— Вы же умерли, — сказал я ему.

— Совсем наоборот, — он усмехнулся. — Они подоспели вовремя.

— Что же случилось? — я таращился на него, не в силах поверить своим глазам.

— То, что мы и предполагали. Взорвалась ракета. Грузовая почтовая ракета потеряла управляемость и врезалась в туннель.

— А где Пузан?

— Ха!

Я повернул голову. Конски лежал рядом и тоже ничком.

— Ты мне должен двадцатку, — бодро сообщил он.

— Я тебе должен… — я почувствовал, как по моему лицу неизвестно от чего бегут слезы. — О’кэй. Я должен тебе двадцатку. Только тебе придется съездить за ней в Де-Мойн.

Утром мы отправились в Резерфорд. Па и мистеру Латему из гарримановского треста нужно было туда по делам и Па сказал, что может взять и меня. Похоже, это был единственный шанс увидеть настоящую Луну — ведь коридоры Луна-Сити мало чем отличаются от коридоров Нью-Йорка, разве что ходить здесь полегче.

Когда Па вернулся в номер, мы с братишкой играли на полу в ножички, а мама отдыхала — весь перелет с Земли ее мучила космическая болезнь. Конечно, я давно вырос из этой игры, но на Луне ножик ведет себя довольно хитро и мы изобрели кучу новых правил.

— Обстоятельства изменились, — сказал Па. — Мы должны лететь в Резерфорд сейчас же.

— Нет, дорогой, — ответила мама, — я не в силах сейчас никуда лететь. Отправляйтесь с Диком, а мы с Милым Бэби лучше отдохнем денек.

Милый Бэби — это мой братишка.

Не стоило ей так говорить. Братец вскочил, чуть не выколол мне глаз ножиком и заорал:

— Что?! Что?! Я лечу с вами! И все!

— Ради Бога, Милый Бэби, не волнуй свою дорогую мамочку. Зато мы с тобой сходим в кино.

Карапуз на семь лет моложе меня, но терпеть не может, когда его зовут “Милый Бэби”. Он заревел:

— Ты должна, отпустить меня, — можно было разобрать сквозь завывания.

— Нет, Милый Бэби. Давай, не будем говорить об этом…

— Папа разрешит!

— Ричард, ты что, — сказал Бэби, что он может лететь?

— Каким образом, дорогая? Я же сам только что узнал…

— Ты сказал, что я смогу пойти туда, куда и Дики, — вмешался малыш. — Ты обещал, ты обещал, ты обещал!

Даже завидно становится: парень слышать ничего не желает; обещал — подай. Словом, дело кончилось тем, что вся наша семья плюс мистер Латем уже через двадцать минут были в ракетном порту.

Мы летели всего минут десять и увидели не так уж много. Земля была видна только в самом начале полета, потому что атомная фабрика, куда мы летели, была на обратной стороне Луны. Вместе с нами летели и туристы, не меньше дюжины, и почти все страдали от космической болезни. Мама тоже. Наверное, люди никогда не привыкнут к свободному полету.

Как только мы сели, маме стало лучше. Здесь было гораздо интереснее, чем в Луна-Сити: к ракете не подводили закрытую переходную трубу, а везли пассажиров до шлюза в транспортере с гермокабиной. Мне понравилось и братишке тоже. Па и мистер Латем ушли по своим делам, а мы вместе с туристами пошли на экскурсию по лабораториям.

Все это было забавно, но не более того. Мне показалось, что атомная фабрика мало чем отличается от всех прочих, а Резерфорд — от пригорода Чикаго. Мне пришло в голову, что все более или менее интересное здесь убрано с глаз подальше. На виду только разные циферблаты, вентили и люди, которые за ними приглядывают. И все управляется дистанционно, как в Оук-Ридж. Потом экскурсовод рассказал об экспериментах, которыми заняты физики, показал пару фильмов — и все.

Мне понравился наш экскурсовод: он был здорово похож на Тома Джереми из “Воинов Космоса”. Я спросил, не космонавт ли он, а он как-то странно посмотрел на меня и ответил, что работает в Колониальной Службе. Потом он спросил, где я учусь и состою ли в скаутах. Сам он, оказывается, был командиром Лунного Патруля номер один в Резерфорд-Сити.

К тому же, патруль был и единственным — на Луне не так уж много скаутов.

Па и мистер Латем вернулись к нам, когда экскурсия уже закончилась, и мистер Перрин, так звали экскурсовода, пригласил желающих выйти наружу.

— Осмотр Резерфорд-Сити, Чертова кладбища и места Большой катастрофы 1984 года — все без дополнительной платы. Опасности никакой нет, ни с кем никогда ничего не случалось, но Комиссия настаивает, чтобы каждый участник такой экскурсии оставлял расписку. Те, кто решает остаться здесь, смогут посмотреть в кафе фильмы и выпить освежающего.

— То, что мне надо, — сообщил Па, потирая руки. — Я рад, мистер Латем, что мы поспели сюда: ни за что в жизни я не хотел бы это упустить.

— Да, это очень интересно, мистер Логан, — ответил его партнер. — Я и сам постараюсь выйти с вами.

— А что вам мешает? — спросил Па.

— Я должен подготовить договор, чтобы вы успели подписать его до отлета в Луна-Сити.

— А куда торопиться? — сказал Па. — Если слово мужчины не заслуживает доверия, то и подпись его немного стоит. Могли бы прислать мне все эти бумаги в Нью-Йорк.

— Честно сказать, — покачал головой мистер Латем, — я был на поверхности не менее дюжины раз. Но я провожу вас и помогу надеть скафандр.

А мама сказала, что не хочет никуда идти. В скафандре ей наверняка станет дурно, кроме того, от яркого света у нее всегда голова болит.

— Не глупи, дорогая. Может, это единственный шанс в твоей жизни, — сказал Па, а мистер Латем заверил, что светофильтр шлема умерит яркий свет.

Мама всегда сперва упорствует, а потом сдается. Наверное, у женщин просто нет характера. Например, вчера она купила модный лунный костюм и хотела надеть его к обеду в Зале с видом на Землю. Она пожаловалась, что слишком располнела для такого костюма. И верно, костюм прикрывал не так уж много.

— Глупости, — ответил Па. — Ты в нем чудесно выглядишь.

Мама все-таки надела костюм, выглядела великолепно и держалась как королева.

И на этот раз все вышло так же. Мама все же решилась. Мы вошли в помещение, где висели скафандры; на другом его конце был шлюз. В обеих его дверях были иллюминаторы и через них видна была Луна. Хотя на стеклах были фильтры, она выглядела раскаленной — так ярко светило солнце. Скафандры висели в два ряда и напоминали кожу, снятую с людей. Пока мистер Перрин брал расписки у своих туристов, я успел все облазить.

— Малыш может побыть в кафе, хозяйка за ним присмотрит, — сказал мистер Перрин и попытался погладить братишку по голове. Тот чуть не откусил ему руку.

— Спасибо вам, мистер Перкинс, — сказала мама. — Так, пожалуй, будет лучше всего, хотя мне было бы спокойнее рядом с ним.

— Меня зовут Перрин. Не беспокойтесь, о нем хорошо позаботятся.

Почему-то взрослые говорят при детях так, словно те ни слова не понимают по-английски. Неужто они всерьез думали, что от малыша будет просто отделаться?

— Я иду с вами, — воинственно объявил он. — Ты обещала.

— Послушай, Милый Бэби, — мама попыталась его урезонить, — твоя мамочка ничего не обещала… — теперь она говорила для самой себя. Карапуз врубил шумовые эффекты.

— Ты сказала, что разрешишь мне пойти туда, куда можно Дики. Ты обещала мне, когда я болел. Ты обещала, обещала… — и понес, чем дальше, тем громче.

Мистер Перрин почему-то смутился.

— Ричард, — сказала мама, — образумь ребенка. Это же ты обещал ему…

— Разве я, дорогая? — удивился Па. — По-моему, дело здесь проще простого: если мы обещали ему, то давай возьмем парня с собой и все.

Мистер Перрин откашлялся.

— Боюсь, что ничего не выйдет. Вашему старшему сыну подойдет дамский скафандр, а для малыша у нас ничего нет.

И пошло, и пошло… Карапуз в любую минуту мог довести маму до белого каления. Мама, при случае, так же воздействовала на Па, а он, в свою очередь, обращался ко мне как к третейскому судье. Одним словом — цепная реакция, где в конце цепи был я. Наконец, они решили, что я останусь и буду опекать нашего сопляка.