— За дуру меня не держи, — поморщилась Елена, возвращаясь к столу. — Пол в утробе не меняется. Каким заделали, такой и родится.

— Ну, так не все ж про то знают, — с прежней деловитостью и обескураживающей прямотой сказала тощая. — Если покупателю деньги кошель прожигают, чего бы не взять? А там как повезет.

— Ну да, встречу… ангела посредь улицы или нет, — переиначила Елена крылатое изречение. — Половина на половину.

— Вот, — согласилась тетка. — Так чегось будем?

Положительно, этот ходячий суповый набор Елене даже понравился, немного, самую чуточку, но все же понравился. Деловитостью, неприкрытой жадностью без скользких обводок, а также явным пониманием своего дела.

— Как тебя звать? — спросила лекарка.

— А как хошь, мне без разницы, — тут же отозвалась тетка. — Денежка прозвищ не различает.

В полуподвале не было, разумеется, никакого хронометра, но судя по сгоревшим свечам, разговор занял не менее часа. Елена кропотливо выспрашивала о родовых проблемах, тетка отвечала, вроде бы откровенно, ничего не скрывая. Лекарка злилась на себя за то, что не догадалась прихватить церу или бумаги для записей, столько разных нюансов оказалось в деторождении.

— А еще когда матка опущается, ее можно горшком вытянуть на прежнее место, — вещала безымянная повитуха. — Но то ненадолго. Однакож бабе облегчение дает пребольшое.

— Горшком? — не поняла Елена.

Анорексичка подробно описала процесс. Требовалось взять «махотку», то есть большой горшок с высоким горлышком, разогреть и поставить на живот в определенном месте. Остывая, горшок втягивал ткани как обычная медицинская банка, смещая матку обратно. Сняв остывший сосуд, живот обязательно требовалось правильно забинтовать, чтобы все не вернулось обратно, когда роженица встанет на ноги. Остроумное решение, подобранное эмпирическим путем на бесчисленных попытках.

Так, продираясь через мудреную смесь рабочих рецептов и дремучих суеверий, Елена приблизилась к главному вопросу — отчего умирают матери при кесаревом сечении?

— Да кто ж их знает! — искренне воскликнула повитуха. — То ж Параклет всем жизни отмеряет.

И задвинула косноязычную, но логически довольно стройную версию, дескать, людей на свете должно быть строго определенное количество, иначе они чрезмерно расплодятся и съедят всю провизию в мире. Поэтому, когда население умножается сверх меры, мудрый и суровый Параклет выравнивает баланс: одна жизнь приходит, одна уходит.

Сделали короткий перерыв, лекарка не решилась пить воду сомнительного происхождения и наверняка некипяченую, поэтому глотнула подкисшего молока, тетка уговорила кувшин легкого пива. Закусили краюхой и продолжили, обновив свечи. За следующий час придирчивых расспросов Елена составила в уме довольно причудливую картину. Со слов повитухи получалось, что сама по себе операция непростая, однако посильная, где-то на уровне ампутации конечности выше среднего сустава. То есть шансы откинуться у пациента хорошие, но при мастерстве хирурга и некотором везении процедура идет нормально. А вот затем… Затем девять из десяти рожениц погибали в первую послеоперационную неделю.

Сначала Елена решила, что видимо дело в «гнойном животе», то есть перитоните, это было вполне естественно при внутриполостной операции без антисептики и даже без перчаток. Однако симптомы подходили только частично. Повитуха, судя по всему, была опытным специалистом с большим стажем и хорошей памятью, она добросовестно вспоминала эпизоды, описывала картины грустной и мучительной гибели рожениц, но что-то здесь не сходилось… Елена тихо злилась, пытаясь понять, что именно и никак не могла вспомнить. Будто занозу вытащили из-под ногтя, а крошечное острие обломилось и раздражает. Вроде не очень больно, однако и не забудешь про него.

Не перитонит, не привычные послеоперационные осложнения, не шок. Должно быть еще что-то!

Видя, как нанимательница ушла в глубокие размышления, повитуха замолкла, громко захрустела подсохшей хлебной коркой. Судя по аппетиту, ее болезненная худоба имела причиной отнюдь не дефицит питания. Елена даже встала и заходила из угла в угол, ловя ускользающие догадки, но безуспешно. Все равно, что пытаться вспомнить забытый сон — он скользит по самому краешку сознания, а осмыслению не дается.

Еще одна неприятная истина, которую лекарка вынесла из разговора — без повитухи все же не обойтись. Была у женщины мысль пройти что-то вроде экспресс-обучения, может быть даже практикуясь на трупах и нищих больных, которым все равно никто не помог бы, так что хуже не сделать. Но нет… Доставать младенца из утробы, это не стрелы из кишок вытаскивать. Здесь требовалась мощная практика, которую за несколько недель организовать невозможно.

И все-таки — почему они умирают?..

Елена тихо выругалась, осознавая масштаб задачи. Тетка продолжала грызть хлеб, ожидая новых указаний и вопросов.

— Так, — вымолвила рыжеволосая женщина. — Сделаем, пожалуй, следующим образом… Найду тебе жилье, переселишься туда, чтобы быть под рукой. Там же и передам задаток.

Безымянная повитуха отозвалась жаргонно, кратко и односложно, примерный перевод ее слов на русский звучал бы как «бу-сде!».

— И еще, — Елена вновь нахмурилась, прикидывая, насколько великим у нее получается дефицит бюджета и как бы его восполнить. — Сколько стоит свинья?

— Живая?

— Да.

— Ну-у-у… копы четыре, может пять. Большая, маленькая, по-всякому бывает. Можно клопа какого за две сторговать, можно и за десять хрюшку выбрать, из какой соленья и колбас на год хватит.

— Ясно. А супоросная?

— Шесть-семь, не меньше, это ж целый выводок, считай, берешь в одной утробе.

— Ясно. Я ухожу. Завтра пришлю гонца.

Какой только хренью не приходится заниматься ради добрых дел, подумала Елена. С другой стороны, у меня же служанка теперь, вот пусть и займется. Интересно, умеет ли Витора резать свиней?

— О, Господи, — простонала баронесса.

— Сильнее? — уточнила Елена.

— О, да, изо всех сил, — буквально провыла Дессоль.

— Так?

— Да-а-а-а-а!!!

Чтобы не перебудить дом, беременной женщине пришлось спрятать лицо в подушку.

— Вот и славно, — пробормотала сквозь зубы лекарка, изо всех сил массируя поясницу баронессы. Чтобы «пробивать» напряженные мышцы требовалось и в самом деле прикладывать недюжинные усилия, работая основаниями ладоней. Пациентка сроду не занималась какой-либо специальной физкультурой, тонус мышц был не развит, нагрузка на поясницу приходилась очень большая, так что Дессоль страдала от хронических болей в спине.

— О-о-ох, — блаженно выдохнула она, переваливаясь, как тюлененок, из «четверенек» в положение «лежа на боку».

Елена потерла изрядно уставшие ладони, взяла теплое, легкое одеяло, заботливо прикрыла женщину. Прилегла рядом, положив голову на подушку-валик, протянула руку в сторону пациентки.

Елене нравилось гладить живот Дессоль. Было в этом помимо простого чувственного удовольствия некий сакральный элемент. Лекарка представляла, что под ее ладонью тихонько и доверчиво растет искорка новой жизни. Или жизней. Все равно, что обводить, не касаясь, нежные лепестки чудесного цветка. Елена за них ответственна, без ее усилий, ума и навыков им будет сложно появиться на свет.

Хорошо, что детям выпало родиться в богатой семье. С другой стороны, кем они вырастут? Спесивыми негодяями, благородными людьми? Хотя в Ойкумене это, по сути, лишь вопрос точки зрения…

— О чем ты задумалась? — Дессоль поправила ей короткий рыжеватый локон, затем ее пальцы скользнули по виску и перешли на губы.

— О жизни, — Елена куснула мягкие подушечки, вызвав у баронессы тихий вздох. Провела кончиком языка по указательному пальцу, поцеловала его.

Дессоль уютно устроилась в подкове подушки для беременных, положила голову на ладонь, не спуская с Елены внимательный нежный взгляд.