— Подожди минутку! Которого?
— Которого? Но он же один. Мы берем того, который моложе, конечно, потому что…
— Ты сказал, что у нас одна морская свинка. Потом ты сказал, что их две. Потом — что две и есть одна. Ты хочешь взять одну из них… хотя они и есть одна…
— Вот это я и пытаюсь объяснить — как две свинки могут быть одной. Если ты возьмешь ту, которая младше…
— А как ты узнаешь, какая из них младше, если они выглядят совершенно одинаково?
— Ну у той, которую мы посылаем на неделю назад, можно отрезать хвостик. И когда она вернется…
— О, Дэнни, как это жестоко! К тому же, у морских свинок нет хвостов, — выдвинула она решающий довод.
Больше я не пытался объяснить ей все это.
Рикки просто не придавала этому большого значения. Увидев, как я поник, она тихо сказала:
— Иди ко мне, милый. — Она взъерошила мне волосы и чмокнула меня. — Мне нужен один ты. С двумя бы я не справилась. Скажи мне вот что — тебе понравилось, какой я стала?
И я зарекся просвещать Рикки, кто я такой.
Но некоторых вещей я так и не могу объяснить, даже себе самому. Словно я сидел на карусели, считал обороты и сбился со счета. Почему я не видел сообщения о моем пробуждении? Я имею в виду второе, в апреле 2001, а не первое в декабре 2000. Я же тогда подробно просмотрел этот раздел. Меня разбудили (во второй раз) 27 апреля 2001 года, в пятницу, значит, сообщение об этом должно быть в “Таймсе” на следующее утро. Но я не видел его. Я должен был найти имя “Д.Б.Дэвис” в “Таймсе” за субботу, 28 апреля 2001 года.
Рассуждая философски, можно представить себе вселенную, где нет европейского континента. Неужели и впрямь существуют “параллельные потоки времени” или “альтернативные вселенные”. Неужели я попал в другую вселенную, когда вмешался в структуру мироздания? И нашел там Рикки и Пита? Может быть, где-то (или когда-то) есть такая вселенная, в которой Пит воет, брошенный на произвол судьбы? Или такая, в которой Рикки не попала к бабушке, а вынуждена была терпеть мстительную ярость Белл?
Но одна строчка мелким шрифтом ничего не доказывает. Той ночью я почти не спал и мне вполне могло просто показаться, что я просмотрел все газеты. Я всегда был рассеянным, особенно, если Погружен в мысли о работе.
А что бы я стал делать, если бы увидел свое имя? Встретил бы самого себя — и сошел бы с ума? Нет, ведь если бы я увидел свое Имя, я не сделал бы того, что сделал потом — “потом” с моей точки зрения — и это имя просто не могло бы появиться в газете. Не оказалось бы причин, которые привели к этому. Здесь налицо была отрицательная обратная связь со встроенной “охранной цепью” — само существование этой строчки было обусловлено тем, что я ее не увижу. Сама возможность того, что я прочту свое имя, исключалась “невозможностями”, заложенными в основе цикла.
“Есть божество, что лепит нашу волю; желанья наши — плод его трудов”.[38] В одном изречении утверждаются и предопределение и свобода воли. Есть только один настоящий мир, с одним прошлым и одним будущим. “Каким был в начале, таков есть и таким пребудет мир бесконечный, аминь”. Только один… но такой большой и сложный, что в нем хватает места и для свободы воли, и для путешествий во времени и для всего прочего; причем все это опутано связями — прямыми и обратными, есть даже охранные цепи. В рамках его законов нам позволяется все, что угодно… но потом все возвращается на круги своя.
Я не единственный, кто путешествовал, во времени. И Форт и Амброз Бирс[39] описали множество таких случаев, правда, относя их к области необъяснимого. Я подозреваю, что старый доктор Твишелл нажимал свою кнопку гораздо чаще, чем признается… при этом ничего не объясняя тем, кого посылал в прошлое и будущее. Сомневаюсь, что это когда-нибудь всплывет. В моем случае об этом знали всего три человека и двое из них не верили мне. Не так уж много может путешественник во времени. Как говорил Форт, железные дороги появились, когда пришло их время.
Но у меня нейдет из головы Леонард Винсент. Неужели он стал Леонардо да Винчи? Неужели он прошел через весь континент и встретил Колумба? В энциклопедии описана его жизнь — но ведь свою биографию он писал сам и мог написать все, что угодно. Я-то знаю, как это бывает: сам делал нечто подобное. В Италии пятнадцатого века не знали ни личных номеров, ни идентификационных карточек, ни дактилоскопии — тогда все было проще.
Представьте себе его, оторванного от всего привычного: он знает, что возможны полеты в воздухе, электричество, еще миллион всяких вещей и пытается изобразить все это хотя бы в принципе. И представьте себе его тоску — ведь ему ведомо, что пройдут столетия, прежде чем люди сумеют сделать все это.
Танталу было легче.
А еще я думал о том, как сделать путешествия во времени коммерчески выгодными, если, конечно, их рассекретят. Можно совершать лишь короткие прыжки, можно разработать методику возвращения, усовершенствовать машину. Но однажды можно перепрыгнуть эти рамки и оказаться во времени, где слыхом не слыхали темпоральных перемещениях. И еще. Представьте, что вы собрать в двадцать пятый век, а вместо этого попали ко двору Генриха VIII, совершенно не зная обычаев и нравов того времени. Право, лучше уж оказаться в лошадиной шкуре. Эта неопределенность — главное препятствие.
Пока не избавятся от этих пороков, нечего и думать о коммерческом использовании машины времени.
Не стоит брать во внимание “парадоксы” и “анахронизмы” — где-нибудь в тридцатом веке машину времени довели до совершенства и вовсю путешествуют по времени. Так оно и будет: это предопределено планами Создателя.
Господь дал нам глаза, мозг и по две руки; все, что мы сделаем с их помощью, просто не может быть парадоксом. И ему нет нужды следить за соблюдением своих законов; они сами собой управляют. Чудес не бывает, и слово “анахронизм” так и останется просто словом.
Честно говоря, вся эта философия трогает меня не больше чем Пита. Каким бы ни был этот мир, мне он нравится. Я нашел свою Дверь в Лето и ни за что на свете не соглашусь на новое путешествие во времени — боюсь попасть не туда. Пусть мои дети пробуют, если захотят; я бы посоветовал им отправиться вперед, а не назад.
Путешествие “назад” — это что-то вроде запасного выхода, а будущее всегда лучше прошлого. Назло всем нытикам, романтикам и мракобесам наш мир развивается, ибо человеческий разум делает его все лучше и лучше. С помощью рук… с помощью инструментов… с помощью здравого смысла, науки и расчета.
А тех умников, которые не могут гвоздя забить без логарифмической линейки, следовало бы направить к доктору Твишеллу — пусть отошлет их в двенадцатый век — там их многому научат.
А мне и здесь нравится. Вот только Пит стареет, бедняга; он уже сторонится схваток с юными соплеменниками и скоро, наверное, заснет навсегда.
Всей душой надеюсь, что его маленькая верная душа отыщет Дверь в Лето и попадет туда, где кошки покладисты, где всем котам хватает места, где роботы ничего не имеют против кошек, а люди ласковы и никто не пинается.
Рикки заметно пополнела, правда, ненадолго и мы счастливы. От этого она стала еще красивее. Она все такая же непоседа и я беспокоюсь за нее и конструирую разные приспособления ей в помощь.
Оказывается, быть женщиной очень неудобно; кто-то должен им помочь, вот я и пытаюсь в меру сил. Так, например, узнав, что основная нагрузка у беременных приходится на поясницу, я построил гидравлическую кровать и собираюсь взять на нее патент. Осталось только сделать так, чтобы в нее было удобно ложиться. Но это уже не трудно.
Для старины Пита я построил “кошачью уборную” — полностью автоматизированную, гигиеничную и без запахов. Но Пит, как и подобает настоящему коту, предпочитает, чтобы его выпускали на улицу. Мне снова приходится открывать все двери — Пит уверен что одна из них непременно окажется Дверью в Лето.
