Выходя, я провозгласил:

– Учтите, у меня под мышкой тот же самый пистолет.

– Хорошо, Гудвин, – пропищал тенор. – Мы о нем позаботимся.

Они и позаботились. Пусть я и стал Б, но особой разницы между обыском Б и подозрительного незнакомца не подметил. Более того, мне показалось даже, что на сей раз обыск производился тщательнее, чем в воскресенье. Возможно, из-за того, что нас было трое.

Обыскивали нас по очереди: сначала меня, потом Рэкхема и в заключение Рёдера. С Рёдером обошлись чуть-чуть вежливее. Его самого ощупали, не слишком, впрочем, усердно, а портфель только раскрыли и заглянули внутрь, позволив Рёдеру самому закрыть его.

Еще одно новшество по сравнению с воскресеньем состояло в том, что до двери в дальней стене проводил нас уже не один, а двое. Они же провели нас через прихожую и вниз по лестнице в четырнадцать ступенек, до самой железной двери.

Охранник, открывший ее и впустивший нас, был все тот же отечный субъект с заостренным подбородком – Шварц. Второй охранник на сей раз не остался сидеть за столом со своими бухгалтерскими записями. Он стоял рядом со Шварцем и зорко всматривался в прибывших, особенно в Рэкхема.

– Мы чуть раньше, – произнес Рёдер, – но они сказали, чтобы мы проходили.

– Да, – бросил Шварц. – Он уже освободился. Один человек не пришел.

Он приблизился к большой металлической двери в противоположной стене, открыл ее и мотнул головой:

– Заходите.

Первым вошел Рёдер, за ним последовал Рэкхем, а потом я. Замыкал шествие Шварц. Он сделал три шага и остановился. Арнольд Зек, сидевший за столом, сказал своим холодным педантичным голосом, который, по-моему, никогда не менялся:

– Все в порядке, Шварц.

Шварц оставил нас. Когда дверь за ним закрылась, я про себя взмолился, чтобы она и в самом деле была звуконепроницаемой, какой казалась с виду.

Зек заговорил:

– В последний раз, когда вы были здесь, Рэкхем, вы потеряли самообладание. Сами знаете, к чему это привело.

Рэкхем не ответил. Он стоял, заведя руки за спину с видом оратора, готового начать речь, но рта не раскрывал. По выражению лица я догадался, что руки его судорожно сжались.

– Присаживайтесь, – разрешил Зек.

Поскольку выбор мест для сидения был важной частью разработанного сценария, я сразу направился к самому дальнему стулу, чуть левее от стола Зека и почти на одном уровне с ним, а Рёдер занял ближайший стул справа от меня. Рэкхему ничего не оставалось, как усесться на один из ближайших к столу стульев с другой стороны, и он пошел туда. От Зека его отделяло футов двенадцать, так же как и Рёдера, ну а я был чуть поближе.

Зек спросил Рёдера:

– Вы всё обговорили?

Рёдер покачал головой:

– Поскольку мистер Рэкхем прежде меня не видел, я подумал, что будет лучше, если вы сами объясните ему суть нашего предложения. Естественно, он захочет точно знать, что? должен сделать, прежде чем согласится помочь нам. – Он поднял с пола портфель, водрузил его на колени и раскрыл.

– Думаю, – сказал Зек, – что рассказать об операции должны вы. Вам принадлежит ее замысел, и руководство тоже будет за вами. Но вы правильно сделали, что подождали. – Он повернулся к Рэкхему: – Помните, о чем мы говорили в прошлый раз?

Рэкхем промолчал.

– Помните? – Голос Зека хлестал, словно бич, между тем он повысил тон лишь на какую-то малость.

– Да, – еле слышно прошелестел Рэкхем.

– Сами знаете, какую позицию вы заняли. Я считаю такое поведение недопустимым для любого, кто работает на мою организацию. Для вас я сделал исключение лишь потому, что со смертью супруги ваше положение изменилось. Я подумал, что будет лучше, если мы дождемся, пока этим можно будет воспользоваться. И вот час настал. Во многом – благодаря Рёдеру, который присутствует здесь. Нам нужна ваша помощь. И мы собираемся на ней настоять. Как вы на это смотрите?

– Не знаю. – Рэкхем облизнул пересохшие губы. – Я должен знать в подробностях, что? вы задумали.

Зек кивнул.

– Но сначала о ваших обязанностях. Вам придется признать, что нас объединяют взаимные интересы – ваши и мои.

Рэкхем безмолвствовал.

– Вы согласны? – Голос едва заметно повысился.

– Черт побери, конечно согласен!

– Хорошо. Приступайте, Рёдер.

Рёдер вытащил из портфеля ворох бумаг. Одна из них отлетела в сторону, и я слез со стула, чтобы поднять ее. Думаю, он сделал это нарочно. Знал, наверное, наперед, что мои мышцы и нервы будут напряжены до предела, и подкинул возможность чуть расслабиться.

– Насколько я понимаю, – сказал Рёдер, – мы собираемся брать Рэкхема в долю. Поэтому, прежде чем я перейду к сути операции, хотел бы, чтобы вы взглянули на мои предложения по распределению прибыли. Ваша доля, конечно, не изменилась, и мне хотелось бы, чтобы и моя часть не уменьшилась…

Он держал в руке лист бумаги. С портфелем на коленях и кипой бумаг вставать ему было неудобно, поэтому я решил прийти на выручку. Я протянул руку, и Рёдер отдал мне бумагу. Пришлось встать со стула, чтобы подойти к Зеку.

По дороге я заглянул в бумагу, поскольку подобная вольность была в моем характере, а мне, как никогда прежде, требовалось выдержать характер в последующие четыре секунды. Протянув руку с бумагой Зеку, я разжал пальцы чуть раньше, чем требовалось, и лист начал падать. Я попытался схватить его, но не сумел и вынужден был шагнуть вперед и наклониться. При этом я занял идеальную позицию, чтобы помешать Зеку дотянуться ногой до одной из скрытых от посторонних глаз кнопок под столом.

Чтобы не опрокинуть его стул, я левым коленом оттолкнул Зека вместе со стулом назад и одновременно правым коленом придавил его ноги к сиденью, а руками обхватил шею. Едва я оторвал его от стола, возникло опасение, как бы не сломать ему шею. Передо мной стояла задача не дать ему даже пикнуть и не позволить ткнуть меня пальцами в глаза. С другой стороны, Бог свидетель, перестараться я не хотел, а ведь прочность костей и связок у разных людей далеко не одинакова. Что одному легкий массаж, другого может запросто отправить на тот свет.

Рот Зека был широко разинут, акульи глаза вылезли из орбит. Тяжесть моего колена не позволяла ему лягаться, а руки лишь беспомощно болтались. Рёдер был уже тут как тут с кляпом из носового платка в одной руке и куском бечевки в другой. Запихнув кляп в открытый рот, он обошел вокруг стула, прихватив по пути правую руку Зека, а потом потянулся за левой. Она пыталась вырваться, но я чуть усилил давление на горло, и Рёдер завладел ею.

– Поторопитесь, – прорычал я, – не то он отдаст концы.

Кажется, Рёдер провозился целый год. А может, и вечность. В конце концов он выпрямился, осмотрел кляп, воткнул его поглубже, попятился и пробормотал:

– Хорошо, Арчи, достаточно.

Когда я оторвал руки, пальцы безумно болели. Впрочем, боль была скорее нервной, чем мышечной. Я пригнулся ухом к носу пленника. Зек дышал – сомнений не было.

– Пульс в порядке, – сказал Рёдер, перестав гнусавить.

– Вы свихнулись, – хрипло пролепетал Рэкхем. – Боже всемогущий! Вконец свихнулись!

Он вскочил со стула и стоял, дрожа как осиновый лист. Рука Рёдера нырнула в карман и появилась на свет божий, сжимая тупорылый «карсон», который Рёдер вытащил из тайника в портфеле вместе с моточком бечевки. Я взял пистолет и прицелился в Рэкхема.

– Сядьте, – приказал я, – и не рыпайтесь.

Он плюхнулся на стул. Я подошел к краю стола, уголком глаза наблюдая за Рэкхемом, и посмотрел на Зека. Рёдер, стоявший по левую руку от меня, заговорил торопливо, но отчетливо:

– Мистер Зек, два года назад вы сказали мне по телефону, что искренне восхищаетесь мной. Я надеюсь, что случившееся здесь будет способствовать тому, что восхищение ваше возрастет. Вы уже, конечно, догадались, что я – Ниро Вульф. Я мечтал бы высказать вам очень многое, и, возможно, так когда-нибудь и выйдет, но не теперь. Разумеется, если дверь вдруг откроется, мистер Гудвин, не задумываясь, пристрелит вас, но мне не хотелось бы, чтобы нам помешали. Так что я продолжу. Поскольку, по вашему собственному признанию, я не уступаю вам в интеллекте, то хочу прояснить вопрос о воле. По вашим словам, воля мне изменила и я, не выдержав, бежал с поля боя. Это совсем не так. Проклятье, как жаль, что вы не можете говорить!