— У-у-у… Это кого же? — подозрительно сощурился кулак толстопузый.

Елена в двух фразах уточнила «заказ». Злобная старушонка что-то зашептала на ухо сыну, вдоль стен прокатился шепоток. Патриарх молча выслушал и уставился на городскую визитершу, задумчиво расчесывая густую бороду, едва ли не самый ухоженный предмет в доме — пушистую, с редкими косичками, вроде бы даже умащенную маслом. Елену чуть передернуло от взгляда мужика, где сменяли друг друга удивление, недоумение, а затем неприкрытая алчность в предельном выражении. Сразу было видно — здесь совершенно не против самой сделки, но вопрос цены встанет остро.

Интересно, Шарлею так же пришлось торговаться за будущую жену?..

— Ну-у-у… Эта-а-а… — кулак, похоже, намеренно тянул паузу, с хитрецой уставившись на Елену. Женщина выдерживала каменное лицо, старательно делая вид, что «не по своему хотению, а токмо волею пославшей…» и как-то там дальше у классиков. Все эти «ы-ы-ы» и «гу-у-у» изрядно бесили.

— А-а-а! — мужик просветлел и хлопнул в ладоши. — Порченая, что ли?

— Наверное, — вежливо согласилась Елена. — В лицо узнаю.

— Хы-ы-ы… Ну не! Кому ж порченая девка нужна?

Спокойнее, сдержаннее, повторила сама себе Елена. Этот мямлящий придурок-губошеп выбился «в люди» на селе, где дураки не выживают и не преуспевают. И он кто угодно, только не придурок, а умная и хитрая сволочь. Спина прикрыта Насильником, значит, следует сосредоточиться на торге, который по факту начался.

— Порченая, то есть горя хлебнула, к распутству больше не склонна, будет послушной и тихой, — строго и в то же время с ленивым безразличием сказала женщина.

Старуха снова зашептала что-то на ухо сыну. У Елены появились сомнения в том, что она правильно оценила командные роли в семье. Вспомнился «Джанго» и хитрый негр, менявший, как маски, образы то преданного слуги, то закулисного хозяина дома.

Мужик снова погладил бороду и что-то буркнул на совсем уж диком жаргоне. Кто-то шумно ломанулся в двери, застучали деревянные ботинки по деревянной же лестнице. Судя по непрекращающемуся зудению, похожему на гул комариной тучи над болотами — каждое слово, оброненное в доме, тут же выносилось на улицу, где оценивалось и взвешивалось на самых пристрастных весах. Спустя пару минут или чуть больше снова заскрипело, застучало. Парнишка лет пятнадцати, явная копия патриарха-кулака с тощими усиками явился, влача, как на буксире, нужную Елене персону.

Чего-то в этом роде лекарка и ждала, однако видеть состояние девочки все равно было тяжко.

Вообще девушка изначально была симпатичной, интересной. Густые темные волосы — не черные, а скорее очень-очень темно-русые с глянцевым отливом. Тонкие — будто пером и тушью выведенные — черты лица; широко (но не чрезмерно) посаженные глаза и очень тонко, скульптурно очерченные губы. Прямой аристократический нос, который смотрелся вызывающе на фоне поголовной курносости остальных членов семьи. Елена рискнула бы предположить, что в доме когда-то оставил генетический отпечаток заезжий дворянин с хорошей наследственностью. В целом девушка напоминала дореволюционные фотографии — чуть-чуть сказочный, загадочный образ невинной, ускользающей красоты. Красоты, ныне старательно изуродованной.

Волосы были острижены, грубо и без всякого старания, как на овце, явно ради демонстративного позора, а не гигиены. Красивое лицо будто забрызгали фиолетовыми чернилами, настолько, что «покупательница» не сразу поняла — это наслаивающиеся, регулярно обновляемые синяки. Нос искривлен — не так радикально как у борцов, но явный след перелома. То же самое с ушами, изящные розоватые ушки теперь напоминали оладьи с разбитыми хрящами. Артритные пальцы девочки беспрерывно подрагивали в треморе. Но страшнее всего был взгляд. Из-под выщипанных бровей на мир затравленно глядело существо, запуганное до потери человеческого облика. Про одежду и говорить не стоит, рванье, к тому же испачканное навозом и грязью. Еще у девушки был совершенно плоский живот и болезненно переваливающаяся походка. То есть или она не понесла от покойного барона, или…

За спиной глубоко и мощно, словно кузнечный мех, вдохнул воздух искупитель. Елена сглотнула, представив, сколько времени она пробыла в столице, пока здесь ежедневно творилось… что-то запредельное в обыденной мерзости. Хотелось то ли плюнуть, то ли сразу вытошнить неожиданный привкус желчи во рту.

— Да, она, — сумрачно произнесла Елена, глядя на девочку с предельно возможным презрением и высокомерием, стараясь ни словом, ни жестом выдать личный интерес.

— Человеков покупать изволите, значит, — приторно-сладким голосом осведомился патриарх.

— Торговля человеками запрещена, — строго поправила женщина. — Я нанимаю. По старому обычаю, деньги за работника идут в семью.

Никаких обычаев по данному вопросу, насколько знала Елена, не существовало, оплата «в род» организованно практиковалась лишь у горцев-наемников. Однако женщина решила, что красивый оборот, рассчитанный на жадность, тут, по меньшей мере, не повредит.

— Хорош товар то, — еще слаще протянул мужик.

— Не хорош, — покачала головой Елена. — Госпожа хотела куколку, послушную и красивенькую. А это забитое чучело.

Обсуждаемое, как на рабском рынке, «чучело», молча смотрело в пол, крючась и сутулясь, будто настоящая горбунья. Взгляд по-прежнему выражал тупое отчаяние и горькую безысходность.

— Так не бери, — ухмыльнулся патриарх. — Коль нехорош то.

За его спиной отвратительно, как ведьма в сказке, улыбалась мать, сверкая единственным, очень длинным и белым зубом в черном провале рта. Шепоток вдоль стен усиливался.

Промашка, нехорошо выходит, подумала Елена. Перебор…

Можно и нужно было как-то исправить положение, попробовать переторговаться, но женщина чувствовала, как ее начинает захлестывать ярость. Снова, как в Мильвессе, когда все закончилось молотком и гвоздями. Не буду я с вами рядиться да спорить, решила она, холодно и рассудочно. Не буду. Мы пойдем иным путем, как завещал Ленин.

— Так и не возьму, — пожала плечами Елена. Развернулась и шагнула к двери, поймав вопросительный взгляд Насильника. Кинула ему по-барски:

— Ступай за мной, чего уставился?

Искупитель моргнул, как жаба перед стремительным броском языка в жертву, затем будто понял некий секрет и молча шагнул вслед «хозяйке».

А что делать дальше, подумала Елена. Если блеф не удастся? Останется лишь прийти ночью и пожечь тут все в угли. Но после такого — лишь бежать, не возвращаясь в Пайт. Слишком многие ее здесь видели, соотнести разбойницу со столицей и Ульпианом — вопрос времени.

Шаг, еще шаг, вот уже и дверь… В голове было пусто и холодно, как в чулане, выстуженном лютой зимой. Елена почувствовала, как багровый туман потихоньку затапливает сознание.

— Эй-эй! — почти крикнул в спину кулак. — Че сразу так то!

Несмотря на прилив яростного желания убивать и жечь, Елена расчетливо сделала еще два шага и лишь затем как будто расслышала.

— Да? — безразлично спросила она в пол-оборота.

— На девке то клин не сошелся! — бородатый мужик проявлял готовность к негоции. Теперь к нему присоединился парень, здоровенный и стриженый «под горшок», судя по физиономии — еще один сын, должно быть, старший.

— Другую найдем, хорошую, — пообещал кулак. — Ежели по старинному обычаю… В семью, денежку то…

— Другой не надобно, — Елена машинально стала подстраиваться под говор сельских. — Приказ был на эту. Если найму кого-то иного, плетей уже мне достанется. А из этой, — она махнула рукой. — Вы мешок для битья какой-то сделали.

Семейная троица как по команде сделала хмурые, задумчивые лица. Елена тоже нахмурилась, испытующе глянула не девочку, стараясь походить на одну из теток из квартала продажной любви. Чтобы взгляд казался таким же циничным и бездушным, как у торговца в мясном ряду.

— Вы ей ничего не поломали? — строго осведомилась она, стараясь аккуратно перехватить инициативу и навести на мысль, что торг все еще уместен, однако по сниженным ставкам. — Ходит как-то криво…