племени и говорящих на одном языке, в разные места. Как показывал горький опыт, такая предосторожность не бывала лишней. Да Боже мой, если бы невольников не надо было кормить, чтоб они не подохли с голоду, им бы наверное зашили рты.

Последними на борт поднялись трое рослых представительных мужчин без кандалов. Оглядевшись по сторонам и отпихнув наши со Скьюдамором неугомонные руки, они направились прямо к помощнику, где доложили о своём прибытии на службу.

— Надсмотрщики! — сказал Скьюдамор.

— Они не похожи на рабов, — заметил я.

— Тем не менее они тоже рабы. Понимаешь, Сильвер, белый человек не так глуп, каким зачастую кажется. Он отбирает нескольких сыновей вождя или кого-нибудь в этом роде, из тех, что мнят себя выше других, обучает их нескольким английским словам, чтоб понимали капитанские команды, выдаёт каждому по плётке и пускает свободно расхаживать по палубе, после чего они мгновенно наводят порядок среди соплеменников. И, уверяю тебя, они делают это не только ради сохранения своих жалких привилегий. Нет, Сильвер, негры ничуть не лучше и не хуже нас, они точно такие же.