— Я предупреждала, — тихо и просто сказала она, не в укоризну, а лишь напоминая.

— Да, ты предупреждала, — эхом отозвался он. — Но я не слушал. Теперь церковники злы на меня, негоцианты злы на меня, даже королевская семья уже не покровительствует мне.

— Есть и еще одна сила, — напомнила жена.

— Да… Но если отдаться ей, это все равно, что продать душу темным силам.

Двоебожие не предполагало продажу души, потому что Эрдег — отец Тьмы — не считался чистым злом, но юрист использовал оборот, понятный жене.

— Но город сумеет защитить тебя, — настойчиво заметила женщина.

— То есть графы сумеют, это их руки в задницах деканов и цеховых старейшин, как у тряпичных кукол, — грустно уточнил юрист. — Если захотят. Ты же знаешь, оказанная услуга стремительно теряет в цене. Особенно если править, опираясь уже на чистую силу, не стараясь прикрыть грамотой хотя бы срам. После того как они закрыли ярмарки, правил больше не осталось. Закон покинул наше королевство, видимо, надолго. А если нет правил, нет и нужды во мне.

— Но попробовать можно. Тебе нужна защита, — помолчав немного, жена добавила. — Нам нужна защита. Выступи открыто за их новое хотение. Обоснуй правильными ссылками. Подкрепи словом и авторитетом. Им будет приятно и недорого взять тебя под свое покровительство.

— Да, можно, — согласился юрист. — Но какой из меня правовед после этого?

— Живой.

— Да, это серьезный аргумент, — горько согласился Ульпиан. — Он в состоянии перевесить остальные. Но есть иная возможность.

— Какая?

Ульпиан задумался, не пытаясь скрыть что-нибудь от самого близкого человека, но стараясь как можно точнее сформулировать суть. Жена терпеливо ждала.

— До меня дошел слух… Очень тайный, очень глухой. В городе эмиссар Императора.

— Оттовио?! — не поверила женщина, но спустя мгновение успокоилась. Если муж говорит, значит, он уверен в словах.

— Да. Личный представитель, который не афиширует свое присутствие и решает некие очень важные вопросы. Те, коих я не знаю и не хочу знать.

— Судачат, что Дан-Шин принял на службу заезжего рыцаря и его младшего спутника, кажется, его звали Алонсо, — припомнила жена. — Оба тут же покинули город и отправились неведомо куда.

— Этого я не знал, — почесал бакенбарды юрист. — Но, если все это соединить, полагаю, не Дан-Шин принял на службу «Верного слову», не он.

— Да, скорее всего. Ты хочешь обратиться напрямую к Императору?

— Не к нему. К Ужасной Четверке. Она правит в Мильвессе, ее руками Оттовио удерживается на троне. Если правильно зайти в их дом, правильно донести им сведения о творящейся в тетрархии неправде... кто знает.

— Да, это может помочь, — согласилась жена. — Ты будешь встречаться с посланником?

— Постараюсь.

— Если получится, нам придется бежать, — не спросила, но констатировала женщина. — Оставляя все, чтобы не возбудить подозрений раньше времени.

— Да, — со вздохом подтвердил юрист. — Если я начну продавать имущество или забирать средства из «денежного дома», об этом донесут.

— Пробуй, — решительно сказала седая и умная женщина.

— У нас мало наличных, — покачал головой адвокат. — Не уверен, что из посланника удастся вытрясти какие-то гарантии, тем более золото.

— Дорогой, — в устах жены это слово прозвучало с металлическим лязгом сабатона. — Я начала жизнь с бедняком. Если понадобится, готова и закончить ее так же. Лучше живой муж, чем длинная запись в книге счетовода.

Ульпиан склонился и обнял ее, прошептал на ухо:

— Спасибо.

И все у них было бы хорошо в этот поздний вечер, готовый превратиться в кромешную ночь, но… В дверь постучал слуга, и уже одно это показывало, что дело срочное, ведь глоссатор терпеть не мог позднего беспокойства. Выслушав, Ульпиан бросил лишь:

— Зови.

— Оставлю вас наедине, — улыбнулась жена. — Кажется, это разговор сугубо для двоих.

Дом деревенского «кулака» был велик — по сельским меркам — и умеренно чист. Планировка оказалась непривычна — собственно «дом» представлял собой цельное помещение из нормального дерева без деления на этажи, как большой склад. Надо полагать, здесь протекала основная жизнь семьи, а также все занятия, не связанные с полевыми работами, от готовки до мелкого промысла. Хотя в Ойкумене давно имелись и очаги, и печи, и даже более-менее привычного вида камины, здесь процесс был обустроен на старинный манер — посреди дома располагался выложенный кирпичом квадрат со стойками для вертелов и подвешивания котла. Дым от костра рассеивался как-нибудь, сам собой, поскольку никакой трубы Елена не заметила, однако двускатная крыша была удивительно чистой, с минимум сажи. Наверное, тут предусматривался какой-то хитрый механизм вытяжки.

В свою очередь большой и солидный дом-амбар был облеплен сараюшками и пристройками, сделанными попроще, из прессованной глины, навоза и мусора на деревянном каркасе. Получилась бюджетная пародия рыцарского замка — цитадель, а вокруг нее все, что понастроили за десятилетия эксплуатации, от хлева до сортира.

Что еще удивило Елену, это пустота, скудость обстановки. С одной стороны все казалось добротным, надежным, солидным — если поварешка, то двуручная и таких габаритов, что можно колотить рыцарей вместо булавы; скамейка удержит даже пулю, а котел устоит перед ядерным взрывом, как холодильник в «Индиане Джонсе». Но при этом всего было мало, в доме царил абсолютный минимализм, граничащий с откровенной бедностью.

Жило здесь не меньше полутора десятков людей, во всяком случае, примерно столько заметила Елена. Скорее всего, их было побольше, однако не все попадались на глаза. Нужного Елене человека здесь не оказалось, что, впрочем, неудивительно. Детей в дом на важный разговор не пустили, потому окошки, с которых для вентиляции сняли бычьи пузыри (снова экономия, в таких домах использовали уже вещи поприличнее), темнели от любопытных и чумазых рожиц. Вообще, судя по звукам, к дому стягивалась вся деревня, что была не в поле, главным образом старухи. Перешептывания и скрипучие голоса очень пожилых людей, выяснявших — в чем дело — сливались в неприятное зудение.

Патриарх семейства, которого Елена обозвала про себя «кулаком», сидел, единственный из всех, включая гостей. Прямо за его спиной укрылась старушонка премерзкого вида, кажется та самая, что била тряпкой брошенную рыцарем девчонку. Очевидно, мать домовладельца и второй человек в семье. Прочие тихонько и робко разместились вдоль стен, судя по всему, они лишь создавали массовку, и права голоса не имели. Елене было здесь неуютно, сельская жизнь ее не прельщала, пейзане ощутимо напрягали, на взгляд сугубо городского жителя они казались какими-то другими людьми, а может быть даже не очень людьми. Эта инаковость проявлялась во всем, начиная с одежды и заканчивая выражениями лиц. У Елены возникло неприятное ощущение, что она смотрит на муравьиное сборище, которое тщательно оценивает ее, ощупывает взглядами, как усиками, с единственным вопросом — какую выгоду получить? А удастся ли потом разделать этого жука и утащить в подвалы, сохраняя для зимы?

Насильник же наоборот, казался спокойным до расслабленности. Он привычно опирался на копье вместо посоха, безмятежно разглядывая дом. Босые ноги старого воина тонули в соломе, щедро покрывавшей глинобитный (не деревянный!) пол.

— Чего изволите? — не слишком приветливо спросил патриарх. Выговор у него был гнусавый и протяжный, очень похожий на гопническую речь, в переводе на русский это звучало бы примерно как «чеооооу изваалитеээ».

Елена почесала ухо, раздумывая. По пути она прикидывала разные виды «оферты», включая длинные, купеческие подкаты. Но, глядя на людей-муравьев, жутковато прямолинейных в поисках выгоды, женщина решила, что изящное словоплетение здесь не оценят, да и чаев для неспешной беседы вряд ли дождешься.

— Моя госпожа хочет нанять служанку. Не городскую, они все ленивые и глупые. Деревенскую, чтобы трудолюбивая и место свое знала. Я видела у вас такую. Хочу ее.