— Что? О, здравствуйте, миссис Эванс. Что вы имеете в виду?

— Не прикидывайтесь дурачком. Вы ее нашли?

— С чего вы взяли, что я кого-то ищу?

— Это же ясно видно. Ну, мне пора, — и она затерялась в толпе.

Большой Парад уже двинулся. Он выходил ниоткуда и был бесконечен. Прошли Патриоты из Холли, штат Колорадо, за ними — Рыцари-Храмовники в масках, следом — Пророк из Хорасана с Королевой Любви и Красоты, дальше — выходцы из пещер, что на дне Миссисипи… Ежегодный Бруклинский Парад — школьники с американскими флажками; Карнавал Роз из Пасадены, целые мили увитых цветами машин… Индейские заклинатели из Флагстаффа, посланцы двадцати двух кланов, на каждом — украшений на тысячу долларов. Следом за аборигенами ехал Буффало Билл с острой бородкой и вьющимися локонами; шляпу он держал в руке. Гавайскую делегацию возглавлял сам король Камехамеха, а его подданные, увитые гирляндами свежих цветов, плясали перед ним и кричали зрителям: “Алоха!”

Параду не было конца. Танцоры из Нью-Йорка, Дамы и Господа из Аннаполиса, Ковбои из Техаса, Маленькие Муки и Чудища — все зажгли двойные факелы и бросали в толпу гостинцы — король зулусов и его шоколадные придворные пели: “Кто не был там, кто сомневался в этом…”

Потом под мелодию “О, золотые башмачки” вся толпа надела маски, подчиняясь обычаю тех времен, когда человечество было еще молодо и первый раз встречало весну. А по аллее шел король — его мантию несли пятнадцать пажей — и его двор; следом — рыжие и белые клоуны, потом — военные оркестры, от которых на глаза навертываются слезы умиления.

Джон вспомнил сорок четвертый год, когда он впервые увидел их марш. Старики и юноши, но все равно защитники, а следом в машинах ехали те, кто не мог ходить.

И здесь то же — за оркестром ехали три автомобиля с ветеранами. Джон ждал, затаив дыхание. Машины подъехали к трибуне жюри, остановились, из них вышли и выползли, помогая друг другу, инвалиды. Прошли мимо трибун, но не сели снова в машины, а пошли вверх по Броуд-стрит.

А следом везли Голливудский Бульвар и весь он был завален новогодними подарками — ни в одном кино не увидишь такого великолепия. Тут было множество игрушек и сладостей для маленьких детей и для подростков тоже. А следом ехал личный автомобиль Санта-Клауса, совершенно необъятный, ’настоящий айсберг, чуть меньше Северного Полюса, а рядом с Санта-Клаусом ехали Джон Бэрримор и Мйкки Маус.

За ними на огромных льдинах ехали маленькие фигурки. Джон прищурился и узнал мистера Эмметта Келли, короля клоунов, в его коронной роли Резинового Уилли. Как всегда, Джон не знал, плакать ему или смеяться. Таков уж был мистер Келли.

А потом пошли слоны.

Большие, средние, маленькие, от крохотулек до могучих Джумбо[61]… Вдруг на другой стороне аллеи случилась какая-то заминка — один из слонов чего-то испугался. Причиной оказался пес. Собака увидела Джона, бросилась к нему и прыгнула на руки.

— Вот и встретились! — сказал ему Джон. — Теперь я тебя никуда не отпущу.

Пес облизал ему лицо. Клоунского наряда на нем уже не было, но колпачок все еще болтался на шее.

— Что ты здесь делаешь? — спросил его Джон. — И где твоя хозяйка?

Приближались последние слоны. Они шли по трое в ряд, впряженные в большие повозки. Звучно протрубил рог, и процессия стала.

— Почему они остановились? — спросил Джон у соседа.

— Подождите минутку. Сейчас увидите.

Из рядов процессии на огромном черном коне выехал фельдмаршал, на нем были сапоги со шпорами, белоснежные рейтузы и цилиндр, на боку висела сабля.

Конь остановился перед Джоном и тот крепче прижал пса к себе. Фельдмаршал спешился и поклонился ему. Джон оглянулся — не стоит ли кто позади. Фельдмаршал снял шелковый цилиндр.

— Вы, сэр, — человек, путешествующий ради слонов? — это прозвучало скорее утверждением, чем вопросом.

— Да.

— Привет тебе, о мой король! Ваше Величество, Королева и двор ждут вас, — и он слегка повернулся, словно указывая путь.

Джон глубоко вздохнул и взял Трампа под левую руку. Фельдмаршал подвел его к запряженной слонами повозке. Пес вырвался и бросился на колени к даме, что сидела на троне. Королева погладила его, а потом подняла на Джона гордый и счастливый взор.

— Хэлло, Джонни. Добро пожаловать, дорогой!

— Марта! — всхлипнул он. Спотыкаясь, король поднялся на трон, чтобы обнять свою королеву.

Снова протрубил рог, и процессия двинулась своим бесконечным путем…

Сначала Потифар Брин не обратил внимания на девушку, что раздевалась прямо на улице.

Он сидел в аптеке, просматривал газеты, а она стояла посреди тротуара в трех метрах от него, но по другую сторону витрины. Он и взгляда не поднял, когда она начала снимать с себя последнее, перед ним был развернут свежий номер “Лос-Анджелес Таймс”, рядом лежали “Геральд Экспресс” и “Дэйли Ньюс”. Брин едва просматривал заголовки больших статей, но зато внимательно читал, например, данные о максимальной и минимальной температуре воздуха в Браунвилле, штат Техас. Он даже переписал их в свой черный блокнот, туда же он занес число пайщиков каких-то двух фирм и курсы их акций на нью-йоркской бирже. Потом настал черед мелких заметок, и в блокноте появились новые записи.

Казалось, эти выписки никак не вязались между собой: “Королева красоты всеамериканской недели овечьего сыра” готова была пойти к алтарю с любым, кто докажет, что отроду не ел мясного, и обещала родить ему двенадцать детей; небывалую активность проявляли летающие тарелки; в Южной Калифорнии молились о дожде.

Потифар Брин выписал имена и адреса трех калифорнийцев (их чудесным образом исцелил молитвой Дикки Боттомли, восьмилетний пророк общества “Бог — Это Высшая Правда”), сложил “Лос-Анджелес Тайме” и взялся за “Геральд Экспресс”. Тут он глянул поверх очков и увидел стриптизерку-любительницу.

Он поднялся, сунул очки в футляр, тщательно сложил газеты и спрятал в карман пиджака, положил на столик деньги за обед, добавил двадцать пять центов на чай, снял с вешалки плащ, перекинул его через локоть и вышел на улицу.

Тем временем на девушке не осталось ничего, кроме собственной кожи. Потифару Брину показалось даже, что кожи слишком много. Странно: прохожие почти не обращали на нее внимания, разве что мальчишка-газетчик на минуту перестал расхваливать свои несчастные случаи, подмигнул ей и скорчил рожу. Калифорнийцы вообще не склонны соваться в чужие дела; все как ни в чем не бывало шли кто куда с типичным для южан напускным равнодушием на лицах, хотя стриптиз посреди улицы не назовешь обычным явлением.

Только одна пара, явные туристы, во все глаза уставились на девушку. Мужчина был в традиционном шотландском килте, только вместо рубашки на нем красовалась блузка с рюшами. Его спутница носила строгий брючный костюм. Очевидно, они ждали автобуса, и тут появилась эта девушка со своим аттракционом.

Когда Брин приблизился, она уже повесила свой нейлоновый лифчик на спинку скамейки и наклонилась к туфлям. Через улицу к ней поспешил полицейский сержант, вспотевший и измотанный.

— Кончай, — велел он устало. — Хватит, детка, хватит. Надевай свою одежку и проваливай.

Туристка сунула в рот сигару.

— Что вы имеете против этого, сержант? — спросила она.

Полицейский повернулся к ней.

— Не вмешивайтесь! — его глаза скользнули сначала по ее одежде, потом по одежде ее спутника. — Вы оба должны сейчас же пройти со мной!

Туристка подняла брови.

— Вы хотите задержать нас, потому что мы одеты, а ее — потому что она не одета? Может быть, вы шутите? — она повернулась к девушке. Та тихо стояла и ничего не говорила, словно не понимала, что вокруг нее происходит. — Я адвокат, дорогая, — сказала туристка и достала из кармана блузки визитную карточку. — Если этот неандерталец в форме снова будет докучать вам, мне будет очень приятно позаботиться о вас.