Ну, по всей видимости, «после этого» никогда не наступит. А если он ошибается — что ж, у него еще будет возможность подумать о будущем.

Ворон приоткрыл дверь всего на несколько дюймов, чтобы внутрь не ворвались ветер и дождь. Весна уже давно наступила, но погода оставалась холодной и сырой.

— Да? — спросил он.

Возле двери, съежившись от холода, стояла женщина и смотрела на него.

— Ваша… прошу прощения, милорд, — неуверенно пробормотала она.

— Я не лорд, — ответил Ворон, вглядываясь в сгущающиеся сумерки.

Женщина куталась в ужасные лохмотья… Значит, не торговка. К тому же Ворон не заметил ни тележки с товарами, ни спутника; она могла оказаться нищенкой… или приманкой.

Впрочем, никто не прятался в тени, приготовившись подскочить к двери, как только она распахнется пошире, — однако враг мог притаиться за углом. И даже если женщина не принадлежит к шайке воров, намеревающихся пробраться во дворец, грабитель может случайно оказаться рядом и воспользоваться подходящим моментом. Стоять долго на пороге в такой отвратительный день не следует.

— Я… мне очень жаль, — пролепетала она, склонив голову, и вода с капюшона пролилась на сапог Ворона.

— Заходи, — принял решение Ворон, схватив женщину за плечо и затаскивая внутрь.

Он захлопнул дверь и плотно задвинул засов, ожидая, что в руке женщины блеснет сталь клинка. Однако она, продолжая кутаться в плащ, опустилась на колени прямо на каменный пол у ног Ворона.

Ворон нахмурился.

В Мэнфорте нищие были редкостью. Практически всякий, кто спал на улицах или задерживался с платой за постой, немедленно попадал к работорговцам. Однако у Ворона сложилось впечатление, что женщина самая настоящая нищенка — очевидно, до нее еще не успели добраться торговцы невольниками и она побрела к Старому Дворцу, надеясь найти здесь кров и пищу. А все остальное лишь плод его болезненного воображения, разыгравшегося от паршивой погоды и неопределенности их нынешнего положения. До объявленной даты «прибытия» лорда Обсидиана и большого бала оставалось совсем немного, а ему еще столько предстояло сделать.

Опасаться этой женщины явно не следует. Ее очевидный ужас объясняется страхом — бедняга боится, что ее продадут в рабство. Вряд ли она вовлечена в интриги против обитателей дворца.

— Встань, — сказал он.

Женщина колебалась. Ворон протянул руку и откинул капюшон. Его глазам открылось худое лицо с коротко подстриженными волосами. Если бы женщина лучше питалась, ее можно было бы назвать привлекательной. С уверенностью судить о ее возрасте Ворон не мог — что-то между тридцатью и сорока годами.

Женщина еще сильнее сжалась.

— Встань, я сказал. — Он резко схватил ее за руку и заставил подняться.

Она стояла и смотрела на него. Неожиданно Ворон понял, что женщина едва держится на ногах.

— Ну, так чего ты хочешь? — спросил он. — Поесть? Или напиться?

Женщина покачала головой и принялась шарить внутри плаща.

— Я слышала… — начала она. — Я слышала, что вы… что лорд Об… Обсидиан заплатит…

И она протянула к Ворону руку.

У нее на ладони лежала овальная брошь, вырезанная из полированного обсидиана, в прекрасной золотой оправе старинной работы. Ворону показалось, что черную бархатную подкладку добавили позднее.

Почти наверняка брошь украдена, подумал Ворон.

На женщине старый рваный плащ, да и выглядывающее из-под него платье ничуть не лучше. Вряд ли она получила такую роскошную вещь в подарок. Скорее всего стащила у кого-нибудь семейную реликвию.

И все же это, вне всякого сомнения, обсидиан. Быть может, нищенку удастся уговорить рассказать, где она украла брошь. Они с Арлианом изучили две дюжины предметов, которые приносили ювелиры, купцы и люди менее определенных профессий. Им удалось записать несколько имен, еще одно не помешает, а выгонять несчастную на холодный дождь жестоко.

— Проходи, — предложил он. — Сейчас я дам тебе поесть, ты посидишь у огня, а я узнаю, свободен ли ювелир лорда Обсидиана.

Он усадил женщину на стул возле очага на кухне и дал ей кусок хлеба и чашку чаю, чтобы она могла его размочить, — Ворон не разглядел зубов незнакомки, но не сомневался, что они не в лучшем состоянии.

Если она откроет дверь прежде, чем он вернется, и впустит банду воров, что ж, это будет ему наказанием за мягкосердечность, решил Ворон, быстро поднимаясь по ступенькам, чтобы позвать Арлиана. Будь во дворце слуги, он оставил бы кого-нибудь сторожить гостью, но пока здесь ночевали только он, Арлиан и шестеро посланцев Аритейна. Нанятые в Мэнфорте слуги работали во дворце днем, а вечером уходили домой. Так было легче делать вид, что лорд Обсидиан еще не прибыл в город.

Ворон с нетерпением ждал наступления большого бала — после его окончания можно будет набрать достаточное количество слуг.

Несколько минут спустя, когда Ворон и Арлиан вошли на кухню, женщина, все еще съежившись, сидела на стуле возле огня, от ее плаща поднимался пар. Ворон быстро подошел к двери и убедился, что засов по-прежнему надежно закрыт.

— Дай мне брошь, — сказал Арлиан, протягивая руку.

На нем была черная, отделанная белым кантом ливрея кучера — цвета он выбрал сам: черный означал обсидиан, белый — справедливость. Вряд ли женщина сообразит, что ювелир подобный наряд носить не станет.

Она поставила пустую чашку на стол и вытащила брошь.

— Я… это все, что у нас осталось, — прошептала женщина, протягивая украшение. — Мне подарили ее на свадьбу.

Арлиан взял брошь и принялся ее рассматривать. И вдруг Ворон заметил, как юный лорд от изумления раскрыл рот и уставился на украшение, а потом напрягся, словно его только что ударили.

— Волшебство! — воскликнул Ворон и обнажил шпагу; в следующее мгновение он уже стоял рядом с женщиной, приставив клинок к ее горлу.

— Нет! — успокоил его Арлиан, подняв руку. — Нет… со мной все в порядке. — Однако он неожиданно охрип, в глазах у него стояли слезы.

— Тогда что…

— Брошь, — ответил Арлиан, сжимая в руке украшение.

Золото сверкало в отблесках пламени очага.

Ворон не опустил шпаги, но слегка отвел клинок от горла женщины. Он видел, что она замерла от ужаса.

— С ней что-то не так? — резко спросил Ворон.

— Она принадлежала моей матери, — ответил Арлиан.

Женщина ахнула, потом тихо застонала.

Ворона было не так-то легко убедить, что тут обошлось без волшебства; его рука со шпагой не дрогнула.

— Ты уверен? — спросил он.

— Посмотри сам, — предложил Арлиан, переворачивая брошь и сдирая бархатную подкладку.

— Не надо!.. — прошептала женщина, пытаясь забрать брошь, но шпага Ворона заставила ее застыть на месте.

Арлиан повернул украшение так, чтобы открылась золотая поверхность, и показал гравировку.

— Клей мешает разобрать слова, но присмотрись повнимательнее и ты прочитаешь: «Шарбет, с любовью». — Арлиан перевел взгляд на женщину. — Так звали мою мать.

— Он… но…

Ворон взял в руки брошь. Ему пришлось прищуриться, чтобы разобрать надпись, поскольку она была покрыта не только клеем, но и грязью, пеплом и частичками черного бархата, но в конце концов он убедился, что Арлиан не ошибся.

— Значит, брошь твоей матери, — развел руки Ворон. — Похоже, я недооценил твой план — что будем делать?

— Как она попала к тебе в руки? — резко спросил Арлиан, глядя в глаза женщине.

Она умоляюще посмотрела на Ворона.

— Шпага… — пролепетала женщина.

— Убери в ножны, — сказал Арлиан.

Ворон нахмурился, но повиновался. Волшебство здесь и в самом деле ни при чем, а двое сильных мужчин легко справятся с жалкой нищенкой. Лезвие скользнуло в ножны, но Ворон продолжал сжимать рукоять шпаги.

— А теперь, — Арлиан наклонился, чтобы заглянуть в глаза женщине, — скажи нам, откуда у тебя брошь?

— Мой муж, — пролепетала она. — Он подарил мне ее на свадьбу. Мы… мы не знали, что она украдена, клянусь! Бархат… бархат приклеили…