— Я спрошу его. Дэн, кому ты ассигновал свой сертификат?

— В “Бэнк оф Америка”.

Больше она ни о чем не спрашивала, а то я был бы вынужден рассказать ей и про Рикки.

Она поникла плечами и вздохнула.

— Гол в наши ворота, толстячок. Можешь забыть об этих акциях. Из банка нам их никак не выцарапать. — Вдруг она подобралась. — Если только в самом деле он отослал сертификат. Если нет, я счищу передаточную надпись так, что комар носа не подточит. А потом он снова ассигнует его… мне.

— Нам, — поправил Майлз.

— Это уже детали. Пойди, найди его машину.

Майлз вскоре вернулся и сообщил:

— Ее нигде нет. Я объехал все улицы и аллеи. Наверное, он приехал на такси.

— Ты же слышал — он приехал на своей машине.

— Может быть, но ее нигде нет. Спроси его, когда и откуда он послал сертификат.

Белл спросила — я рассказал:

— Незадолго до того, как приехать сюда, я опустил его в почтовый ящик на углу Сепульведи и бульвара Вэнчур.

— Ты уверена, что он не лжет?

— В таком состоянии он не может лгать. Забудь об этом, Майлз. Может быть, потом нам удастся доказать, что эта передача не имеет законной силы, потому что он передал нам свой пай задолго до этого… во всяком случае, я берусь получить его подпись на нескольких чистых бланках.

Она попыталась получить мою подпись, а я всячески старался ей помочь. Но в таком состоянии я не мог даже толком расписаться. Наконец, она вырвала у меня бумагу и сказала со злостью:

— Ты меня до припадка доведешь. Я и то могу расписываться за тебя гораздо лучше. — Она склонилась ко мне и добавила, криво улыбнувшись. — Как бы я хотела пришибить твоего кота.

Некоторое время они не беспокоили меня. Потом появилась Белл и сказала:

— Дэнни, я сделаю тебе укол и ты почувствуешь себя гораздо лучше. Ты сможешь вставать, ходить, словом, делать все, что мог делать раньше. Ты ни на кого не будешь сердиться, особенно на нас с Майлзом. Мы — твои лучшие друзья. Ведь правда? Кто твои лучшие друзья?

— Ты. Ты и Майлз.

— Но я не только твой лучший друг. Я еще и твоя сестра. Повтори.

— Ты — моя сестра.

— Вот и хорошо. Сейчас мы немного прогуляемся, а потом ляжешь в анабиоз. Ты утомлен, а когда проснешься, все будет хорошо. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Кто я?

— Ты — мой лучший друг. Ты — моя сестра.

— Умница. А теперь — закатывай рукав.

Укола я не ощутил, но само вспрыскивание было болезненным. а поднялся и потряс головой.

— Слушай, сестренка, это не самая приятная процедура. Что это было?

— Кое-что, от чего тебе станет лучше. Ты сильно утомлен.

— Да, пожалуй. А где Майлз?

— Сейчас придет. Теперь давай другую руку. Подними рукав.

— Зачем? — спросил я, но рукав все-таки поднял и позволил ей сделать укол, от которого чуть не подскочил.

— Ну-ну, — улыбнулась она, — не так уж это больно.

— Да, не так уж больно. А зачем?

— Ты немного поспишь в машине. Когда мы приедем, я разбужу тебя.

— Хорошо. Я хочу немного поспать. Скорее бы в анабиоз.

Я огляделся.

— А где Пит? Я собирался лечь в анабиоз вместе с ним.

— Пит? Разве ты не помнишь? Ты же отправил его к Рикки. Она позаботится о нем.

— Ах, да, — сказал я с облегчением.

Конечно же, я послал Пита к Рикки. Я даже вспомнил, как посылал его. Рикки всегда любила Пита, она хорошо о нем позаботится, пока я буду спать.

Меня отвезли в Соутелл, в Объединенный Санктуарий; им пользовались небольшие компании, те, что не имели собственных. Всю дорогу я проспал, но проснулся сразу же, как только Белл позвала меня. Майлз остался в машине, а Белл повела меня в здание.

Девушка-регистратор поднялась нам навстречу.

— Дэвис? — спросила она.

— Да, — согласилась Белл. — Я его сестра. Где я могу найти представителя “Главной”?

— Внизу, в девятой комнате. Они уже готовы и ждут вас. Документы можете отдать представителю компании. — Она с интересом посматривала на меня. — Он прошел медицинский осмотр?

— Конечно, — уверила ее Белл. — У него рак, знаете ли. Я ввела ему успокоительное… из-за болей.

— Да-да, — сочувственно заквохтала девица, — в таком случае Поторопитесь. Через эту дверь, а там повернете налево.

В девятой комнате нас ждали трое: мужчина в костюме, другой — в стерильном халате и женщина в одежде медсестры. Они Помогли мне раздеться, успокаивая, словно дебильного ребенка, а Белл, тем временем, объясняла, что она ввела мне и зачем. Меня положили на стол и мужчина в халате начал массировать мой живот, проминая чуть не до позвоночника.

— С этим хлопот не будет, — объявил он наконец. — Он совершенно пуст.

— Да, он ничего не ел и не пил со вчерашнего вечера, согласилась Белл.

— Это хорошо. А то некоторые являются сюда нафаршированные, словно рождественская индюшка. Не все так разумны.

— Да-да. Ваша правда.

— О’кэй, сынок, а теперь сожми эту штуку покрепче, я введу тебе кое-что в вену.

После укола все вокруг начало заволакиваться туманом. Вдруг я вспомнил про Пита и попытался сесть.

— Где Пит? Я хочу видеть Пита?

Белл взяла в ладони мое лицо и поцеловала.

— Там, там, милый. Пит не смог придти, разве ты не помнишь? Он остался с Рикки.

Я затих и она объяснила остальным:

— Пит — это наш брат. У него заболела дочь. Я начал засыпать.

Вскоре я почувствовал сильный холод, но не смог пошевельнуться, чтобы натянуть одеяло.

Я пожаловался бармену на кондиционер — тот работал слишком хорошо и все мы могли простудиться.

— Не имеет значения, — ответил он. — Вы не почувствуете холода, когда заснете. Спать… спать… вечерняя дрема, чудесный сон.

У него было лицо Белл.

— Хорошо бы выпить чего-нибудь горячего. Вроде кофе с молоком, — сказал я. — И горячий масляный блин.

— Сам ты блин! — ответил доктор. — Нечего ему валяться, переверните-ка его!

Я попытался зацепиться ногой за бронзовую стойку табурета, но в этом баре не было бронзовых стоек табурета, таких забавных, и я, плоский, очутился на спине, еще более забавной, и так лежал, пока меня обслуживала сиделка, натасканная на уход за безногими. У меня не было ног, иначе почему же я не зацепился за бронзовую стойку табурета? И рук тоже, обеих.

— Смотри-ка, Мэв, у него нет рук!

Пит сидел у меня на груди и вопил.

Я снова был в армии, на учениях… в условиях, максимально приближенных к боевым, в одном из тех лагерей, где вам суют лед за пазуху, чтобы разбудить и знают кучу других идиотических шуток. Я поднимался на чертову гору, самую большую во всем Колорадо, и повсюду был лед и у меня не было ног. Тем не менее я тащил бромный тюк, самый большой из всех — они прикидывали нельзя ли заменить мулов солдатами и на мне ставили опыт. Я не смог бы сделать ни шагу, если бы сзади меня не подталкивала Рикки.

Старший сержант с лицом, совсем как у Белл, в ярости обернулся ко мне:

— Эй, ты, вперед! Я не могу опаздывать по твоей милости. Мне наплевать, сделаешь ты это или нет… но пока делаешь — не смей спать.

Мои не-ноги больше не держали меня и я упал в обжигающий холодом снег и заснул, а маленькая Рикки причитала, умоляя меня не спать. Но я уже заснул.

Я проснулся в постели Белл. Она трясла меня, приговаривая:

— Просыпайся, Дэн! Я не могу ждать тебя тридцать лет; всякая девушка должна думать о своем будущем.

Я попытался встать, чтобы отдать ей чемоданчик с золотом, который стоял под кроватью, но она ушла… а потом Горничная с ее лицом схватила чемоданчик, положила себе на панцирь и заметалась по комнате. Я попытался догнать ее, но у меня не было ног, и как оказалось, не было тела вообще.

— У меня нет тела и никто обо мне не заботится…

Мир состоит из старших сержантов и работы… и какая разница, где работать и как? Я позволил им снова взнуздать меня и опять полез вверх по ледяной горе. Это было все, что мне оставалось — взбираться к цветущей вершине, где, мне, наконец, дадут вожделенный отдых и позволят заснуть. Но я никогда не доберусь туда… не было ни рук, ни ног, ничего.