Арлиан махнул рукой Ворону, и они начали спускаться вниз по скрипучей лестнице.

— Он умирает? — спросил Ворон, поднимая лампу.

— Кашляет кровью, — ответил Арлиан. — Мне еще не доводилось видеть человека, который после этого прожил бы долго. К тому же кровь ярко-красная… — Он покачал головой.

— Я вижу, ты не счел нужным ускорить его конец, учитывая все обстоятельства.

— Не счел, — согласился Арлиан.

Они находились на площадке третьего этажа. Некоторое время они шли молча, а между вторым и первым этажом Ворон заговорил снова:

— Насколько я понимаю, ты не намерен его лечить.

Арлиан ответил не сразу. Он нарушил молчание, только когда они собрались выйти на улицу:

— Я думал об этом, — Арлиан нахлобучил на голову шляпу и поднял воротник, дождь на улице так и не кончился, — и еще не принял окончательного решения.

Ворон состроил гримасу.

— Сначала ты ею вылечишь, а потом прикончишь?

— Нет, — сразу же отозвался Арлиан. — Я не настолько мстителен. Он ограбил мертвецов моей деревни, но это было давно. Колпака жестоко покарала его собственная совесть, а больше он не причинил мне никакого вреда — и никому другому, насколько я знаю. — Арлиан вышел на улицу и повернул в сторону Верхнего города.

— А он раскаялся?

— Может быть. Только он знает, что таится в его сердце. Мне это неизвестно.

Ворон посмотрел в лицо молодого человека.

— А знаешь ли ты, что таится в твоем сердце, милорд? Ты кажешься мне встревоженным — разве тебе не стало легче после того, как мы нашли этого человека и узнали, что он наказан за преступление, которое совершил? Пока ты изо всех сил трудился в руднике, пересекал в своем фургоне Пустошь или с боем пробивался через Горное Царство Грез, он мучительно страдал. А теперь, когда ты свободен, богат и волен поступать как пожелаешь, он умирает в грязи, на куче тряпья. Мне кажется, это прекрасный пример справедливости, когда Судьба решает все за нас, причем именно так, как мы сами того хотели бы.

— Пожалуй, — с некоторым сомнением согласился Арлиан, когда они шагали по уходящей вверх улице в сторону Старого Дворца.

Мимо пробежала бродячая собака.

— Тогда почему у тебя на лице появилось выражение, которое больше подходит купцу, подсчитывающему убытки, а не доходы?

Арлиан остановился и посмотрел на своего спутника.

— Не знаю, — ответил он. — Возможно, я как раз и подсчитываю убытки.

— Иными словами, месть настолько сладка, что ты сожалеешь об упущенной возможности?

— Нет, — покачал головой Арлиан, вновь зашагавший в сторону Верхнего города. — Я думаю о потерях Заики — она, насколько мне известно, не сделала ничего плохого.

— И ничто не мешает ей покинуть Колпака, — заметил Ворон.

— Она его любит. Мне захотелось помочь ему ради нее — но я поклялся отомстить…

— Семья — это риск, милорд. Мы все страдаем, когда те, кого мы любим, попадают в беду — по собственной вине или по прихоти Судьбы. Тревога за близких и любовь наполняют всю нашу жизнь. Никакие попытки добиться справедливости не распутают все узлы, связывающие преступников и ни в чем не повинных людей, тех, кто виновен или благословлен.

— Но так не должно быть, — возразил Арлиан.

— Такова жизнь — Судьба и боги действуют так тонко, что нам не дано вникнуть в хитросплетения их замыслов. Я научился с этим жить, последуй моему примеру.

Арлиан покачал головой.

— Все так сложно… я могу попросить аритеян осмотреть Колпака — быть может, они сумеют его исцелить. И что дальше?

Ворон пожал плечами.

— Нам не дано знать будущее, милорд, мы можем лишь строить догадки.

— И они часто оказываются неверными. Когда я спас жизнь Кровавой Руке, меня возненавидели все вокруг — но я в конце концов получил свободу. До сих пор я не знаю, правильно ли поступил тогда. — Арлиан вздохнул. — Мне казалось, что мстить будет просто. Разграбить деревню после того, как драконы ее сожгли, — преступление. Продать меня в рабство, вместо того чтобы позволить идти своим путем, было жестоко. Я думал, что люди, виновные в этих злодеяниях, окажутся гнусными мерзавцами. Мне казалось: расправившись с ними, я окажу миру услугу. А теперь выяснилось, что Колпак всего лишь смертельно больной и беспомощный нищий, больше никому не причинивший вреда. К тому же его нежно любит жена. Что, если остальные окажутся такими же?

— Ну а если и так? — ответил вопросом на вопрос Ворон. — Разве это может исправить зло, которое они причинили другим людям?

— Я не знаю, — тихо проговорил Арлиан.

Несколько минут они молча шли по улице. Наконец Ворон предложил:

— Может быть, раз уж ты не хочешь отказаться от мести, тебе следует сосредоточиться на шести лордах. Они превратили в калек шестнадцать молодых девушек, убили четырех из них — эти преступления гораздо труднее простить, чем мародерство и продажу в рабство.

— Погибли пять женщин, — напомнил Арлиан. — Лорд Дракон собственной рукой прикончил мадам Рил.

— Верно, на их совести пять жизней — хотя мадам Рил и сама совершила немало преступлений, не так ли?

— Да, — задумчиво проговорил Арлиан. — И если бы я убил мадам Рил… однако лорд Дракон перерезал ей горло за то, что она меня упустила, а не за жестокое обращение с девушками. — Он прикусил нижнюю губу. — В любом случае мадам Рил настигла бы смерть; какая разница, кто ее убил и за что?

— Мне действительно все равно, — согласился Ворон. — А ты делай выводы сам. Но если человек мертв, он мертв. И заслужила смерти мадам Рил или нет, речь сейчас идет об убийстве еще четырех женщин.

— Все так переплелось, — пробормотал Арлиан.

— Да, — кивнул Ворон. — В жизни так часто бывает. Дальше они шли молча. Дождь не переставал, и Арлиан поплотнее запахнул плащ.

В течение следующих нескольких дней Арлиан не пытался разыскать Кнута и Кулака; он посвятил все время приготовлениям к балу, на котором ему предстояло выступить в роли хозяина, лорда Обсидиана.

Прежде всего Арлиан решил заняться своей внешностью, даже хотел попросить аритеян навести на него чары, но в конце концов решил ограничиться обычными методами, которые освоил, когда жил в Вестгарде.

Однако он научил аритеян сложной системе сигналов, которую намеревался использовать, если во время бала ему понадобится их помощь. Он и Ворона с ней ознакомил.

— Тебе не кажется, — спросил Ворон, когда Арлиан покончил с последними наставлениями, — что ты слишком много на себя берешь?

Арлиан нахмурился.

— В каком смысле?

— Один человек — даже сильный и умный, с сердцем дракона, но все же один — не в силах одолеть семерых врагов.

— Я не один, — возразил Арлиан. — Со мной ты, Тириф, Кулу, Шибель и Исейн.

— А с лордами будут их союзники и слуги.

Арлиан пожал плечами.

— Шесть лордов, посол Сахасин, мародеры и надсмотрщики из рудника могут оказаться слишком серьезными противниками, а может быть, и нет — посмотрим. Это только начало.

— Ты имеешь в виду драконов?

Арлиан кивнул.

— До тех пор, пока чудовища живы, мир не может спать спокойно.

— У тебя нет никаких шансов даже против одного дракона, Арлиан, — устало проговорил Ворон. Они уже много раз это обсуждали. — Ни одному человеку никогда не удавалось убить дракона. Мы даже не знаем, смертны ли они.

— Верно, — не стал спорить Арлиан. — Значит, я умру ужасной смертью в какой-нибудь пещере. — Он небрежно взмахнул рукой. — Нас всех рано или поздно ждет смерть, но если никто не попытается, мы никогда не узнаем, существует ли способ покончить с драконами.

— Знаешь, ты безумен.

— Весьма возможно. Когда на твоих глазах убивают всю твою семью, а потом ты на много лет становишься рабом в руднике, пересекаешь Горное Царство Грез, пьешь человеческую кровь и яд дракона — этого более чем достаточно, чтобы сойти с ума.

— Ты видел только смерть своего деда, — уточнил Ворон.