Руднев, который, как ни странно, ко второй партии стал спокойнее, подал мяч под правый удар, помня, что Кленов бьет слева; со страшной силой и быстротой Кленов ударил справа – и по мячу! Попал с подачи, да так, что мяча не было видно. Зрители, ошеломленные, загудели. Король даже подскочил от удовольствия. Руднев сходил за мячом и повторил подачу. Кленов ударил справа еще сильнее и снова попал. Вспыхнули аплодисменты. Руднев упрямо подал мяч туда же в третий раз – и Кленов ударом, от которого затрещал стол, попал опять. Это было как во сне. Поднялась буря восторженных криков и аплодисментов. Король изо всех сил топал ногами и неистово кричал:

– С подачи! С подачи! Вот это класс!

Репин тоже аплодировал, поглядывая на Руднева. А тот, бледный, но решительный, с нетерпением пережидал овации.

– Счет: ноль – сорок! – сказал судья (тогда считали, как в теннисе).

Руднев опять подал в то же самое место, Кленов опять ударил справа, и… мяч над самым столом, не задев его, пошел в аут.

– Пятнадцать – сорок! – объявил судья.

Еще два раза подал Руднев, еще два раза ударил мимо Кленов.

Счет стал ровно. И тут все заметили: что-то переменилось. Кленов потерял уверенность в себе, лучше играть он уже не мог – и он стал играть хуже. Участились мазки, неточности. А Руднев играл все лучше. Он уверенней защищался, хорошо нападал, бил легко и точно слева и справа. Он играл умно, упорно, и теперь было ясно: вначале он просто растерялся, а теперь нашел себя. В борьбе выиграл он вторую партию, в борьбе взял и третью – решающую.

Победителем встречи был Руднев, это стало ясно всем задолго до конца игры. И вот крепкое рукопожатие противников. Слова судьи: «Встречу выиграл Руднев, Москва!» – были покрыты аплодисментами.

Но самое удивительное происходило возле меня. Всегда подчеркнуто спокойный, выдержанный Репин, вскочив на стул, бешено хлопал и так громко вопил: «Браво, Руднев!», что московский чемпион обернулся в его сторону и с улыбкой помахал ему рукой. А Король сидел увядший и скучно цедил сквозь зубы:

– Ничего, играть умеет. Здорово вытянул…

Руднев сел неподалеку от нас. Я не заметил усталости на его спокойном и веселом лице, по которому мимолетно пробегала улыбка – радость удачи. Как иногда бывает, ощутив устремленные на него взгляды, он обернулся в нашу сторону и, поняв, с каким чувством смотрят на него ребята, снова помахал нам ракеткой.

Возвращались, как в чаду. Сойдя с поезда, мы сразу попали в гущу своих. И тотчас оба – и Король и Репин, – захлебываясь, стали рассказывать:

– Ну играет! Ну играет! Выиграл – и руку жмет! А сам так смотрит – эх, ты! Разве у нас это игра? Это так, между прочим!

Недели три спустя Лучинкин передал нам приглашение участвовать в школьных соревнованиях по пинг-понгу. Нам надо было выставить двоих для парной игры – и вот тут-то мы оказались перед трудной задачей. Наши лучшие игроки – бесспорно Репин и Король, но ведь ни для кого не секрет, что они ненавидят друг друга!

– Давайте попробуем: мы со Стекловым против вас с Андреем, – сказал Жуков Королю.

У Короля не было никакой охоты соглашаться, но и возразить было трудно. Он всегда всем своим видом показывал, что он выше личных счетов с Репиным. И теперь ему оставалось только пожать плечами:

– А мне что?..

Репин сказал:

– Я – как Король.

И Король повторил:

– А мне не все равно?

Они стали рядом против Сани и Сергея. Мы пристально следили за этой партией и уже с первых секунд могли предсказать ее исход. Жуков и Стеклов играли гораздо слабее. Но они выиграли: они играли вместе, они были заодно, в то время как их противники играли каждый сам за себя.

– Так ничего не выйдет, – сказал Жуков, кидая ракетку.

– Уж неужто вы не можете… – начал Сергей и не договорил.

– Могут-то они могут… – неопределенно протянул Жуков.

– А раз могут, значит, должны, – сказал Алексей Саввич. – Я думаю, пускай тренируются теперь только в паре. Пускай поймут, у кого какое слабое место, кто в чем сильнее. Ведь это не шутка – играть от имени нашего дома. Мы все на них полагаемся.

Я не всегда мог бывать на тренировках, но знал, что весь дом следил за ними не просто с интересом, не просто внимательно. Все понимали, что каждый из этих двоих вступил в поединок со своим характером и с привычной неприязнью к другому.

– И зачем заставлять людей идти против себя! – сказал как-то Разумов.

– А если для всех это нужно? – ответил Жуков. – По-твоему, лучше нам проиграть?

Именно в это время пришло письмо из Казани: Плетнев действительно побывал в одном из казанских детских домов, но убежал, и следов его найти пока не удалось.

Разумов не находил себе места:

– Какие мы товарищи? Он мыкается, а нам хоть бы что!

– Почему «хоть бы что»? – страдальчески морщился Король. – Мы его звали сюда? Звали. Он сам не хотел. Ты погоди, мы его отыщем.

– Нет, он сюда не вернется. Он самолюбивый. Он знает, что мы его забыли.

– Почему, то-есть, забыли?

– Ты забыл. Ты уж теперь и меня забыл, ты только и знаешь, что Репина.

Как ни странно, этот разговор происходил при мне, и я имел удовольствие видеть, что Короля взорвало:

– Плевать я хотел на его самолюбие! Если хочешь знать, кислое у Плетня самолюбие, вот что! А с Репиным у меня не дружба, у меня с ним дело, понимаешь ты или нет?

И, словно этот разговор прояснил что-то для него самого в его новых отношениях с Репиным, он вдруг перестал держаться угрюмо и неприступно и начал разговаривать с Андреем почти как со всеми остальными.

– Когда моя очередь играть, ты стой спокойно, не мельтеши, – говорил он деловито, – а то только и будет, что стукнемся лбами. А если мяч высокий – бей, не бойся!

– Ладно, – отвечал Репин, – а ты не бей со всех мячей подряд, выбирай удобный для удара.

Время шло, до соревнований оставалось всего два месяца, и мы ждали их с нетерпением.

Король никогда и ничего не делал вполовину. Если он решил найти Плетнева, то уж все его мысли были поглощены этим безраздельно, и этому не могло помешать ни увлечение пинг-понгом, ни что другое.

– Семен Афанасьевич, давайте я тоже буду работать в обществе «Друг детей». Я тогда все приемники обегаю, может, где и наткнусь на след Плетня.

– Не годится: у тебя очень уж много разных дел. И русский язык берет каждый день по два часа, и в пинг-понг приходится играть.

– Давайте брошу пинг.

– Нет, брат, это больше от тебя не зависит. Теперь это уже не только твое желание – это твоя обязанность. Ты будешь защищать честь нашего дома на городских соревнованиях, забыл?

Дмитрий, конечно, не забыл, но и от своего не отступился.

Нашим обществом «Друг детей» руководил Алексей Саввич. Он сбил очень хорошую группу ребят поменьше. Самыми рьяными «друзьями детей» были Павлуша Стеклов, Петя Кизимов и еще с десяток; из старших Алексей Саввич привлек Коробочкина. А тут как раз и ввязался Король.

– Я все буду делать, как вы говорите. Возьмите меня, я ведь всех знаю, я вам буду не без пользы, – твердил он.

И Алексей Саввич сдался.

Ни один из «друзей» не отлучался в Ленинград понапрасну. Они бывали на базарах, встречали беспризорников и расспрашивали каждого, откуда он. В Ленинграде было два распределительных пункта для бездомных детей. Ребятам полагалось там оставаться не больше двух месяцев, но они застревали и по полугоду.

– Вот, пожалуйста, – докладывал Коробочкин: – Федька Феоктистов попал в марте, а сбежал в августе. Сам мне сказал. Лешка Переделкин – его еще в прошлом году взяли на пункт, а он до сих пор там, – мне Сухоручко сказал, я его на базаре встретил.

Мы с Алексеем Саввичем добились в гороно разрешения обследовать оба пункта, и обследование это подтвердило все, что уже было нам известно: беспорядок, текучий состав воспитателей, бессмысленное сидение на пункте по полугоду. Сейчас оба распределителя были набиты до отказа.