— Ну и че? — недовольно спросила тетка, встряхивая торбу, которая была засалена до такого состояния, что с нее даже взгляд соскальзывал. Внутри сумки брякало и звенело.

— Не борзей, — предупредила Елена, ставя на свеженасыпанное сено «вьетнамский сундучок».

— Ну, ладно, — прикрутила фитиль анорексичка. — Делать то чего?

Ее взгляд бегал в треугольнике между Хель, Виторой, тихонько застывшей в углу, а также большой колодой из дуба. На колоде мирно покоилась свежезаколотая свинья с обширным брюхом.

Елена вздохнула, морщась и думая, как же ей всего этого не хочется. Тетка приняла недовольство на свой счет, решила, что обещанное золото уплывает, и быстро забормотала оправдания.

— Хорош, — Елена остановила поток слов поднятой ладонью. — Мы здесь по делу.

— Да хрен ли вас знает, — буркнула повитуха, косясь на тушу. — Вдруг страсти какие задумали.

— Смотри… — Елена потерла мерзнувшие ладони. Глянула на тихую, незаметную Витору и невпопад представила, как миленькая робкая девочка твердой рукой закалывает животину, а затем спускает кровь, подвесив на крюке.

— Смотри. Вот это, — Елена показала на свинью. — Роженица.

— Ы!!! — икнула повитуха и опустилась на колени, зажимая кулаком рот.

— Твою мать, — уже не сдержалась Елена. — Да не колдовство это! Свинья как будто роженица!

— А-а-а… — боязливо протянута тетка. — Ну, ежели только так…

Елена поняла — тут бесполезно рассказывать, что свинья из млекопитающих едва ли самое близкое к человеку по строению, настолько, что даже почки для пересадки можно какое-то время сохранять, «подключая» к свинской кровеносной системе.

— Представим, что свинья это роженица, — повторила она, стараясь быть терпеливой и сдержанной. В подвальном холодке левая нога ответила почти полным онемением, поэтому терпеливость давалась большим усилием.

— И ребенок не идет? — сметливо подхватила анорексичка, разводя глаза словно рак, один смотрит на Хель, другой на свинью.

— Да, — облегченно выдохнула Елена. — Так что доставай. Как делала бы в жизни. Все, с самого начала.

— Сделаем в наилучшем образе, — сразу поняла суть вопроса повитуха. — Чур мне свинячья нога! За труды.

— Хорошо.

— И соль! Соли, чтоб засолить.

— Обойдешься, — отрезала Елена. — Соль нынче дорогая.

Тетка похмыкала, побурчала, однако вроде бы поняла, что здесь требуется. Для начала она упала на колени и громко помолилась Параклету, все так же косясь на заказчицу, дескать, все по-правильному, никакой темной волшбы и так далее. Елена промолчала.

— Сразу резать иль совсем все-все? — деловито уточнила повитуха.

— Все-все, — озадаченно подтвердила Елена, не понимая, что тут еще можно сделать предварительно.

— Тогда пугать надо, — с той же ненормальной деловитостью сказала тетка.

— Пугать?.. — не поняла заказчица. Про выманивание младенца «на сладкое» она уже знала, но тут явно подразумевалось что-то новое. Повитуха объяснила, и женщина с Земли охренела в очередной раз.

Считалось, коль ребенок не идет, то причина в «неправильном» сжатии материнской утробы, а чтобы она «пересжалась», мать следует напугать, вызвав сокращение матки и прочих родовых мышц. Для этого сразу несколько старух (те, что пострашнее) начинали греметь посудой, кричать на несчастную и оказывать прочие меры психологического воздействия, включая подробные описания того, как она помрет в луже крови со страшными конвульсиями. Если не помогало, следующим номером программы шло вызывание рвоты, причем согласно традиции в глотку жертвы (назвать как-то иначе несчастную роженицу язык не поворачивался) совали пальцы самой страшной повитухи или собственную косу. Если и это не помогало, тогда в ход шел нож.

Господи, помилуй, оторопело подумала Елена, забыв назначенный ей самой для себя зарок избегать площадной брани. И за мной ведь тоже сотни поколений такого адского пиздеца…

Она сглотнула, покачала головой, избавляясь от приступа дурноты. Затем решительно приказала:

— Это все пропустим. Погремели, покричали, ребенок застр… не выходит. Дальше?

Повитуха споро и без лишних разговоров начала выкладывать нехитрое содержимое торбы на столик рядом с колодой. В основном инструменты походили на что-то сельскохозяйственное.

— А это для чего? — спросила Елена, ткнув пальцем в наиболее неприятно выглядевшую штуку, похожую на гибрид секатора и маникюрных ножниц.

— Головку срезать, — с готовностью ответила анорексичка. — Ежели плод помер внутрях и надо вытаскивать.

Елена растерянно махнула рукой, тетка поняла это по-своему и угодливо показала специальный крючок для извлечения обезглавленного младенца из утробы, а также бур, если его надо предварительно умертвить. Женщина снова подавила приступ рвоты, представив себе означенные процедуры. В сравнении с ними жесткий военно-медицинский экстрим вроде лечения Дан-Шиновской ноги казался чем-то рутинным, почти домашним, как вскрытие чирьев и прикладывание компрессов к ушибам.

Повитуха пригляделась к заказчице и неожиданно спокойным, деловитым тоном попросила Витору:

— А подай-ка ведро. Вот, к ноге поставь.

Служанка повиновалась.

— Блевать туда, — порекомендовала анорексичка.

— Удержусь как-нибудь, — проворчала Елена.

— Не удержишься, всех выворачивает по первости, — так же спокойно пообещала повитуха и без команды приступила к предоперационным действиям.

— Э! — воскликнула Елена. — Ты что делаешь?

— Как что, ножик облизываю, — искренне удивилась тощая тетка, сжимая старую и здоровенную бритву. — Капелька крови без этого никуда, ножик попьет, бабу пожалеет.

Елена сдержала ругательство и сквозь зубы приказала работать дальше. Она поняла, что тут надо корректировать все этапы, поэтому лучше сначала провести тестовый прогон и оценить масштабы бедствия «в сборке». А затем устроить дрессировку, вбивая в голову безымянной повитухе нужный порядок действий. Дезинфекция инструментов и рук для начала. Но это потом.

— Только объясняй, что делаешь, — уточнила она. — Вот прямо все объясняй.

— Ага.

Следовало отдать должное, тетка знала и свою работу, и клиентуру. Первый раз Елену вырвало на моменте вскрытия собственно матки, так что ведерко оказалось к месту. Второй, когда началось извлечение мертвых поросят. Дальше пошли уже спазмы с отрыжкой желудочного сока. От напряжения снова дико разболелись едва сросшиеся ребра и шов на боку. Елена чувствовала себя больной, несчастной и хотела только добраться, наконец, до постели. Хотя кровь из хрюшки, в самом деле, спустили качественно, и труп был свежим, женщине казалось, что запах выдержанной мертвечины забивает ноздри. Елена держалась и смотрела уже главным образом из чистой гордости, чтобы не показывать слабость и разбитость.

— Все вот это вычерпать, — с пальцев тетки капала мерзкая жижа, похожая на разведенную кровью грязь с комками глины.

— Вычерпать, — механически повторила Елена, чувствуя как снова подступают к горлу рвотные спазмы.

— Ага. Дурни по неопытности, бывает, думают, что дитенок вылез, тут и делу конец.

— А это не так?

— Не, — бодро откликнулась тетка. — Послед и все такое.

Елена тяжело сглотнула, больше от разочарования, нежели отвращения. Отпала еще одна возможная причина послеродовой смертности.

— Ну вот, — покосилась безымянная. — Теперь пузо надо сшить. И все. Дальше только Боженьке молиться. Он или приберет, иль нет, как рассудит.

Витора снова молча подала хозяйке кружку воды и полотенце. Елена прополоскала рот, вытерла мокрое от пота — несмотря на подземную прохладу — лицо.

— Так…— пробормотала она под нос. — Так…

Снова появилось странное ощущение комариного зуда над ухом или крошечной занозы под ногтем. Что-то не так… Что-то она упустила.

— Зашивай, — приказала Елена.

Тетка пожала узкими плечами, дескать, хозяйка барыня, и повиновалась. Швы, кстати, были ровные, делались твердой рукой. Витора молча смотрела на операцию пустым взглядом темных глаз. Елена снова укорила себя за глупость — мало, мало она все-таки читала полезную книгу…