На сей раз «ха-ха» не последовало. Дайкс, насупив брови, смотрел на меня. Арчер скривил рот и тоже пожирал меня глазами, словно пытаясь прожечь взглядом насквозь. Так продолжалось некоторое время, и я заерзал на стуле. Я запросто выдерживаю любой взгляд, но тут меня буравили две пары глаз одновременно спереди и сбоку.

Наконец Дайкс повернул голову и обратился к Арчеру:

– Хорошенькое дело!

Арчер кивнул, не спуская с меня глаз.

– Этому трудно поверить, Гудвин.

– Еще бы. Чтобы он вышел из дома…

– Нет-нет. Трудно поверить, что вы с Вульфом пойдете на такой блеф. Видимо, у него не было другого выхода. Ночью вы звонили ему от Лидса, как только вам представилась такая возможность после убийства миссис Рэкхем. Чуть…

– Извините, – решительно прервал я. – Не как только мне представилась такая возможность после убийства миссис Рэкхем. Правильнее так: как только мне представилась такая возможность после того, как я узнал, что миссис Рэкхем убили.

– Ладно, ладно. Мы не на суде. – Он пригнулся ко мне. – Это случилось чуть позже полуночи. Что вы ему сказали?

– Я рассказал, что? произошло. Подробно, насколько позволяло время, описал все события от моего приезда до той самой минуты. Если телефонистка подслушивала, то она вам подтвердит. Я спросил, должен ли при допросе рассказывать полицейским лишь о том, что происходило здесь, предоставив объяснять все остальное ему. Однако он ответил, что нет, я не должен ничего утаивать, включая даже подробности его беседы с миссис Рэкхем. Вот и все. Как вам известно, все инструкции я выполнил.

– Господи! – вздохнул Дайкс. – Да, сынок, похоже, пришел твой черед попотеть.

Арчер, не обращая на него внимания, продолжал:

– А потом, велев вам ничего не утаивать от полиции, Вульф вдруг посреди ночи решает, что ему надоел сыскной бизнес, шлет в газету объявление о своем уходе на покой, навещает друга, с которым договаривается об орхидеях, и… Что он сделал потом? Я что-то запамятовал, слишком увлечен был вашим рассказом.

– Я не знаю, что? он сделал потом. Ушел. Исчез.

Представляю, как дико это прозвучало. Бред сумасшедшего. Только полоумный поверил бы, что его не водят за нос. И я еще едва не проболтался про колбасу и слезоточивый газ, собираясь, естественно, умолчать о том, что мы знали, кто прислал нам этот гостинец, но вовремя спохватился, сообразив, к чему могла привести такая неосторожность. Вот уж точно была бы сенсация! Но что-то добавить или сделать мне следовало, и я решил представить доказательства и полез за ними в карман.

– На столе в спальне, – сказал я, – он оставил записки Фрицу, Теодору и мне. Вот моя.

Я протянул ее Арчеру. Тот пробежал ее глазами и передал Дайксу. Дайкс перечел ее дважды и вернул Арчеру, который упрятал записку в собственный карман.

– Господи! – с чувством повторил Дайкс, взглянув на меня с выражением, которое мне не понравилось. – Ну и наворотили! Я всегда считал, что у Вульфа семь пядей во лбу. Да и вам я пальца в рот не положил бы. Но тут вы, пожалуй, перестарались. Это как пить дать. – Он повернулся к Арчеру: – Все здесь ясно.

– Несомненно. – Арчер опять сжал кулак. – Гудвин, я даже не прошу, чтобы вы рассказали, что? случилось на самом деле. Я сам расскажу вам. Найдя тело миссис Рэкхем, вы сговорились с Лидсом и придумали эту сказку про визит к Вульфу. Лидс пришел сюда, чтобы сообщить об убийстве. Вы поспешили к его дому, чтобы позвонить Вульфу и доложить как о преступлении, так и о вашем сговоре с Лидсом… Или же Вульф уже знал о нем, поскольку вы прикидывались, что расследуете дело об отравлении собаки. В любом случае Вульфу было известно нечто такое, что он не сумел бы скрыть и, в равной степени, не отважился бы выложить нам. А тут еще убийство, которое подлило масла в огонь. Поэтому он счел за благо исчезнуть. И нам, возможно, потребуется день, а то и неделя, чтобы разыскать его. Зато вы в наших руках. – Он стукнул кулаком по столу, не слишком, впрочем, сильно. – Вы знаете, где скрывается Вульф. Вы также знаете, какой именно информацией он располагает, из-за чего вынужден прятаться. Это ценные улики, которые необходимы мне для расследования убийства. Неужто вы сами не понимаете, что приперты к стенке? И двадцать Ниро Вульфов не вытащат вас из такой передряги. Даже если он готовит нам один из своих сенсационных сюрпризов, даже если завтра он предъявит убийцу вместе с неопровержимыми уликами для суда, мне этого будет недостаточно. Протокола вашего вчерашнего допроса не существует. Я сейчас вызову стенографиста, мы разорвем его блокнот и все, что он напечатал, и вы начнете заново.

– Соглашайся, сынок, – дружелюбно посоветовал Дайкс. – Я сам за преданность патрону, но не тогда, когда он такой сумасброд.

Я широко зевнул:

– Боже, как мне хочется спать. Я, ни секунды не колеблясь, навешал бы вам лапши на уши, но сейчас, когда говорю чистейшую правду, доказать это не в состоянии. Спросите меня завтра, допрашивайте хоть целое лето, но лгать я категорически отказываюсь. И я не знаю, где находится мистер Вульф.

Арчер вскочил на ноги.

– Выпишите ордер на его арест. Пусть отдохнет в нашем тюремном люксе. – Голос прокурора сорвался на визг, и он пулей вылетел из комнаты.

В уайт-плейнской тюрьме ежедневно, не исключая и воскресенья, расходуют добрый галлон преедкого дезинфектанта, естественно разводя его. Чтобы вы не сочли мое утверждение голословным, могу подкрепить его ссылкой на два заслуживающих доверия источника – надзирателя Уилкса, отвечавшего за наш блок на втором этаже, и мой собственный нос, обладающий тонким нюхом.

За двадцать часов, что я проторчал там на протяжении воскресной пасхальной ночи и последующего дня, мне не представилось возможности совершить ознакомительную экскурсию. Однако, за исключением мерзкой вони, жаловаться в газету было не на что. Особенно если согласиться с тем, что общество должно хоть как-то защищать себя от таких головорезов, как я.

Моя камера, вернее, наша камера, ибо у меня имелся сосед, оказалась на удивление чистой. Одеяло, правда, внушало подозрения, и я не стал натягивать его на голову, но, возможно, причиной тому послужила обычная мнительность. Что касается света, то он уступал солнечному, но был достаточно ярок, чтобы читать при нем в течение тридцати суток.

Когда после досмотра меня привели в камеру, я спал на ходу, поэтому с интерьером и сокамерником познакомился уже только в понедельник.

Тюремщики были дотошными, но зверствовать не стали. Мне позволили звякнуть Фрицу и предупредить, чтобы домой меня не ждали. Шаг вполне гуманный. Трудно предугадать, какой номер отколол бы Фриц, если бы сразу после бесследного исчезновения Вульфа столкнулся с моим безвестным отсутствием.

Я попросил его связаться с Натаниэлем Паркером, единственным адвокатом, общество которого Вульф иногда терпел за ужином. Однако из этой затеи ничего не вышло, так как Паркер уехал на уик-энд.

Добравшись наконец до койки, я уснул мертвым сном через десять секунд после того, как привалился головой к подушке, изготовленной из моих брюк, завернутых в мою же сорочку.

Кстати, именно благодаря брюкам, а вернее, пиджаку и жилету, составлявшими с брюками цельный ансамбль, мое пребывание в тюрьме оказалось более приятным, чем могло бы быть. Я проспал примерно половину желаемого времени, когда мои барабанные перепонки задребезжали от адского грохота.

Приподняв гудящую голову, я разлепил глаза. На койке напротив, на таком приличном удалении, что мне пришлось бы вытянуть руку, чтобы дотронуться до него, сидел мой сокамерник – широкоплечий детина, примерно моего возраста или чуть старше, с копной взъерошенных черных волос. Он только очнулся от сладкого сна и теперь позевывал.

– Что за бардак? – проквакал я. – Побег, что ли?

– Через десять минут завтрак и построение, – ответил он, опуская ноги в носках на пол. – Идиотское правило.

– Придурки, – согласился я и, извернувшись, сел на край койки.