– Через час мне уже надо вставать и заниматься собаками, так что я закрою вашу дверь.

Я поблагодарил. Он не двинулся с места.

– Моя кузина уплатила Вульфу десять тысяч. Что он теперь будет делать?

– Не знаю, еще не спрашивал. А что?

– Мне пришло в голову, что он, возможно, захочет потратить эту сумму или хотя бы ее часть в интересах покойной. Если полиция не найдет убийцу, например.

– Не исключено, – согласился я. – Я ему предложу.

Он продолжал стоять, словно его заботило еще что-то. Наконец выдавил из себя:

– Такое случается и в лучших семействах.

И он попятился, прикрывая за собой дверь.

Я смежил веки, но даже не попытался очистить голову от мыслей. Если я засну, то одному Богу известно, когда проснусь, а я твердо настроился позвонить Вульфу в восемь утра, за пятнадцать минут до того, как Фриц войдет в его комнату с завтраком на подносе. А покамест, решил я, придумаю-ка что-нибудь выдающееся для детективного бизнеса. После нескольких минут напряженнейшей умственной работы я сообразил, что мне даже не с кем поделиться ее плодами. Лидс не в счет. Менее благодарного и словоохотливого слушателя и вообразить нельзя.

Есть у меня привычка вдруг подмечать, что я уже неосознанно принял какое-то вполне определенное решение некоторое время назад. Так произошло и тем утром в двадцать пять минут седьмого. Взглянув в очередной раз на часы и отметив, что стрелки показывают именно это время, я внезапно осознал, что бодрствую и, следовательно, могу не только позвонить Вульфу в восемь, но и смыться домой, чтобы доложить ему лично, как только буду уверен, что Лидс уснул, – а в ту минуту я как раз был в этом уверен.

Я встал, сбросил пижаму, натянул свои одежды, не стараясь установить рекорд, но и не слишком копаясь, и, держа в одной руке сумку, а в другой туфли, на цыпочках выбрался в коридор, спустился по ступенькам и вышел на каменное крыльцо.

Я удирал вовсе не от Кэлвина Лидса, просто мне казалось вполне благоразумным исчезнуть из Уэстчестерского округа, прежде чем кто-нибудь обнаружит, что я вовсе не почиваю в мягкой постели наверху.

Однако не тут-то было. Я сидел на крыльце, завязывая шнурок на второй туфле, когда залаяла собака и это послужило сигналом для всех остальных. Я кое-как вскочил на ноги, схватил сумку, вихрем промчался к машине, подгоняемый заливистым лаем и адскими завываниями, отомкнул дверцу, залез внутрь, запустил мотор, развернулся и уже почти миновал дом, когда в дверном проеме появился Лидс. Я надавил на тормоз, высунул голову и с криком: «Я по срочному делу, до скорого!» – лихо проскочил воротца и выбрался на дорогу.

В столь раннее воскресное утро дорога была пустынна. Яркое свежее солнце светило слева так весело, что путешествие оказалось бы вполне приятным, будь у меня соответствующее настроение. Но его не было.

Нынешнее положение дел разительно отличалось от того, что складывалось в двух предыдущих случаях, когда мы пересекали дорогу Арнольду Зеку и кто-то при этом погибал. Тогда эта печальная участь постигла подручных Зека, а он сам, Вульф и общество оказались по одну сторону баррикад. На сей же раз главным подозреваемым был Барри Рэкхем, человек Зека.

Теперь Вульф должен был либо возвратить полученные от мертвого клиента десять тысяч, либо оставить деньги себе, не предпринимая попыток их отработать, если желал избежать лобового столкновения с Зеком. Зная Вульфа как никто другой, я гнал машину со скоростью восемьдесят пять миль в час в южном направлении по парковой магистрали Сомилл-Ривер.

Часы на щитке показывали семь часов восемнадцать минут, когда я свернул с Вестсайдской магистрали на Сорок шестую улицу. Мне надо было проехать по ней до Девятой авеню и потом повернуть к югу. Улица выглядела такой же пустынной, как и загородное шоссе. Повернув направо на Тридцать пятую улицу, я пересек Десятую авеню и, чуть-чуть не доезжая Одиннадцатой, заглушил мотор перед старым каменным особняком Вульфа.

Двигатель еще чихал и кашлял, когда я заметил нечто такое, отчего глаза мои едва не вылезли из орбит. Подобного мне не приходилось видеть никогда, хотя я тысячи раз останавливал здесь машину.

Входная дверь была распахнута настежь.

Глава шестая

Душа моя ушла в пятки. Вытряхнув ее оттуда, я тигром выпрыгнул из машины, пересек тротуар, взлетел на семь ступенек и ворвался внутрь. Фриц и Теодор уже встречали меня в прихожей. Одного взгляда на их лица было достаточно, чтобы на сердце заскребли кошки.

– Проветриваете, что ли? – с наигранной веселостью осведомился я.

– Он ушел, – убитым голосом сказал Фриц.

– Куда ушел?

– Не знаю. Сегодня ночью. Когда я увидел, что дверь открыта…

– Что ты держишь в руке?

– Он оставил их на столе в кабинете… для Теодора, для меня… и для тебя.

Я выхватил из его дрожащих пальцев записки и впился глазами в верхнюю. Почерк Вульфа я узнал сразу.

Дорогой Фриц,

Марко Вукчич возьмет тебя к себе. Он должен платить тебе не менее двух тысяч в месяц. Всего самого доброго.

Ниро Вульф

Я пробежал глазами следующую.

Милый Теодор,

все растения заберет мистер Хьюитт, который выразил желание, чтобы ты ухаживал за ними. Он будет платить тебе около двухсот долларов в неделю. Всего доброго.

Ниро Вульф

И наконец, последняя.

А. Г.

Не разыскивай меня. Всего доброго и с наилучшими пожеланиями.

Н. В.

Я еще раз перечел записки, внимательно всматриваясь в каждое слово, потом отрывисто бросил Фрицу и Теодору:

– Сядьте в кресла и подождите, – отправился в кабинет и уселся за свой стол.

Они придвинули кресла и сели лицом ко мне.

– Он ушел, – глухо повторил Фриц, словно пытаясь убедить себя.

– Какая наблюдательность! – огрызнулся я.

– Тебе известно, где он. – В голосе Теодора прозвучало обвинение. – Некоторые орхидеи нельзя перевезти, не повредив их. Я вовсе не хочу работать на Лонг-Айленде, даже за двести долларов в неделю. А когда он вернется?

– Послушай, Теодор, – взорвался я. – Мне совершенно наплевать, чего ты там хочешь, а чего не хочешь. Мистер Вульф избаловал тебя, поскольку никто не вынянчивает его цветы лучше тебя. Но мне ты сейчас напоминаешь только одно – свернувшееся молоко. Я имею в виду твою кислую рожу. Я не знаю ни где находится мистер Вульф, ни когда он вернется, если вообще вернется. Тебе он приписал «всего доброго», а мне «всего доброго и с наилучшими пожеланиями». Уловил разницу? Тогда заткнись и не мешай. – Я переключился на Фрица: – Мистер Вульф считает, что Марко Вукчич станет платить тебе вдвое больше, чем он сам. Очень на него похоже, да? Сам видишь, я зол как черт из-за его выходки, хотя и вовсе не удивлен. Теперь, чтобы вы поняли, насколько хорошо я его знаю, расскажу вам, как было дело. Вскоре после моего звонка он нацарапал эти записки и покинул дом, оставив дверь распахнутой – ты же сам сказал, что дверь была открыта, – чтобы любой праздношатающийся убедился: в доме больше нет никого и ничего стоящего внимания. Ты встал, как всегда, в шесть тридцать, увидел открытую дверь, поднялся в его спальню, убедился, что кровать пуста, и нашел на столе записки. Потом поднялся в оранжерею и позвал Теодора. Вы спустились с ним в спальню, устроили обыск и обнаружили, что все вещи на месте. А потом сидели и таращились друг на друга до самого моего приезда. Можешь что-нибудь добавить?

– Я не хочу работать на Лонг-Айленде, – заявил Теодор.

А Фриц добавил только:

– Разыщи его, Арчи.

– Он запретил.

– Да, но ты… все равно найди его! Где он будет спать? А что будет есть? – Фриц всплеснул руками.

Я встал, подошел к сейфу, открыл его и заглянул в ящичек, где мы всегда хранили наличные на случай непредвиденных расходов. Прежде там было чуть больше четырех тысяч, теперь же осталось чуть больше тысячи. Я закрыл дверцу сейфа, крутанул ручку и заявил Фрицу: